Если выбирать друга, то верного и надёжного. Ещё лучше смелого и решительного в ситуациях сложных — спокойного, порядочного человека. Тот, о ком бы я хотел рассказать, получил все почести, положенные космонавту и герою, но среди его наград ярче всех та, которую присуждает народ — она называется любовь…
-Уважаемый Владимир Александрович, здравствуйте! Любое интервью с Вами — «Повесть о настоящем человеке». Вы будете против, но факты достаточно очевидны. Вы участник шести полётов, в каждом из которых неизменно занимали командирское кресло — самый опытный космонавт СССР, которого кидали в самое пекло, единственный «Космонавт 1-го класса», награждённый соответствующим знаком. Только благодаря Вашему мужеству в экспедиции на умершую Станцию «Салют-7» не произошло падения её осколков в ту точку на «Глобусе», которую она сама выберет — на разрешение ситуации отводились считанные недели…
Есть такое понятие — человек, твёрдо стоящий на земле, но есть и аналогичное понятие — человек, твёрдо стоящий в Космосе. Его можно отнести только к небольшому числу космонавтов или учёных, успешно занимающихся полётами за пределы земной атмосферы. По мнению людей, с которыми нельзя не считаться, Вы один из лучших в этом ряду.
-Сразу поправлю: Вы мне приписали один полёт.
-Вероятно, последний — по сложности, его можно засчитать за два. Экспедиция спасения станции «Салют-7». Может быть, немножко поговорим о ней, или эта тема Вам надоела?
-Если честно, то надоела и давно.
-Обещаю, — учту. Но мимо всё равно не пройдёшь. Владимир Александрович, а так ли нужно было «вытаскивать» разваливающуюся «Салют-7», когда уже был почти готов первый модуль «МИРа». Или действительно боялись падения осколков на города, которое могли понять «по-другому» наши западные партнёры, ведь «холодную войну» никто не отменял? Все понимали, что это будет полёт повышенной опасности, и, всё-таки, Вас туда послали?
-Сразу Вам говорю, что риска было ничуть не больше, чем в любом другом полёте. Единственное отличие: станция была неживая, и существовал риск не состыковаться.
-А ручная стыковка с каких у нас пор не риск?
-Ручная стыковка это не очень просто, но у меня уже был опыт такого причаливания, и на земле мы её отрабатывали подетально. Вот и всё, и весь риск.
-Да, ладно… Тогда скажите мне, а она, «Станция» эта – 20-и тонная космическая болванка, на самом деле, в непредсказуемом варианте, могла упасть с орбиты куда угодно?
-А вот это вот истина! Действительно, народ беспокоился даже когда «управляемо» падал «Салют-6»! Нетрудно вообразить удивление всего мирового сообщества такою невесёлою перспективой. Нас и так-то не очень сильно любили, а тут Европа начала переживать — особенно французы, которые уже делали общеевропейскую ракету «Ариан» по своим чертежам, и побольше других понимали тогда в космонавтике. Первый «биокосмонавт — кошка», это же их.
-Не убедили: я считаю, что риск был необычайно высок для Вас, не меньший, чем в первом полёте Леонова, когда он вышел из корабля в космос, а Вы говорите, что это был обыкновенный полёт?
-А знаете, рискованным был третий полёт, с французом, Жан-Лу Кретьеном, вот там была серьёзная ситуация на сближении.
-Не сориентироваться было, или что-то другое?
-Нет, срыв автоматического сближения уже недалеко от станции, и скорость большая была. Мы могли войти в «Салют», как болид в стенку. Наша трасса лежала — ровно в центр станции! И надо было в ситуации разобраться, чтобы увести корабль от столкновения, установить точку расхождения, вернуться…
-А как Вам удалось уровнять скорости, Вы ведь могли станцию на себя поймать?
-В том то и дело. Решение нужно было принимать быстро, за полторы минуты до столкновения! Страшно было брать на себя управление, когда станция не скоррелирована с кораблём.
-Простите, что она с кораблём?
-Корреляция — статическая взаимосвязь двух или более случайных величин. Даже с Земли с интересом наблюдали, как мы пролетели мимо, между солнечными панелями, после этого все с облегчением выдохнули.
