Перейти к содержимому

Четвёртая зима. Эссе о Москве

Люблю Москву в начале декабря. Набухшую, отсыревшую, ждущую морозца для сушки и снега для побелки.

Четвертая зима. Эссе о Москве, Максим Васюнов

…Иду по Тверской и жадно разглядываю дома, которые, несмотря на сырость не полопались и не облезли, а разве что присели, как приседают дети под дождем. Еще вчера «сталинки» казались мощными и высокими, они гордо рассказывали прохожим о тех суровых и великих днях, что повидали на своем веку, а теперь — перед нами ребятишки в дождевиках с испугом выглядывающие из-под своих помятых кепок-карнизов и скрипящие водостоками: «Воооот, декааааабрь, а оооооосень, кап, кап, нам бы снееееега, растееееереться».

Всем бы снега, но его, видать, нужно заслужить.

Снег выпадет — Москва задышит. А пока столица тонет в духах — в сыром воздухе запахи резче. В такие дни мне жалко фасады московских домов, парфюм въедается в них, как запахи силоса в шерсть, потом им долго придется растираться снегом, чтобы отмыть с себя понты и комплексы москвичей.

Москвичи! С москвичами я близко познакомился в свою первую зиму. Тогда я записал тысячи интервью — милиционеры, инженеры, пожарные, актеры, писатели, собаководы, коллекционеры, политики, музыканты, преступники, бездельники, студенты, пенсионеры… Да с кем я только не говорил тогда, выдыхаясь к вечеру и закрывая ночью уши, наивно полагая, что пленка с записанными голосами остановится хоть на мгновение. Но она все перематывалась и перематывалась, а на следующий день на нее писались новые голоса.

Я бы с удовольствием хоронил в себе улыбки собеседников, чем их звуки, но в Москве улыбаются редко. Потому что в Москве все одиноки.

Четвертая зима. Эссе о Москве

Здесь можно быть успешным, счастливым, знаменитым, но нельзя быть неодиноким.

К концу первой зимы я вывел суровую формулу — одиночество в городе помножено ровно настолько, сколько в этом городе живет людей.

В этом, пожалуй, главная драма москвичей.

…Сворачиваю с Тверской на Маяковку. Передо мной открывается Садовое кольцо. Оно отливает белым золотом и красным алмазом – привычная расцветка сумеречной Москвы. В первую зиму меня всегда тянуло на эту световую орбиту. Почему-то мне казалось, что всем этим светом, этим потоком фар и теплотой фонарей я смогу укрыться, как укрываются больные одиночеством.

Еще одно место на Кольце, где можно забиться в теплый угол. Двор нехорошей квартиры Булгакова. Ныряешь в арку под табличкой «Большая Садовая, 10», и вот перед тобой окруженная четырьмя многоэтажными стенами площадь. Здесь всегда уютно, когда бы сюда ни зашел. Припаркованный экскурсионный автобус, скамеечки у входа в музей Булгакова, чугунные двери подъездов, кованые узорчатые ворота, решетки… Москва!

Четвертая зима. Эссе о Москве

Когда-то в этом дворе засиживался весь сумасшедший гениальный Серебренный век, все великие, кто любил этот город и ненавидел. Вы знаете, многие поэты пытались Москву унизить (почитайте стихотворение Мандельштама «Все чуждо нам в столице непотребной», или — Бродского «Я выпил газированной воды»), некоторые и вовсе обвиняли Москву в своей печали и в своих неудачах (тут Есенину нет равных, взять хотя бы знаменитое: «Да! Теперь решено. Без возврата»). Лишь Цветаева так полюбила ее, как женщина может полюбить подругу. Больше всего обожала она купола Москвы, церквушки «и реющих над ними голубков».

Но все они, и хулители, и певцы, оставили во дворе Булгакова свои тени. Я видел эти тени, когда однажды мы превратили это место в базу съемочной площадки. Все уехали снимать ночную Москву, а я остался один во дворе. Сладкая жуть окружила меня. И из всех щелей полезли тени. Кто-то невидимый сел рядом, по-хозяйски, наверное, сам Булгаков, чья-то тень свисала с окна четвертого этажа, наверное, Есенин опять решил пощекотать нервы девицам, а кто-то бил за кустами бутылки — на свет вышел бомж, может, он тоже поэт? Кто его знает. В Москве все гениальные.

