Владимир Довейко: настоящие поэты всегда приходят к Богу

На Востоке его называют «человеком-птицей», на Западе «русским самоубийцей». Владимир Владимирович Довейко – легендарный русский акробат, чьи трюки до сих пор никто не решается повторить. Но только близкие люди знают, что Довейко еще и поэт. Причем большая часть его сочинений – духовные стихи. Как артист цирка пришел к такой поэзии, как Бог спасал его от неминуемой смерти, и почему Бродского зря записывают в атеисты? – об этом и многом другом Владимир Владимирович рассказал «Эксклюзиву».

— Меня ваша личность привлекла контрастом – легендарный акробат и вдруг стихи. Причем профессиональные…

— Это в детстве началось, в 12 лет. Я оканчивал учебный год в городе Львове. Очередные космонавты полетели в космос. И меня что-то прорвало. Я под Маяковского всю парту исписал зеленой ручкой. А серьезно я этим занялся и понял, что это мне даровано Богом, когда начал читать Вознесенского. Через него я пришел к остальным поэтам. Уже к Серебряному веку, к Мандельштаму, Пастернаку, Ахматовой, Цветаевой, Заболоцкому…

— Вы встречались с Вознесенским?

— В 89-м году Марк Захаров привез в США «Юнону и Авось», а я там тоже был на гастролях. И, конечно, я пришел в театр и увидел Вознесенского. Я подошел к нему. Он тогда удивил меня, говорит: «Вы знаете, я сейчас не могу, можете в 6 утра подойти?» Я пришел – какие проблемы! К шести откуда-то явился Вознесенский в каких-то шортах смешных – он абсолютно простой человек, доброжелательный. Великий поэт! Мы поздоровались. «Ну, хорошо, Володя, садись, читай». Я начал читать. Он на одно стихотворение хмыкнул, на другое хмыкнул. «Нет, – говорит, – Я так не могу, я оставляю, почитаю сам». И он оставил до следующего дня. Потом звонит вечером: «Можешь в 7 утра?» «Конечно!» Я готов был хоть все время сидеть в отеле. Ждать. И мы снова встретились. Он сказал, что всю ночь читал мои стихи. Это удивительно. Тогда у меня было столько громадин написано! И я понимаю, что в то время много было плохих стихов. Однако его доброта, его отношение не позволили ему сказать мне правду. Но видно он все-таки что-то узрел тогда во мне, поэтому читал. Подарил книжку мне с портретом. И написал: «Володе в Нью-Йорке, с пожеланием риска. Андрей Вознесенский».

— Неудивительно, почему Вознесенскому понравились ваши стихи. Его поэзия — это тоже часто поиск Бога. В знаменитом стихотворение «Озеро» (Кто ты — непознанный Бог…) он гениально пишет о встрече с Богом. Причем слово Бог с большой буквы пишет, что для советских поэтов редкость.

— Все настоящие поэты рано или поздно приходят к Богу. Они всегда соприкасаются с Богом. У них это единение существует. Никуда от этого не деться. У них дар Божий. Они поэтому истинные поэты. В них это заложено – Бог живет внутри этих людей. Конечно, они не совсем святые. Но дар, который им дан – это Божественный дар. Я считаю, как и Бродский, что поэзия улучшает человечество и даже спасает. Просто ее надо любить и понимать.

— Бродского многие биографы причисляют к атеистам…

— Ан, нет! Его же спрашивали – верите? Он говорил: «Иногда верю, а иногда нет». Но в тоже время он написал: «Неверие — это свинство». По большей части есть у него это в стихах, например, в Рождественских. Хотя я понимаю, что у него тогда сын родился, и для него Рождение Христа – это рождение сына было. Но это все равно связано с Христом, с Рождеством. И Рождество для Бродского – самая большая весть. И потом, какие стихи у него «Сретение» прекрасные! Сумасшествие просто! Филигранные стихи! Иногда его читаешь и не понимаешь, как он это сделал.

— А как вы «делаете» свои стихи?

— Бывает так, что я читаю нескольких хороших поэтов и как бы отталкиваюсь. Что-то происходит внутри. Особенно если на ночь начитаешься много, с утра встаешь – начинают строчки лезть из тебя во все стороны. Вот строчка пошла – первая, вторая… Я абсолютно не знаю, куда меня приведет стихотворение. Абсолютно не знаю. Вот оно идет, идет, идет… Некоторые стихи пишутся легко, а некоторые годами.

Когда ты пишешь о Боге, обо всем, что с Ним соприкасается, нужно погрузиться в эту атмосферу. Очень сильно туда погрузиться. Это сложно. Это все единая сфера существования. Не знаю, я как бы погружаюсь, и такое ощущение создается, что я там нахожусь среди всего этого. Так пишу.

Мне интересна тема жертвенности. Пример людей, которые жертвуют не ради себя, а ради чего–то высшего. Ради другого, которого любят. А любить конкретного всегда труднее, любить человечество легче. Это давно известно, не мной сказано.

— А любить Бога?

— Всегда тяжело любить Бога. Но что такое — любить или не любить Бога? Мы же конкретно Его не видим, но Он везде есть. И всегда для многих это странно – Бога любить? Как? Но я всегда смотрю вокруг. Представляете, в каком обрамлении живем?! И земля и все, что нас окружает, и эта красота необыкновенная природы, и вот эти холодные потрясающие звезды – это все создал Бог! Это все Его, все Его. Атеистам, например, только за это уже можно полюбить Бога. Обидно, что люди, это не понимают, не ценят. Не видят, что все это пронизано любовью. Обидно, что существуют войны. Обидно, что есть подонки, убийцы…

— У вас как у поэта, Владимир Владимирович, есть какое-то объяснение существования зла?

— Я думаю, что это как Христос и Иуда. Есть добро, а есть зло. Они всегда в нашей жизни, но каждый человек свободен выбирать каким ему быть. Я вот все время думаю про коммунизм. Я в юности верил в него, верил, что все должны быть равными. Но этого не может быть. Не созданы мы равными. Мы равны для Бога. Для того, чтобы мы понимали эту жизнь, чтобы была поэзия, литература, кинематограф, искусство – должны быть и плюсы и минусы. Это я так понимаю.

— Вернемся к поэзии. Есть мнение, что написание стихов — это разговор с Богом. Что вы думаете по этому поводу?

— Любой писатель, поэт, художник или композитор, который создает свое произведение – это все разговор с Богом, это все беседы с Ним. По-другому не бывает. Потому что те образы, которые приходят, откуда еще, как не от Бога? А писатель, особенно прозаик, создает целый мир, как Бог. Происходит жизнь внутри него. Его персонажи начинают жить, работать. Иначе произведение будет плоским. У настоящих писателей все оживает! Жалко, что сейчас очень много плоской литературы, ушли гиганты, которые были в ХХ веке. Новых пока не видно.

— Возможно, они пока еще не пришли к Богу. А вы лично когда поняли, что Бог есть?

— То, что я жив остался, разбиваясь много раз, падая с огромной высоты, — это чудо Господне. А один случай был, когда невозможно не поверить в Бога. Я делал сложные сальто на ходулях. А у ходулей есть крепления специальные, такие трубки, которые перетягивают на ноге, чтобы нога могла удержаться. А у нас этих труб качественных не было – они все время гнулись, так как рост и вес у меня большой. Я единственный высокий акробат, который прыгает на одной ходуле. Однажды я приготовился к прыжку. И вдруг ко мне подбегает артист и говорит: «Володя, посмотри, а что это у тебя такое?». А там, где труба, трещина пошла. То есть, если бы я прыгнул – это смерть сразу! Меня бы сломало. Что это? Почему он это увидел!?

— А как-то вы совмещаете цирковое искусство и религию? Много ли в цирке религиозного?

— Взять акробатику – это дар тоже. Очень многие люди приходят, но боятся, ничего не получается. Остаются только одаренные. Иначе ничего бы не получилось. Неважно кто ты, хороший жонглер, клоун – это дар. Поэтому я считаю, что бездуховного искусства не бывает, если это искусство, конечно. Везде, где Бог – одухотворение!

Максим Васюнов

Стихотворение о душе. Читает Владимир Довейко.