Второй раз в Финляндии. Лето 2002. Часть вторая. Как мы перестали доить коров и что из этого вышло

Так мы проработали несколько дней. Галина продолжала нас терроризировать. В ее речи кроме визгливых истерических интонаций была еще интересная особенность: она постоянно использовала финские слова-паразиты mutta и elika. Первое слово значит «но», «однако», а значение второго я так и не выяснил. Эти два слова были неразлучными друзьями почти в каждом ее предложении. Говорила она, например, так:

— Мутта я тебе сегодня штраф назначаю, элика ты слишком много препинаешься со мной.

Или так:

— Это, мутта, ты Виктора испортил, элика без тебя он послушным был!

И так примерно в каждом предложении. Мы с Витей, конечно, понимали, что это слова-паразиты, но наше творческое сознание и тут не давало нам покоя. Так, Витя говорил, что Мутта и Элика – это, наверное, имена ее дочерей, которые сбежали от мамаши-тирана, она их не может найти, и теперь всюду вставляет их имена, чтоб хоть как-то их вспоминать, и далее в таком же духе. Она была в принципе недовольна всем, все ее раздражало, ни разу мы не слышали от нее спокойной интонации, какого-то довольства, не видели улыбки. Как только мы с ней сталкивались с утра, так сразу же начинался кошмар. Немного отдохнуть от нее мы могли, только работая в поле, ворочая тяжелые камни и коряги из земли и закидывая их в трактор. И то она иногда приезжала проверить, как мы там работаем и не валяем ли дурака. Иногда ситуация усугублялась и другими инцидентами. Например, однажды вечером Тапани забыл включить холодильник в молочном танке. Молоко закисло. Туда же подоили и утреннее молоко. Приехал молоковозник из фирмы Валио, замерил кислотность, которая его не устроила, и он, не говоря ни слова, уехал. Когда же Тапани понял свою оплошность, то было уже поздно: в молочном танке находилось две тонны простокваши. И вот я единственный раз в своей жизни видел, как две тонны простокваши сливают в канализацию. Надо было готовить танк к следующей дойке, а значит, его надо было начистить специальным щелочным раствором, промыть чистой водой и высушить. Эта работа была поручена мне. Причем, я должен был залезть внутрь танка, как в подводную лодку, и орудовать там щеткой с моющим средством. К такой важной процедуре готовили меня Галина вместе с Тапани. Намываю тщательно ноги, чтобы лезть в танк. Глина просит показать Тапани подошвы сапогов. Показываю. Тапани угрюмо:

— Бырк, муск, перк, хуом.

Галина:

— Тапани недоволен твоими ногами. Мой еще!

Мою. Показываю второй раз. Тапани чуть менее угрюмо:

— Бырк, муск, перк, хуом.

Галина:

— Тапани доволен твоими ногами, можешь лезть в танк.

Забираюсь туда, все тщательно мою, как положено. Танк готов к дальнейшей эксплуатации. Но сам убыток в две тонны молока, конечно, не прибавил положительного настроения Галине и Тапани. Мы так и не увидели это настроение за все время пребывания. Истерики с ее стороны продолжались постоянно. А поскольку я, да и Витя не оставляли их без ответа, то нам, а в особенности мне, постоянно назначались штрафы. Если прибавить к этому плату за наши «роскошные» харчи, то зарплата, судя по всему, мне не светила вообще. Продержался я там с неделю. За это время мы успели даже побывать с Витей в Леми, и я отправил из этой тюрьмы письмо «на волю» — домой, в Россию с кратким рассказом, как здесь плохо, и что мы собрались отсюда бежать.

В один прекрасный день мы объявили Галине, что прекращаем у нее работать и уезжаем с фермы. Попросили, чтобы она нас рассчитала. Она, казалось, только этого и ждала. Видимо, у нее были свои представления об идеальных работниках, в которые мы явно не укладывались. Она сказала, что рассчитает нас до конца дня. Уехала куда-то, долго ее не было, а мы с Витей были предоставлены полдня самим себе. Нажмуддин, кажется, был занят работой. Наконец, она приехала, и сказала:

— Я, мутта, готова вас рассчитать, но прежде вы, элика, должны отдать мне вашу пленку с фотоаппарата, потому что Тапани видел, как вы фотографировали коров, а у нас это запрещено!