Как-то на Пушкинской я разговорился с одним таким без определенного места и смысла жительства. Дяде Вите было уже за шестьдесят. Распухшее лицо, собранные в косичку седые волосы, беззубее и, свисающая соплями, грязь вдоль всей одежды. Витя рассказал о прошлом успешного чиновника — воровал много, обладал сразу двумя белыми «Волгами», а на свадьбе у него сам Мартынов пел «Яблоки на снегу». Но затем в девяностые ему как-то с кем-то не повезло, и он всего лишился. Двадцать лет Витя шатается по Москве, спит, где хочет, делает, что хочет, пьет сколько хочет. «Я счастливый. Мне даже ничего не надо. Выпьешь со мной «Кьянти?»

Четвертая зима. Эссе о Москве

Еще с одним бомжом я как-то познакомился на Патриарших. Он при мне ругался с одной известной в прошлом актрисой, которая принесла ему пуховик. Дело было в ноябре, кажется. Но нищий от куртки отказался, сказав, что сроду не носил ничего кроме пальто и не надо, мол, его унижать. Актриса обиделась, она хотела как лучше, а он: «Погляди-ка, тоже мне Гафт нашелся!»

— «Да пошла ты», — отрезал бомж. И добавил скучковавшимся у его ботинок голубям: «Будто я Гафта не знаю. Пили вместе, наш мужик!».

Может, ошибаюсь, а, может, нет, но самые искренние москвичи – это как раз бомжи.

И студенты. Вот благодаря кому живет и дышит Москва даже глубокой осенью. Никто так не любит и не радуется ей, как молодые. Никто так не ласкается о ее полумрак. Никто так нежно не прислоняется к ее стенам, никто с такой чувственной аккуратностью не падает на ее газоны.

И никто так красиво не пьет чай на раскладных стульчиках на Бронной. Эта улица заполнена кафешками и ресторанами. Здесь всегда пахнет мятным чаем, звучит саксофон и воркуют голуби.

Штрихи старой Москвы — голуби, чай и саксофон. Вместо саксофона может быть гитара, аккордеон, дудка, барабаны…

Вообще музыка в Москве звучит всегда и везде. Так что — пару слов о музыке.

В Москве как нигде осознается ее чудо, вся ее сила, ее предназначение, ее тайна… Спустимся в метро. Люди бегут по переходу в злости, в морщинах, едут по эскалатору, опустив голову, они мечтают наступить кому-нибудь на пятки посильнее, чтобы завязалась ссора, это необходимо – иначе день пройдет в коматозе. А кто-то просто дурачится, строя поднимающимся навстречу смешные рожи — на эскалаторе можно быть дураком! Пока не загрустишь от саднеющего чувства одиночества и ненужности.

Но вот неизвестный, но очень добрый человек нажимает где-то на кнопку, и тут из репродукторов выливается музыка. Прямо на головы хмурых горожан. Скорее всего — это мелодия из советского фильма. И люди на глазах начинают преображаться, и сначала нечаянно, а потом в удовольствие — улыбаются. Улетают в свои добрые воспоминания, в свои мечты. Добреют, смягчаются: «Вы наступили мне на ногу!»  «Извините!» «Ничего!!» «Хорошего дня!»  «Вам тоже!»

А кто-то даже ответит дураку веселой гримасой!

Это всё музыка. Волшебная и мало кем понимаемая, музыка, которой не хватает как снега в начале декабря.

Четвертая зима. Эссе о Москве

Но вернемся на Бронную. На раскладных стульчиках, которые зимой заменяют летние кафе, помимо студентов вы всегда увидите пожилых иностранцев. И те, и другие одинаково всматриваются в столицу, желая соблазнить ее, чтоб она уже никуда от них не делась. Хочу верить, что у студентов шансов в этом деле больше.

По крайней мере, перебивая пар из бумажного стаканчика с чаем надменными разговорами о высоком, они, студенты, весьма гармонично вписываются в одну из самых дорогих улиц столицы.

Интонации и темы молодых меняются, лишь когда идет снег — тогда они мирно беседуют в такт нежно скользящим снежинкам.

…Вторая зима тоже прошла в работе. Круглосуточные съемки и сочинения текстов оковали меня салоном машины, театральными гримерками, компьютерами редакции.

Планирующие снежинки были лишь частью заоконного пейзажа. Но иногда мне все-таки удавалось выбраться погулять. И тогда я снова шел по своему любимому маршруту – Тверская — Садовая – Бронная – Тверской Бульвар – опять Тверская – Камергерский… и так до Кузнецкого. Гулять по Москве – полезно для нервов. Гулять по Москве, когда идет снег, полезно для таланта.

