— Убью-ю!!! — кричал я, размахивая подвернувшейся под руку здоровенной корягой. — Убью-ю!..
Мальчишки бросились врассыпную и попрятались за деревьями: «Вован с ума сошел! Он псих! Псих! Не подходите к нему!»…
Обессилев, я опустился на землю и заревел. Меня только что побили. Так обидно! Я один, а их вон сколько!
Я рыдал, сморкаясь и размазывая кулаками кровь по лицу из разбитых губ.
Подошел, прихрамывая и запыхавшись, Толик.
Сел рядом, и тоже заплакал. Я спросил: «Ты – то чего? Меня жалко?»
— Нет, — ответил он, — себя! — И заплакал еще сильнее.
Я знал, что меня побьют и что Толик мне не поможет. Он был хромой, щупленький и слабый. Его сразу сбили с ног. Толик сжался в комочек, обхватил голову руками, скатился в придорожную канавку и затих.
А я сопротивлялся отчаянно: брыкался, лягался, кусался, пока не выдохся. На меня навалилась целая ватага. Дышать стало трудно, во рту солоно от крови, на зубах скрипел песок, в нос набилась земля, и хотелось чихнуть. Я испугался, что сейчас умру, сделал отчаянный рывок и каким-то чудом выскользнул из-под копошащейся груды мальчишеских тел. Глотнул воздух, вскочил и снова упал, споткнувшись обо что-то колючее и тяжелое. Это была коряга – мое спасение и мое оружие…
Мы с Толиком еще долго сидели, обнявшись и ревя в голос. Я от обиды и от жалости к нему, а он от того, что не смог за меня заступиться и от того, что инвалид.
В конце концов, запас наших слез иссяк. Да и горн уже пропел сбор на вечернюю линейку.
— Вставай, Толян, мы им еще отомстим! — Я погрозил кулаком темному лесу, помог Толику подняться. Нажал языком на зашатавшийся во рту зуб, он хрустнул, я выплюнул его на ладошку. В темноте уже ничего не было видно.
— Ну, и пускай, одним зубом меньше, одним больше — новый вырастет, — бодрился я перед Толиком по дороге к лагерю. — А не вырастет, золотой вставлю, как у дяди Коли. Золотой даже красивее. Блестит.
— Я тебя всю ночь сторожить буду, — сказал Толик, — вдруг они темную сделают. Я сигнал подам: закричу, ты проснешься, и вожатый проснется, при вожатом они не посмеют.
Я знал, что он будет сторожить. Толик такой — раз сказал, обязательно будет сторожить и не заснет, он мой самый верный друг. И я его самый верный.
Мы познакомились в первый день, еще в автобусе.
Толю провожала старенькая бабушка, она его воспитывала, а родителей у Толика не было. Он говорил про них: «Пропали». А куда пропали, не говорил. Он и сам не знал. Пропали, и все.
Мы решили найти их, когда вырастем. Обязательно! Нельзя, чтобы у детей родители пропадали. Мы поклялись. Толик сказал: «Честное пионерское!» И я сказал: «Честное пионерское!» Это потом уже было, когда в лагерь приехали и выбрали койки рядом.
Толик вырезал мне в тот вечер желтого коня из мыла и подарил на память. А я коня после лагеря нечаянно дома измылил. Думал, с одного раза ему ничего не будет. Но конь в мыльнице расплавился — мыло непрочное попалось, размягченное.
Бабушка Толику узелок в дорогу припасла с гостинцами: печенье там всякое, карамельки и яблоко. Все сложила в платок, синий, с белыми горошинками. И завязала – получились заячьи ушки. Он в автобусе хотел меня угостить карамельками — нас рядом вожатый посадил. Ушки не развязывались. Толик их зубами ослабил, а мальчишка с соседнего сиденья, противный такой, в очках, выхватил узелок, и все бабушкины гостинцы рассыпались, а яблоко укатилось к водителю.
Я очкарика звезданул по башке своим пакетом. Пакет из бумаги был и с ручками. Бумага порвалась, и у меня тоже все рассыпалось и покатилось к водителю, потому что мы с горы ехали.
Мы сцепились с очкариком, стали драться, а вожатый нас разнимал.
В лагерь я приехал с синяком под глазом, и меня разбирали на вечерней линейке. После нее Толик и подарил мне мыльного коня.
Вот так мы подружились.
А когда вернемся в город, то долго-долго будем ходить друг к другу в гости по воскресеньям и гулять по кремлю. И Наташа с нами будет гулять.
Но это все позже случится. А сейчас мы стоим с Толиком перед калиткой лагерных ворот.
— Тебе страшно, Вова, — спрашивает Толик.
— Страшно, Толян, — а чего я врать буду? Он и сам знает, что мне страшно, поэтому и спрашивает, чтобы подбодрить.
— А ты с Наташей все равно танцевать будешь? – Толику очень хочется, чтобы я сказал «да, буду», назло нашим обидчикам!
А я держу в руках свою корягу и молчу. Меня еще после обеда Мишка предупредил, что если я на танцах к Наташе подойду, то получу «леща». Я не знал, что такое «леща», но понял, что будет больно. И подошел к ней. Потому, что это неправильно, когда запрещают приглашать, кого хочется. Наташа ведь не против со мной танцевать.
Мы с ней весь вечер топтались в центре площадки, а Мишкины друзья крутились вокруг нас, нарочно толкались и шипели, что теперь мне конец.
Наташа сказала: «Вова, ты их не бойся, я вожатому все расскажу. Этих дураков на линейке разберут».
Я попросил ее не рассказывать вожатому. «Мы сами разберемся, по-хорошему, мы же люди», — и пообещал, что драться не будем.
А после танцев Мишка и его приятели подловили нас с Толиком у туалетов. По-хорошему не получилось…
— Будешь с ней танцевать теперь? – снова спросил Толик.
Я молчал. Смотрел себе под ноги и молчал.
Он дернул меня за рукав куртки и крикнул:
— Будешь или нет?!
Я сказал: «Если… Наташа … захочет – буду! Только не Мишке назло, а потому, что мне… Наташа нравится. И не нравится, когда запрещают. Это неправильно!»
— Мне тоже не нравится, когда запрещают, — обрадовался Толик, — а я буду вас охранять, найду такую же корягу, пусть попробуют сунуться! Я когда разозлюсь, знаешь, какой сильный бываю.
Мы открыли калитку и вошли на территорию лагеря. Навстречу нам по дорожке бежала Наташа: «Мальчики, куда вы пропали? Вас все ищут! Я про все вожатому рассказала. Сейчас Мишку на линейке обсуждать будут…»
P.S.: Прошло много-много лет. Мы выросли. Толик своих родителей так и не встретил. Они сгинули в лагерях, совсем не пионерских…Его бабушка вскоре умерла. Школу он заканчивал в детском доме. По-прежнему хромает, ходит с палочкой, но вымахал, окреп, работает инженером на судостроительном заводе. По праздникам мы иногда встречаемся. Наташа печет пироги, наливает нам по чуть-чуть. Мы встаем, чокаемся и выпиваем за здоровье хозяйки и за здоровье маленьких детей Наташи и Толика – за двойняшек Сережу и Машеньку. За то, чтобы у них тоже все было хорошо…
Владимир Лапырин (Из серии «Рассказики. Про любовь»).
ДРУГИЕ РАССКАЗИКИ:
Любопытство привело нас за колючую проволоку
Я вас узнала, только не помню, как зовут…
Вы верите в любовь с детского сада? А я знаю, что она есть!
На «горбатом» я никуда не поеду