-Это уже из фильма о Валерии Чкалове, пролетающем под мостом?
-Но всё ведь обошлось. Не знаю, что нам позволило это сделать, навык или везение?
-Навык. Если Вы сомневаетесь, можете посмотреть в «википедии», там только не говорится, какой у космонавта Джанибекова был в это время пульс.
Владимир Александрович, давно хотел спросить у знающего человека о проблеме космического мусора. Вам известны какие-нибудь идеи на этот счёт, или космонавтике пока не до него?
-В полёте через космическую свалку риск, конечно, есть. Мусор на орбите это большая опасность, только по счастливой случайности до сих пор как-то не закончившаяся трагедией. Круглосуточно народ думает, фантазирует, специалисты ломают головы, но пока реальных способов как его убирать придумать не смогли. Проблема всё ещё без решения. Китай, например, запускал ракету, дробившую спутники на мелкие части, но это полная глупость, лишь увеличившая вероятность столкновения с каким-то из его осколков. Есть идея посылать «мини-роботов», чтобы они спускали мусор на землю, но я, честно говоря, не уверен в её жизнеспособности. Вот, если бы весь этот хлам летал одним роем, можно бы было придумать «сеть», и, действительно, отловить эту неприятность сразу и всю.
-Я думаю, это проблема уже всего человечества, а не «NASA» или «Роскосмоса»?
-Естественно: сто тысяч посторонних объектов, разбросанных по орбитам, достаточно сложно промониторить, а когда их число приблизится к полумиллиону, аварии на орбите станут неизбежны. Мне кажется, для своего решения проблема очистки околоземного пространства оставила нам всего лет десять. Если с этим протянем, столкнёмся с ситуацией, когда не только орбитальные пригороды Земли, но и ближний космос окажутся во власти консервных банок из отработанных ступеней, разгонных блоков, и выживших из ума спутников. Вся беда в том, что легче что-то космическое придумать, чем его потом утилизировать. Мусор — он, то приближается, то удаляется. Лазером его не возьмёшь, поскольку пока ещё не придумано, чем его накачивать там, где нет ничего. А самое главное — их питание требует такого количества энергии, что пришлось бы выводить в космос атомные электростанции. Нет, если Вы хотите знать моё видение, то это всё те же роботы, но специально заточенные на оптимизированную задачу не персонального уничтожения каких-то объектов, мешающих безопасности полётов, а их сортировке и сбору пока что в отдельные поля, которые гораздо легче отследить, чтобы с ними не сталкиваться. А уже потом, когда техника подрастёт, может быть, и придумается, как их блокировать, возможно, уничтожать без разлёта новых осколков, или собирать в контейнеры для какого-то будущего строительства на орбите. Собрать, по-хозяйски распорядиться, и теми же роботами, что хочешь потом изготовить из него, наверное, разумная мысль.
-Это очень интересно и неожиданно, но, мне кажется, только в качестве взгляда на проблему?
-А Вы, Игорь, не верите в прогресс? Собрать и рационально распорядиться раскиданными по всему ближнему космосу не только опасными, но ещё и достаточно полезными «артефактами» — я думаю, это будет под силу уже следующему поколению техники и людей. Ну а десять ли лет пройдёт, или двадцать, наше мастерство уходить от ненужных встреч тоже ведь не стоит на месте.
-Прошу прощения, я в «прогресс» верю, но это самое сложное в наших с «прогрессом» отношениях.
Владимир Александрович, следующий мой вопрос не про технику, а о человеческих качествах космонавтов. Для ребят, которые сегодня в «Отряде», один из примеров Вы. А кто для Вас был примером мужества, чьё хладнокровие или умение позволило превратить неудачный полёт в удачный?
-Весь «Первый отряд» космонавтов для меня сплошной пример, там в каждом полёте что-то происходило. Это было время, когда шла большая испытательная работа, и это всё вместе несло какой-то духовный оттенок, но даже одним словом «подвиг» это не объяснить.
-А когда сами поселились в Звёздном, Вы ещё из «Первого отряда» кого-то застали?