Снег над старой Москвой — это красота в красоте. Красота, возведенная в бесконечную степень. Потому что на твоих глазах одна красота пытается засыпать другую. Но у одной из них уже много столетий не получается. Так и борются они друг с другом, рождая в чьих-то гениальных головах шедевры музыки, живописи, литературы, кино.

Четвертая зима. Эссе о Москве

Образы, сюжеты, строчки, ноты – все это тоже снег: пролетит перед тобой и растает где-то, может быть, у тебя под сердцем, и жди нового чуда.

Чтобы чудо испытать наверняка, берите за руку девушку и ныряйте с ней в снегопад. Вы увидите, как красота распадается, уступает место другой и даже мстит. Первым обычно сдается снег. Потом город. Они как бы говорят тебе: «Мы не спорим, парень, твоя девушка красивее нас. Но ты сейчас уведешь ее отсюда, а мы останемся. Так что мы тут правим бал». И ты чувствуешь, как снег постоянно сзади со злостью засыпает твою тень и празднует торжество, намеренно не оцарапывая при этом лица-фасады домов. Это и есть месть – он как бы вынуждает тебя оторваться от девушки и взглянуть по сторонам, где давно заждалась твоего внимания та самая красота в красоте.

В этой схватке ты проиграешь снегу и городу, и девушка тебя ненадолго приревнует. Но вам это только на руку – ревность под снегом рождает долгий поцелуй. Поцелуй под снегом в старой Москве! – так рождается любовь.

Вслед за Пастернаком советую вам состязаться с красотой до страстного конца в Камергерском. Место проверенное. Здесь уже «свеча горела».

Но если хотите пустить Москву в свою душу, пропитаться ей каждой клеточкой и оставить этот город внутри себя как болезнь, от которой нет желания лечиться, то прогуляйтесь зимой по ночной Москве. Ночью сужается угол зрения, и усиливаются краски. Вы смотрите на все как бы в подзорную трубу или через лупу. Ночь меняет мир. А тут еще фонари капают на сетчатку, промывают глаза, заставляя вас постоянно обтирать их рукой, отчего взгляд становится еще и чистым.

…Вот — высокий дом на Тверской, горит в подсветке, как сказочный дворец. А вот — витрина с игрушками: деревянные паровозы, ватные Деды Морозы, а рядом — тома книг в бархатных переплетах, куклы в свадебных платьях, пластмассовые солдатики на карте чьих-то военных действий. Уже не твоих. И игрушки эти уже никогда не станут твоими. Зато твоя Москва. Самый игрушечный и сказочный город в мире, если гулять по нему ночью.

Кто построил эти чудные замки разных цветов, стилей и высоты? Отчего ты за полчаса неспешной прогулки можешь побывать в средневековой Италии, во Франции начала двадцатого века, в современном Нью-Йорке, в исторической Москве, в бедной провинции, в богатой столице, в утонченном Петербурге и в напыщенном Риме, в приплюснутом Копенгагене и в вздувшемся Берлине. Ты можешь побродить по дворикам Вены и по пекинским площадям. И все это – не выходя из Садового кольца. Москва – матрица всего мира, Третий Рим, город, который скоро объединит под своей красотой и добротностью весь свет, и я говорю совсем не про архитектуру.

Отдельная песня – ночные трамваи. Редко кто замечает, что поздним вечером и в первые часы ночи по столице ходят железные полуночники. Они передвигаются бесшумно, их голоса съедают иные звуки. Но иногда на поворотах трамваям удается взять верхнюю ноту и перекричать весь город, и вот эту песню ты уже не забудешь никогда, единожды услышав ее, тебе будет хотеться услышать ее снова и снова, как любимую мелодию, ты всегда будешь рваться в ночную Москву ради этой музыки.

Четвертая зима. Эссе о Москве

Пропев свою ноту, трамвай вскоре срывается на скрежет мокрого железа. Но и на том спасибо, потому что сухие рельсы лета не поют вовсе.

…В прежние зимы, в те дни, когда мне все-таки удавалось прогуляться по ночной Москве, меня удивляли ждущие кого-то люди. Кого можно ждать по ночам? И зачем? Но в Москве всегда и вечно все кого-то ждут. Ждут жен, мужей, детей, родителей, друзей, коллег, партнеров, соседей, знакомых, курьеров, полицейских, врачей, священников, продавцов, юристов, артистов… Москвичи больше всего на свете любят с кем-нибудь встретиться, потому что так убивается одиночество и время. В Москве это в общем-то одно и тоже. Времени не хватает только тем, кто любит.