Фотоаппараты тогда были пленочными, и, соответственно, пока ты не потратил всю пленку, ты не можешь ее извлечь без ущерба – все кадры засветятся. У меня в фотоаппарате были и другие кадры, а с ее фермы было сделано всего несколько штук, были еще непотраченные. Я пытался ей это объяснить, но она закатила истерику, и пришлось вытащить пленку из фотоаппарата и бросить ей в лицо. В результате мы собрали вещи, она отвезла нас в Лаппеенранту, и заявила:

— Виктор за две недели заработал 70 эуро (именно так она произносила это слово), а ты, с учетом всех твоих штрафов, не только ничего не заработал за эту неделю, но еще и должен мне 5 эуро! Но и эти 70 эуро Виктор сейчас не получит, потому что он должен пойти в Verotojmisto и сделать verokortti. С этими словами она хлопнула дверью своего старого корыта – мерседеса, и умчалась. Больше я в своей жизни Галину Пёллонен не видел, и это, наверное, один из самых приятных моментов.

Мы вышли из тюрьмы на волю, хоть и пострадавшие в бою, но свободные. Но это нас не сильно радовало. Была уже вторая половина дня. Мы в чужом городе, в чужой стране без копейки денег в кармане, не знаем, что вообще делать. Но ребята мы веселые и находчивые: составили сразу план действий. Первым делом, чтобы Вите хоть как-то получить эти 70 евро, надо выяснить, что такое Verotojmisto и verokortti (благо, хоть слова эти мы запомнили). Если язык, как известно, до Киева доведет, то английский язык по всему миру проведет. Начали спрашивать финнов в Лаппеенранте, и нам быстро объяснили, где это находится. Приходим. Оказывается, это налоговое бюро, и Вите надо сделать налоговую карточку. За небольшое время это все ему оформляют. Но что делать дальше? Денег у нас нет. Куда податься – домой? Но как? Я решаю как-то связаться со Светой и Геной Самсоновыми, которые живут в Лахти (это полтора-два часа езды от нашей Лаппеенранты в сторону Хельсинки), и с которыми так хорошо и дружно я в прошлом году собирал клубнику на ферме Ханну и Хильи Хуттунен. Приходим на железнодорожный вокзал Лаппеенранты. Обращаюсь в кассу, где продают билеты на поезда:

— Простите, Вы не могли бы нам позволить от вас позвонить на 2-3 минуты в Лахти? Так получилось, что у нас сейчас нет денег, а нам надо обязательно позвонить.

Любезная кассирша не стала ничего расспрашивать, и легко разрешила нам позвонить. Звоню Свете, объясняю вкратце ситуацию:

— Света, спасай! Может как-то сможешь договориться, чтобы нас взяли на прошлогоднюю ферму пособирать клубнику?

Света отвечает:

— Конечно, что-нибудь придумаем. Мы готовы вас приютить у себя на пару деньков, но вам надо как-то до нас добраться. Сможете?

— Куда деваться, постараемся. Другого выбора нет!

Благодарим кассиршу, отходим на перрон, и тут мы с Витей решаемся на преступление: ехать поездом из Лаппеенранты до Лахти «зайцами», поскольку другой возможности у нас просто нет. Ближайший поезд идет из далекого северного города Оулу в Хельсинки. Скоро он будет у нас в Лаппеенранте, потом у него остановка в городе Коувола, а следующая — Лахти. Народу на перроне не так много, может человек 10-15. Подходит поезд из Оулу. Пассажиры рассредоточиваются по разным вагонам, человека по 2-3, где-то, может 4. В каждом вагоне едут по нескольку пассажиров, их не так много. И после каждой остановки по всему поезду проходят контролеры (как у нас сейчас в электричках), проверяют билеты. Ну, то есть, остаться незамеченным новому пассажиру практически невозможно. Мы же полагаемся на удачу. Залезаем в вагон, убираем на полку свои небольшие рюкзачки, садимся в кресла, и начинаем играть роль пассажиров, утомленных долгой ездой из Оулу: вяло перелистываем газету, которая лежит в кармашке кресла, попиваем сок (была у нас коробка, кажется еще с фермы), слегка дремлем. Идут контролеры. Решается наша судьба. А надо сказать, что между нашими и финскими контролерами большая разница. Наши в электричке идут медленно по вагону, и подходят к каждому пассажиру: «Ваш билетик. Ваш, пожалуйста», и так далее, ибо знают, что на честность граждан лучше не полагаться. Финские же мчатся быстро по проходу, как метеор, и только приговаривают как бы себе под нос:

— Кто сел в Лаппеенранте? Кто сел в Лаппеенранте?