-Что за вопрос, кроме тех, кого уже потеряли, самого Юрия Алексеевича и Владимира Михайловича, все остальные ещё служили — мы были в одном «Отряде». Нас, молодых, «живые легенды» приняли, в общем-то, серьёзно, и доброжелательно. Так что служить начинать пришлось среди неслабых ребят. Все они были нормальными людьми, естественно, каждый со своими особенностями, и нам пример брать было с кого. То, что они рассказывали, по кирпичику закладывало в нас в чувство долга, каким оно должно быть.
-Скажите, а… командовал отрядом Владимир Шаталов?
-Что Вы, Шаталов, конечно, уже два раза слетал, и готовился к третьему полёту на «Союзе», но командовать он будет попозже, так же, как и я, а тогда командиром у нас был Борис Валентинович Волынов.
-Это тот самый, что на «Союзе-5» едва не повторил судьбу Комарова?
-Да, это был его первый полёт, едва не ставший для него и последним. Отделался разбитой челюстью, но от полётов его на три года отстранили по медицине. Вот эти три года он и руководил космонавтами-слушателями, то бишь, нами, новобранцами, года, этак, начиная — с 70-го. И только после того, как под его руководством каждый из нас заканчивал «курс молодого космонавта», мы получали распределение по подразделениям, связанным с проектам, и продолжили службу в отряде уже каждый по своей теме.
Так что, пример у нас был каждодневный, постоянный, и, в общем-то, вполне достойный.
-Вернуть бы то время, когда полёты равнялись подвигам… А сейчас в космос летают, как на работу — грустно немного. По-моему, пора опять поднимать престиж профессии космонавта, чтобы народ к вам пошёл. Вам такое в голову не приходит?
-Это всё есть, народ к нам приходит, только «здоровеньких» мало. Скоро будут в очках принимать в отряд, — а где взять других? Сидя у компьютера здоровым не вырастешь, — вырастешь никаким. Вот, Скотт Келли, американец, он даже на «МКС» был в очках, значит и NASA уже опустила планку для астронавтов — в том веке это ещё было немыслимо!
-Какой ужас — Вы это вполне серьёзно?
-А что, разве юмор и ирония это одно и то же?
-Действительно… Нет, ну а с другой стороны, посмотрите — Михаил Корниенко шёл двадцать лет к своей мечте полететь, осознанно, шаг за шагом, и уже три раза слетал.
-Значит, он был заточен на космос — правильное слово. Так иногда, я знаю, приходят в учителя, становятся врачами хорошими, если в человеке что-то заложено, то он непременно станет тем, кем он хочет. Но сегодняшняя реальность такова, что и тот, кто хочет, не всегда может. Надо себя делать, а вот это некоторая, даже и хорошая молодёжь, мне кажется, разучилась.
-У меня к Вам предложение: давайте надеяться, что, всё-таки, не всё так мрачно — мусор на орбите, некоторое недоразвитие, и моральная неготовность целого поколения, полагающегося больше на гаджеты, чем на собственные силы, к общеполезной деятельности…
-Давайте тут остановимся: люди, полагающиеся на гаджеты, а не на трезвость ума и собственные силы обречены когда-нибудь отдать власть над планетой роботам. Земле ведь всё равно, кто это будет, это для неё ровным счётом ничего не значит, её движение вокруг солнца не изменят ни человек, ни машина, но это важно для нас — верить, что на самом деле не всё так мрачно, не будет никаких терминаторов. В начале прошлого века многие очень боялись механизации, того же бунта машин, но она, в конечном итоге, не запахала нас, не затянула в свои шестерни… В этом контексте я соглашусь и с Вами, и с кем угодно. А что ещё остаётся — да, будет каждому по вере его!
Принято, как говорится.
-Значит дальше мы в одной лодке. Владимир Александрович, ответьте мне, пожалуйста, на вопрос: женщина за штурвалом космического корабля — это хорошо, плохо, или Вам всё равно? Почему Мишин, вопреки завещанию Сергея Павловича Королёва, снова набрал женщин в отряд? Это было так необходимо для медицины, может быть, было указание ЦК, или реверанс Западу, начавшему запускать дам чуть ни через одного с мужчинами-астронавтами?
-Ну, начать с того, что про Терешкову каждый теперь считает, что знает — и что проспала, и что не поняла на какую штучку надо нажать, чтобы связь с ЦУП-ом, и всем было хорошо… Изначально, полёта женщины потребовала медицина. У женщин свои особенности, но что это даёт космонавтике, или, чем может ей грозить, необходимо было понять. Королёв без доктора догадался, что пускать в космический полёт даму без сопровождающего — равносильно убийству. Что же до Мишина, то Василий Павлович со мной такие темы не обсуждал, но, думаю, у него было одно мнение с Королёвым.
-И, всё-таки Светлана Евгеньевна полетела!
-Да, но уже только при Валентине Павловиче Глушко, который, наверное, был иных взглядов, и пригласил «советскую женщину» не просто снова в космос, а в открытый — он дал ей выйти из «Станции». Что ни говорите, а ещё до прихода к нам, у Светланы Евгеньевны уже было имя: дочь, в общем-то, не хилого вождя, маршала авиации. Но не это в ней главное — к нам пришла не «Белка-Стрелка», и если бы её в отряд не пустили, однажды прилетев на Станцию, мы бы с удивлением обнаружили, что она уже там! Света, в прямом смысле, «девчонок», Сара Коннор без автомата, — она была просто помешана на скорости и высоте, её заслугам в спортивной авиации и парашютных прыжках не было в то время равных ни здесь, ни в мире. «Заслуженный мастер спорта», мировой рекордсмен, наконец, лётчик-испытатель. Одного этого набора хватило бы, чтобы перед ней открылись все двери, в том числе и в наш «Отряд». Начнём с того, что, когда она стала чемпионкой мира по пилотажу в Англии, папа с ней же не сидел в кабине, а она тогда стала рекордсменом на «сверхзвуке». У Светланы семь мировых рекордов сверхзвуковых, — папа как раз был против категорически! Однако, это только подогревало её упрямство. Папа не пускает, а она в окно, и на аэродром. Тут остаётся только руками развести, и проникнуться уважением. Светлана Евгениевна оказалась «наш человек».
-Наверное, это так. И, всё-таки, я думаю, Сергей Павлович всё равно остался бы верен своему принципу.
-А Вы посмотрите на это вот с какой стороны: в космосе есть целый ряд работ, требующих, я бы сказал, такой затяжной аккуратности, которую я бы не стал искать у мужчин, у них её искать негде. Для нас это, что ни говори, несвойственный, нудный труд, а женщины с ним справляются с лёгкостью. Это, в первую очередь, эксперименты в области биологии, генетики, и так далее. К тому же на станциях каждый день, например, надо распутывать провода, в которых можно запутаться, как в сетях. Лучше женских рук эту работу никакие другие не сделают. А борьба с космической пылью, прекрасной почвой для микробов — иногда только прилёт на Станцию женщины, устраивающей периодические генеральные уборки, снижает её количество до минимума, хотя это и не решает проблемы в целом.
Есть ещё социальная черта вопроса: женщина просто заточена проводить на борту неизнурительную воспитательную работу. Попадая на «Станцию», она сразу берёт шефство над экипажем, не позволяя доблестным космонавтам, вплоть до командира, слишком уж расслабляться, и потому в любой сеанс связи мы уже не ловим носки или карандаши, чувствуется, что на борту порядок.
Как Вы понимаете, я немного юморю, но если обобщить сказанное, то женщина-космонавт прекрасно справляется со всем спектром задач на «Станции», за исключением выходов в открытый космос, как правило, связанных с тяжёлыми такелажными работами, ну и, если уже быть честным до конца, иногда впадает в панику.
-То есть, поступает честно, пусть и чисто по-своему в ситуациях нестандартных?
-Мне кажется, это её право. Некоторые, летавшие с женщинами на «Шаттлах», сетовали, что навязанное соседство их отвлекает, хотя я не видел «астронавтш», извините, в мини-юбках.
-Думаю, что и этому причина скорее в том, что на орбите их некогда поправлять, руки космонавта постоянно в работе, и одежда «унисекс» намного удобнее?
-Чепуха всё это. Если программа полёта составлена грамотно, все астронавты её выполнят, не зависимо от собственного пола, или наличия противоположного рядом. У каждого хватает своих «заморочек» — кто занимается научной программой, кто заполняет дневники, кто ведёт непрерывные наблюдения — каждый при деле, и вместе они собираются только за столом.