Однако все играют в занятую столицу. Все куда-то спешат, хотя знают, как это бесполезно.

Светофор — это, пожалуй, единственное, что заставляет в Москве остановиться и вообще учит чувству времени.

Тридцать секунд, девяносто, сто двадцать… Целых две минуты на то, чтобы перевести дух, убрать напряжение с лица (это основная примета москвичей), чтобы посмотреть по сторонам и разглядеть людей вокруг, таких же идиотов, как и ты, которые поверили в чью-то глупость, что в Москве жизни нет, а если и есть, то для тех, кто не считает денег. Нет, в Москве есть жизнь и есть гармония, даже при трех работах и при большой семье можно научиться чувствовать ее. Москва – это город гармонии. Это надо осознать, понять, найти, к этому нужно привыкнуть, об этом стоит рассказать другим.

Иначе этот неуправляемый коллайдер рано или поздно взорвется. А и пусть взрывается! Представляю вид из космоса! – хрусталь весом в триллион тон, подсвеченный всей палитрой красок, разлетится фонтаном на все миллионы планет и созвездий!

Четвертая зима. Эссе о Москве

Впрочем, и этого в Москве никто не заметит…

Хрустальную пыль после взрыва ровно в семь утра уберут таджики в оранжевых фуфайках.

Нет никакого преувеличения, что без таджиков Москва превратилась бы в помойку. Сами москвичи в основном грязнули, я снимал комнаты у коренных москвичей, я знаю, о чем говорю. А приезжим просто некогда думать о порядке. В погоне за деньгами они редко прибираются вокруг и внутри себя. Да и Москва для них разве город, разве ценят они ее красоту, ее историю? Москва для многих только офис, и непонятно почему они оказались именно в этом офисе. Не понимал никогда – зачем в Москву едут менеджеры, уборщицы, заправщики (здесь можно еще тысячу профессий перечислить). Мне всегда казалось, Москва – это город для тех, кто хочет стать артистом, режиссером, писателем, музыкантом, на самый крайний случай – политиком. То есть для тех, кто ищет славы, не денег, а именно славы. Кроме славы в Москве добывать нечего. Да и то в Москве гораздо больше шансов до славы не дожить.

Но это уже пошла беллетристика.

…Зиму в Москве я стал замечать только на четвертый год. Первые две зимы я ее почти не видел. Даже не могу вспомнить ничего целостного из этого времени, одни обрывки. Третья — помнится конкретными картинками, благодаря тому, что я стал фотографировать вид за окном. И уже год щелкаю. Кадров двадцать зимних пейзажей – в снег, в мороз, днем, ночью, на рассвете — теперь точно всегда в моем компьютере, а значит в памяти. А вот четвертую зиму я уже сознательно не упускаю. Хожу по ней и думаю, записывая мысли и образы простым карандашом в карманный блокнот.

Впечатления всегда нужно записывать карандашом, волшебным образом время постепенно съест, обесцветит, те из них, которые лучше никому не показывать и самому не помнить.

Точно также Москва постепенно съедает зиму. И это идет ей на пользу. Потому что все грязное, сырое, гнетущее на улицах и в людях, все, что накопилось за целый год, все сходит со снегом в землю по весне. А то, что сойти не успеет, вымоют машинами-поливалками и вычистят таджики со скоростью один сугроб в минуту.

И Москва снова легко и красиво заживет — с надеждой о следующей зиме.

Максим Васюнов

 



Просмотров - 3 354Поддержать проект

5 комментариев для “Четвёртая зима. Эссе о Москве”

  1. Приятная зарисовка. Похожа на романтизм шестидесятников… Но на любителя, многим, скорее всего, покажется заумной и затянутой. А люди с подвижным воображением проникнутся:)

  2. Если буду в декабрьской Москве, то обязательно пройдусь по этому маршрутику:)

  3. Песню «Яблоки на снегу» исполнял не Мартынов, а Муромов. Мартынов исполнял «Яблони в цвету». Ошибся или журналист, или дядя Витя:))

  4. Мусорят, кстати, не только в Москве. К сожалению, это видно особенность русских людей… Ломать, мусорить, держать в запущении… Не всех, конечно…

Добавить комментарий для Дмитрий Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *