Мало-помалу у меня скопился небольшой корпус литературы о Византии (несколько сотен книг). Византийская история интересовала меня ещё со школьных лет. А с начала 2000-х активно собираю литературу по этой тематике, в чём изрядно преуспел. Потихоньку, но постоянно читаю эту литературу. Относительно недавно проштудировал самый большой и самый мерзкий труд на эту тему — пресловутого Гиббона (7 томов), читать его никому не советую. Теперь штудирую советскую «Историю Византии» в трёх томах.
— Михаил Борисович, сами ли Вы занимаетесь международной повесткой или она находится в компетенции Министерства культуры, и планируете ли Вы с внесением в Конституцию Вашей поправки расширить права музеев, в том числе, и в плане международных обменов выставками?
Ни Эрмитаж, ни моего собеседника представлять не нужно, так же как и Санкт-Петербург, и Неву, в которой любуется своим отражением город — это уже до автоматизма: он действительно не приснившаяся вершина, главный хранитель и уже второй по счёту директор крупнейшего мирового музея с фамилией, созвучной имени основателя города на Неве, и кажется, что сам Великий Пётр назначает таких людей охранять покой истории — Пиотровский…
Мы долго согласовывали нашу встречу, но вот настроенным на общение голосом меня приветствует сам хранитель несметных богатств истории, принадлежащих России и всему миру:
Петербург ещё только ждал своих Пиотровских, когда Сибирь и Урал их уже получили — достойных граждан и настоящих сынов Отечества…
— Мало что известно о Ваших путешествиях по России, во всяком случае, большой огласки они не получили, а ведь мы восьмая часть суши, по территории — почти Марс. Не станем ли мы свидетелями повторения Вами маршрутов землепроходцев — пути казаков к горам Алтая, или Ерофея Хабарова к нашим тихоокеанским границам?
— А я уже ходил маршрутом Арсеньева, автора «Дерсу Узала», по Уссурийской тайге, а до этого пересекал Чукотку на собачьей упряжке и сплавлялся на плоту, как Тур Хейердал, только по Лене, которая сама — целое море, и течёт…
Пока безумствует мечта,
Я в вечность простираю руки,
Сквозь мрак уныния и скуки,
Вступая с чистого листа…
То, чем занимается Фёдор Конюхов, не стало течением, но только потому, что люди неодинаковы. Ему Бог дал — так считает он сам, а ведь когда-то всё начиналось с повисшей на тоненькой веточке вере в свои возможности. Мы не знаем — Конюховыми рождаются или ими становятся, но он из породы людей, которых не остановить даже возрасту, и сейчас он также продолжает идти к мечтам, вспыхивающим одна за другой, и вопреки советам чистого разума вырасти, наконец, их осуществляет с завидной периодичностью.
На земле больше не осталось полюсов для покорения им, ему кружило голову на всех семи высочайших вершинах планеты, он переплывал океаны под парусом и на вёслах, давил ногами раскалённые пески и ослепляющие снега. Бог, которому он служит буквально, давал ему и голод, и жажду, он умирал, но рождался заново, как умел, и, кажется, что этот смелый экспериментатор сам эксперимент Бога…
Некоторые пытаются оспаривать превосходство Конюхова, как испытателя машины под названием человек, считая его не специалистом и называя юродивым. Могу дать совет: попробуйте сами, если вам не сложно и себя не жалко — увидите не специалиста.
Когда пребываешь в научном поле не один десяток лет, то наука для тебя — это не только научные статьи, книги, конференции. Наука — это ещё и живые люди, общение, дружба. Владимира Михайловича Шестакова я знаю более 20 лет. Познакомились с ним ещё в 20-м веке, незадолго до защиты его докторской диссертации. У нас был общий научный руководитель, академик Людвиг Северович Жебровский, и это нас сразу сроднило. С Владимиром Михайловичем нас объединяет также большая любовь к истории науки, к нашим учителям.
10 января стало известно об уходе из жизни ещё одного петербургского учёного. Умер Константин Холшевников — доктор физико-математических наук, профессор, заведующий кафедрой небесной механики СПбГУ, заслуженный деятель науки РФ, заслуженный работник высшей школы, действительный член российской Академии естественных наук, но, пожалуй, главное о нём то, что он был учителем с большой буквы. Блестящий лектор, его приглашали читать курсы лекций в университетах: Томском, Уральском, Софийском, в Айн-Шамс (Каир), Технион (Хайфа), в университет Турку.
День шестьдесят первый. До обеда принимал экзамен. Занимался также с дипломниками. Погода была как в известном произведении: «Стояла страшная жара, пели птицы». Не хватало, разве, только того, как старый Флинт кричал: «Пятнадцать человек на сундук мертвеца и бутылку рому!» И эта страшная жара не могла остаться без последствий. После обеда, откуда ни возьмись, собралась синь — с запада, и принесла кратковременный, но шквальный дождь.