И в это время честные, законопослушные финны поднимают руки со своими билетиками, трясут ими, и громко отзываются:

— Я, я сел в Лаппеенранте, вот мой билет, посмотрите, пожалуйста, не забудьте его прокомпостировать, не пройдите мимо!

Так поступали финские пассажиры, но только не мы с Витей – ведь мы-то утомлены долгим путем из Оулу, и мы так играли эту роль, что сам Станиславский поверил бы нам!

Потом была следующая остановка – Коувола. Вновь повторилась та же картина с бегущими по коридору котнролерами, и чуть ли не кричащими пассажирами, с поднятой вверх рукой с билетиком:

-Я, именно я сел в Коуволе, не забудьте посмотреть мой билет!

Слава Богу, эти полтора-два часа напряженной актерской игры увенчались успехом, и вот мы на перроне в Лахти, и нас встречают Гена и Света! Витя их видел впервые. Радуемся встрече, рассказываем кратко о наших приключениях, они удивляются. Едем к ним на квартиру, устраиваем «военный совет» — как поступить дальше. Решаем, что надо как-то связаться с этой «коровой» — Галиной, чтоб она перевела Вите 70 евро. У нас был ее номер. Звоним с их городского номера на ее мобильный. Она, видимо, уже мысленно нас похоронила, а мы тут снова всплыли. Разговор идет на повышенных тонах. Уж не помню всех деталей, но как-то договариваемся, что она Вите эти деньги по каким-то официальным каналам переведет. Номер Светы у нее в мобильнике высветился, и она потом, как нам Света говорила позже, еще звонила ей, не то, хотела устроить скандал, не то угрожала – в общем, даже Света от нее косвенно пострадала. Но, слава Богу, история с недельным доением коров закончилась, мы остались живы, и на том спасибо! Потом она звонила даже в ту фирму, которая нас отправила, и там пыталась устроить скандал, зачем, дескать, таких непутевых работников посылают. Там ее спокойно послали подальше. Боюсь, что ее не устроила бы ни одна фирма мира. Не знаю, что там сталось с бедным и безропотным Нажмуддином, но думаю, что и он не долго продержался в этой камере пыток.

Далее мы решаем поступить следующим образом. У Вити еще не была до конца закрыта сессия, т.к. он уехал на работу пораньше. Пока еще не кончился семестр, он на две недели вернется в Питер, чтобы закрыть сессию. Поедет автобусом из Лахти. Насчет денег не помню: то ли у Светы с Геной взял в долг, или как-то по-другому, но в общем он уехал. А насчет меня Света тоже договорилась. Хозяин прошлогодней нашей клубничной фермы в Суоненъёках, но уже не Ханну, а его сын Тармо, готов меня взять на работу, а потом и Виктора, недели через две, когда массово пойдёт клубника. Дня два мы гостили у Светы с Геной, а потом разъехались: Витя на юг, в Россию, а я на север, вглубь Финляндии, на клубничную ферму. Перед моим отъездом Света сказала, что надо бы меня снабдить продуктами на первое время, она знает одно местечко. Оказывается, что у финнов в супермаркетах, если остается один день до конца срока реализации продукта, и он не разобран, то его раздают с заднего крыльца магазина бесплатно, в общем-то всем желающим. Вот туда мы и направились. Там стояла приличная очередь, причем, слышно было много русской речи. Набрали мы всевозможных продуктов: картошки, хлеба, масла растительного, макарон, круп, даже булочек каких-то, которые потом у меня еще недели полторы не то, что не портились, а даже не засыхали. Снабдили меня продуктами, средствами на дорогу, и я отправился на поезде в Суоненъеки. Дорога долгая, часа 4-5 финскими лесами, сквозь тоннели в скалах, по берегам рек и озер, через болота – очень живописные пейзажи. Ехал я в известное мне место, в общем-то к людям, которых я знал, с целым рюкзаком продуктов, ехал работать. Настроение было великолепным, особенно на фоне того, что мы только что пережили на коровьей ферме. Много еще всего интересного ждало меня в то лето в Финляндии, но всему свое время. Продолжение следует.