Но, всё-таки, я, «старый космический волк», готов Вас заверить, что для женщины каждый полёт — ещё и спектакль, к которому она долго готовится, и для неё очень важно не просто отыграть его до конца, но и постараться это сделать, как истинная звезда. Я думаю, Вы понимаете, о чём я, а для нас полёт, как Вы сами выразились — «работа».
-Спасибо. Исчерпывающе. Владимир Александрович, Вы были задействованы в программе «Буран»?
-По «Бурану» я, в принципе, работал.
-Готовились к полёту на нём, теперь об этом, я думаю, уже можно поговорить…
-Хорошо бы… Но я не рассчитывал занять его командирское кресло — у руководства были другие планы.
-Это ещё секрет?
-Теперь уже нет. Хотите, чтобы я рассказал?
-Настаивать не могу, но очень прошу…
-Вы меня в такие воспоминания кидаете, что сердцу в самый раз разыграться. С чего начать? Буран планировался многоразовым и пилотируемым — это точно. А командиром группы пилотов нового корабля назначили Игоря Волка. Группу он набрал — восемь человек, все отборные асы! Но тут начинается самое странное: из восьми пилотов четверо загадочным образом погибают. Вчетвером не поднять «Буран» на орбиту, поэтому нужны новые пилоты. Причины гибели предыдущих вполне объективны, но занять их места в команде, которую уже назвали «волчьей стаей», никто не спешит… Игорю с трудом удалось найти всем замену, но загадочные смерти не прекратились.
Военные хотят запустить «Буран» как можно быстрее. Поэтому было решено приступить к следующей фазе испытаний. Прорепетировать посадку «Бурана» после настоящего космического полета. Руководство программы принимает беспрецедентное решение: отправить в космос членов «Волчьей стаи» на «обычных» кораблях «Союз». А после посадки провести эксперимент: посадить их в самолет за ручки управления, как в «Буране», и заставить летать. С этого момента начинается мой непосредственный контакт с программой, я ещё не в ней, но уже с теми, кто за неё действительно отвечает.
В июле 1984 года Игорь Волк стартовал на «Союзе Т-12» вместе со мной, командиром экипажа, и бортинженером Светланой Савицкой. Через 12 суток полета мы возвращаемся на землю, где меня и Савицкую спасатели бережно на руках выносят из корабля — так положено по инструкции. После полета трудно не то, что ходить, а просто стоять на ногах. Волку же никто не помогает. Он выбирается из люка сам. Шатающейся походкой подходит к вертолету Ми-8, и управляет им. Затем, почти без задержки пересаживается на Ту-154, кабина которого переделана под кабину «Бурана». На «тушке» через всю страну Волк летит в Ахтубинск. Его пересаживают в сверхзвуковой истребитель МиГ-25. На МиГе он возвращается на Байконур. Медики разводят руками, но факт есть факт: в экстренном случае подготовленный пилот сможет выполнить посадку «Бурана», даже если откажет автоматика. После 12 суток без рук и ног на орбите, оказывается, космонавт ещё может не только ходить…
-Признайтесь, это было здорово неприятно, когда программу прикрыли, всё-таки, она интересный шаг в космос? Американцы его осуществили, а у нас это было внезапно прекращено, несмотря на блестящее, я бы сказал, многообещающее начало?
-БЫЛ ШОК У НАС! Это не просто так…
-Простите, шок у космонавтов?
-А что уж тут странного, — у всех: у нас, у конструкторов, у тех, кто этот проект делал. Сами понимаете — «Перестройка»… Программой расплатились за поражение в «холодной войне», и за сближение, со сразу появившимися, как теперь говорят, «партнёрами».
-По аналогии, Алексей Архипович в редком своём интервью не сетует на закрытие Лунной программы СССР. Для него это была серьёзная неприятность, которую он очень трудно переживал.
-Согласен, чувства были похожие, что «Лунный проект», что наш — это были просто изюминки космонавтики! Тем более, что «Буран», к в отличие от Лунной ракеты «Н-1», был готов «под ключ», и совершил бесподобный испытательный полёт. Как Вы помните, с самого начала запуск «Бурана» планировался как беспилотный — полностью автоматический. Обустройство автоматического полёта во много раз сложнее, чем полёт в ручном режиме. К слову, ни одного полёта «Шаттла» в автоматическом режиме НЕ БЫЛО!
-Если Вы не против, я хотел бы обсудить управление «Бураном», его автоматику, как отдельную тему. Особенно посадку нашего «космолёта» при отсутствии погодных условий.
-Кидает в пот, когда я вспоминаю этот момент. Утро старта «Бурана» было солнечным, сухим, и ясным. Стоял небольшой морозец, но погода начала портилась на глазах. Поступило штормовое предупреждение, однако, главные конструктора, посовещавшись, всё-таки дали добро на старт. Совершив запланированные два витка, корабль получил команду на спуск, при таких погодных условиях, при которых переносится всё на свете: сильнейшем боковом ветре, в порывах достигавшем двадцати метров в секунду — разрешено пятнадцать, если по расчёту! Но все ахнули, когда при посадке, его отклонение от оси посадочной полосы всего на пол метра подтвердило правильность находок наших конструкторов и учёных. Машина села изумительно — на две точки — чётко на заднее шасси, и только потом выпустила стабилизирующее переднее, а это уже МОЗГИ!
Потому что, автомат — автоматом, но лётчики-испытатели тоже его учили летать.
-Загадками говорите. А как это было связано с электроникой, как разобрались со всеми сопутствующими в атмосферных полётах турбуленциями-кавитациями?
-Во мне до сих пор жива гордость за ту машину, а дело было так: после упомянутой уже посадки на «Союзе Т-12» медики не дали мне долго прохлаждаться. Не говорили, что именно, но мне сообщили, что центр подготовки уже имеет для меня отдельное задание. Честно говоря, я не очень удивился, получив его: меня влили в группу, занимающуюся математическим обеспечением полёта и посадки нового корабля в режиме автоматики, то есть, фактически, беспилотном.
Лётчики-испытатели учили «Буран» всему, что сами умели, летая на обычных машинах, в том числе и заходу на второй круг. Я сам работал на стенде по ручному режиму стыковки, — «он» меня узнавал по связи, мы с ним общались: «он» меня понимал — я его понимал. Вообще, не касаясь руками никаких кнопок, я давал указания, которые «он» сразу выполнял.
-Это что-то по тем временам действительно было новенькое. Голосом или биотоками?
-Голосом.
-Неожиданно…
-Сначала здоровались, я с ним – «он» со мной. Представляюсь: такой-то. Потом беру управление, и начинаю работать – «он» отслеживает. Если я начинаю мудрить, намеренно совершаю грубые ошибки…
-Корректирует?
-«Он» не даст — «Буран» меня поправляет. Дальше, следующая тренировка: ты приходишь, за ручки взялся — по этому движению, по моему касанию «он» меня уже узнаёт.
-Интересно…
-У каждого человека своя биометрия, свои мнемоника и моторика — вот он их и улавливает, он меня узнаёт просто по движению.
-Интересно рассказываете.
-Более того, ему можно надиктовать задачу куда лететь, как, и что делать там.
-А послать за газетой?
-Справился бы.
-Ну, хорошо, поулыбались, а если конкретно, что это были за задачи?
-Как специалист по ручной стыковке, я его учил именно этому – «стыковке» со «Станцией». Называешь, или читаешь ему параметры орбиты, куда лететь. «Он» подумает, и предложит свой вариант программы полёта, чтобы через двенадцать часов быть там.
-Насколько же мощный у него был бортовой компьютер?
-Суперкомпьютер!
-Слушайте, то, что Вы рассказываете — это какая-то другая реальность. «Сверхпроводимость» и «интернет» отдыхают — такое загубить, такой навык утратить!
-Если отбросить эмоции, всё-таки, наработки по «Бурану» впоследствии были использованы отраслью весьма широко, например, та же эпопея «спуска с орбиты». Но вернёмся к ней. Группа испытателей отрабатывала поэтапный спуск «Бурана» с орбиты. В неё вошли оба экипажа планировавшегося пилотируемого полёта космоплана: основного — Игорь Волк и Римантас Станкявичус, и дублирующего — Анатолий Левченко и Александр Щукин. Ребята обучали корабль спуску с орбиты и посадке его в плотных слоях, разбив траекторию на резко отличающиеся один от другого этапы, за который каждый отвечал персонально. Достаточно сравнить скорость корабля при посадке около 300 километров в час, и ту же при входе в плотные слои, но уже равняющуюся тридцати скоростям звука, что арифметически, в сто раз больше. Мне же, как специалисту по ручной стыковке, и вообще, по сложным стыковкам, было приказано научить «Буран» работе с нештатными ситуациями, основываясь на мой опыт. Для отработки режима всего заключительного этапа данные сшивались — режим дальнего спуска, связанный с погашением скорости при входе в атмосферу, режим, непосредственно, спуска. Группа имела приказ отработать спуск пооперационно, и эту задачу лётчики-испытатели, в принципе, решили. Но были всевозможные «взбрыкивания» где-то на подходе к Земле, на пятидесяти метрах и ниже — мы брали управление на себя, и он запоминал, как себя вести. Его учили по-настоящему. Весь мир стал свидетелем, что посадка «Бурана», 100-тонной громадины, была произведена в погодных условиях, при которых командир какого-нибудь лайнера ушёл бы на запасной аэродром, но наша автоматика приняла другое решение. Это очень сложная штука — столько там всего для этого правильно сработало!
Что же о подробностях, ощущения были — словами не выразить.
-Да, это по-Гагарински, по-Королёвски. Здорово — не то слово… Но, что же вы «Фобос-Грунт»-то не научили ничему — так подвёл! Не успел взлететь, и уже с ним связь потеряли, как и когда-то «Марс-96», еле разогнавшийся до «первой космической» — оба жёстко посадили в Тихом Океане — упокоили…
Как за двадцать лет можно было растерять всю ту электронику, начинку компьютерную, программное обеспечение. Если темп сохранится, ещё через двадцать лет, нам и от земли будет не оторваться?
-Электронику — да? А остального не помните, как «Всё» естественным путём превращали в «Ничто»… Естественно — нам надо всё было закрывать и разрушать. Главные капитаны дали приказ: «Буран» — уничтожить, «Энергию» — уничтожить, Космодромы – уничтожить…
-«Мир» — затопить!
-Оставьте — всю отрасль космическую посадить на сухой паёк! «Марс-96» погиб, Вы не поверите, из-за постоянных перебоев с электроэнергией на Байконуре. В таких условиях монтажно-испытательный цех не смог обеспечить 100-процентную проверку систем изделия. А «Фобос» погубила жадность. Вы помните, чья электроника на нём стояла? Китайская прошивка — почти «Б/У», я бы сказал так.
Ещё одна загадка космонавтики: как видите, почему-то с Марсом, и с его спутниками нам не везёт фатально.
-Как, всё-таки, глубоко мы тогда просели. Пока об этом открытым текстом не говорят, но когда-то всё всплывёт, все звенья некрасивой цепочки встанут на свои места!
Скажите, Владимир Александрович, как профессионал: сейчас, наконец, за «Космос» основательно взялись, по-настоящему? У нас почти достроен новый космодром на Дальнем Востоке, хорошие результаты на испытаниях показала ракета «Ангара», тот же «Фобос-Грунт», но уже под номером два, Лунные проекты. Кажется, на всё деньги есть?
-Да, хватит за него уже браться основательно. Нам надо подтянуть хотя бы то, что у нас уже есть, этого вполне достаточно на какие-то ближайшие годы. И хорошо бы, в принципе, разобраться, — а чего мы хотим в космосе?
-А мне казалось, в принципе, приоритеты уже поставлены: во-первых, продолжать орбитальные проекты, поскольку они единственно окупаемы, и в этом свете готовить новую «Станцию», не международную — для себя?
-Я Вас перебью: с одной стороны, какой нам смысл новую «Станцию» делать, о которой все говорят, если эта «МКС» ещё живёт? – «Мир» затопили, когда он ещё лет семь мог работать! Своя отдельная станция в 20-м году, может быть, и логична, как вариант, но если посчитать деньги, то, может быть, не такой уж он и привлекательный, хотя у него и есть плюсы, тут нужно подумать. Действительно, нынешняя «МКС» — это пройденный этап возможностей — на «Салютах» мы летали на этом наклонении – 51!
Ну, а что такое наклонение в 51 градус? Это мы севернее и южнее 51-й параллели Земли уже не летаем. А теперь посмотрите на Глобус — что такое для России 51-я параллель? Ниже Воронежа мы не летаем, выше Кирова не поднимаемся. — Англию, и то не всю мы видим, — так?
-А то, что лежит за Полярным кругом для нас вообще закрыто?
-От Воронежа — до Москвы, порядка 600 километров, наблюдаем, а по России, в целом, в поле зрения «МКС» не более 5-ти процентов её территории. Это всё, что мы видим от своей родной земли, всё остальное в ведомстве «ЦРУ», вот Вам и «Международная Станция». Ещё в девяностые, как только первый центральный модуль «Заря», а по существу, основа «МИР-2» был выведен ракетой «Протон», он стал первым кирпичиком будущей «МКС».
Но ещё до «МКС» нам интересна была программа «МИР-2», рассчитанная на устраивавшее нас более высокое наклонение — это приполярная орбита, во всяком случае, мы бы уже смотрели по широте Питера, а это половина нашей промышленности, лесов, и сельхозугодий.
-Понятно, что и спектр задач на таких орбитах для наших экипажей был бы уже гораздо шире?
-Прямая логика говорит, что так бы и было, сейчас ведь нас больше интересуют наши ресурсы.
Хочу добавить, что параллельно с работой над проектом «МИР-2», была разработана программа «Глобальный экологический патруль», и сформирована группа специалистов в Центре подготовки космонавтов -космонавтов учили новой специальности инженеров-экологов.
-Чтобы они озоновый слой отслеживали очень тщательно?
-Да, это было модное направление. И была надежда, что это будет интересно для мирового сообщества, потому что, мы, например, и над Канадой тоже летаем, а у них проблемы есть, как известно. Скандинавские страны, тоже взволнованы, в общем-то, своей экологией, и они бы тоже привносили свою лепту в портфель заказов. Красивая, возможная международная программа, и Академия Наук её очень хорошо, мощно поддержала, однако, мы, практически не имея денег, так поспешили влиться в мировое космическое сообщество, что всё быстро поменялось. «Глобальный патруль» свернули, а параметры орбиты нового «Космического Дома» быстренько переориентировали на более выгодные нашим партнёрам. Что оставалось поделать, кто платит, тот и музыку заказывает — космические проекты затратные.
-Спасибо, а Вы не расскажете ещё об одном интересном проекте? Вы пришли в отряд космонавтов в 70-м. В 74-м были включены в программу «Союз-Апполлон», непосредственное участие в которой смогли принять только Алексей Леонов и Валерий Кубасов. Если я не ошибаюсь, Вы были дублёром Алексея Архиповича в том международном полёте 75-го года. А сколько предполагалось полётов по той программе, в одном из которых пост командира корабля, вероятно, должны были занять Вы, если бы программа не была свёрнута?
-Программа «Союз-Аполлон» не была свёрнута. Она была и рассчитана на один полёт.
-То есть, как есть: испытали «стыковочно-переходный» модуль, и всё?
-Ну, естественно. Это была проба варианта спасательных операций — что это такое вообще? С другой стороны, желание как-то укреплять сотрудничество в космосе, потому что, тогда мы работали на равных, в принципе…
-75-й год, «разрядка» и всё такое. Политики договорились о сокращении ядерных арсеналов, и как следствие, снижения «порога холода» в «холодной войне»?
-Космонавтика не могла этого не почувствовать, потому что, она была впрямую завязана на оборону. Программа была красивая, яркая, вызвала большой резонанс, но она не могла быть продолжена, поскольку, наши «партнёры» переключились с «Сатурнов» на «Шаттлы». А мы, априори, поставили в приоритеты «Салюты» и «Энергию-Буран».
Беседует журналист Игорь Киселёв
Очень ценная штука.
А у американцев есть похожий аналог Ангара-Федерация?
В Греции всё есть:)))