Раймонд Паулс: мы еле-еле концы с концами сводили…

Представлять этого человека не надо. Маэстро Паулс, ныне достояние латвийской республики, много лет не давал интервью для российской прессы. Две недели наших телефонных отношений с «маэстро» были чередой его «отнекиваний». Сперва из-за слишком политизированной подачи в прессе всего, что бы он ни произнёс, потом из-за ситуации выборов в латвийский парламент, когда он возвращался домой на Белое озеро только для того, чтобы принять душ и выспаться, но скорей для вида. Это лишь пуще подогрело мой к нему интерес. «Позвони в выходные, может быть, что-то придумаем», и эти его слова остались для меня паролем к нашей беседе. Мой следующий звонок… застал его за рулём по дороге на дачу. «Извини, давай через час?» Я набрал его через два, и голос, известный миллионам людей в России, наконец, спросил у меня: «Я готов, что мне надо делать?» — Только ответить на мои вопросы, если они Вам покажутся интересными, как говорится, — «новости — наша профессия».

-Попробуем начать с темы, которая ещё не остыла – с «Новой Волны»? Фестивали у Вас в крови. Не будь «Волны», Вы делали бы что-то другое. С Вашей помощью она родилась, выросла, и стала почти невестой. Я не задам вопрос дают ли фестивали что-то культуре, или наоборот, что-то от неё отнимают, но не вызывает сомнений, что они способны много дать личности. Ваш организаторский талант вне сомнений, «Новая Волна» дорогой проект уровня «Сан–Ремо». Он крут, на нём достаточно тяжёлых фигур, но кто его открытые звёзды? Ваша же «Юрмала» в своё время дала нам Зигфрида Муктупавелса и Малинина (прим. ред. Зигфрид Муктупавелс – певец, шоумен, участник группы «Зодиак»). За эти тринадцать лет какие самые большие открытия были сделаны на сцене концертного зала «Дзинтари»?

-Знаешь, сперва надо посмотреть, как сложилась история? Началось всё ещё в советское время, мы хотели это сделать в Сопоте, тогда у всех была мечта попасть в Польшу на фестиваль. Но потом, не знаю почему, появилась идея, что у нас Юрмала не хуже, чем Сопот, по морю, по климату, и всему остальному. Попробовали в первый раз, и это довольно удачно прошло. Потом произошли всякие разные исторические события, что-то отменили, а потом начали заново всё это делать.
Что я могу сказать: фестиваль приобрёл большую популярность с «хорошей стороны», но он уже имеет и свои негативные, — да?

-Ну, разумеется, «Обратная сторона медали» есть у всего.

-Да, это у всего есть, но так ли обязательно, как сейчас, почему-то многих волнует, что фестиваль стал для богатых людей, куда съезжаются с большими деньгами. Но, в принципе, я здесь плохого ничего не вижу, потому что, все фестивали мировые, взять хоть кинофестиваль в Каннах, по-моему, он не сделан для рабочих – (Паулс звонко смеётся): он сделан для того, у кого есть большие деньги — это, конечно, так.

Теперь, что дали эти фестивали? Всё-таки, в советское время у нас появились, так называемые, уже «звёзды» того времени, — да? Вот ты уже назвал Малинина, из наших кого-то, кажется Муктупавелса, — они заимели популярность в бывшем Советском Союзе, и так далее… Но сейчас, как–то, куда–то она исчезла? Я не знаю. Я не могу назвать имя, которое бы гремело на уровне, например, Пугачёвой или Леонтьева, скажем, хотя они и не участвовали в этом. Я просто говорю про масштаб этих солистов, к сожалению, больше таких нет. Есть другие, но они как-то больше всё пропадают и как-то очень быстро все исчезают. Но что поделаешь, такова нынче ситуация, что все международные фестивали уже не действуют в мире. Этот «Сан-Ремо» — сейчас тоже такой …жиденький.

-Думаю, Вы совершенно правы – он сдал.

-Да, да, конечно, вот в том-то и дело, но тут надо посмотреть: немножко там появляются сейчас политические всякие ненужные какие-то моменты, мне очень жаль…

-Похоже, сейчас и самих «звёзд» делают по-другому?

-Сейчас всё делают по-другому. В советское время об этом не говорили, зато теперь много говорят. В советское время делали мелкие шоу программы, а сейчас шоу бизнес – один из самых доходных бизнесов, — на нём делаются большие деньги, и так далее, и так далее… Но вот как это будет дальше, я не знаю. Я ушёл оттуда, потому что мне, музыканту, и в какой–то мере человеку творческому, приходится уже повторяться, делать одно и то же, мне это просто стало неинтересно.

-Рискну продолжить, — сейчас Вы занимаетесь тем, что Вам интересно, и на что хватает сил?

-Естественно, — я могу сегодня позволить себе делать то, что я хочу. Сейчас я выступаю больше, как пианист, играю то, что мне нравится, и не люблю играть под фонограмму.

-Спасибо за интересный ответ. А скажите, маэстро, Вам, как организатору этого масштабного зрелища, часто приходилось палки из колёс вынимать, или натыкаться на подводные камни?

-Были некие разговоры. Но к ним не надо серьёзно относиться.

-Согласен, не будем обсуждать сплетни.

-Вы правы эти каверзные вопросы начинают использовать, чтобы поднять чей–то политический рейтинг, либо эти радикальные разговоры направлены на втягивание меня в некую политику. Я принципиально считаю, что для культуры и музыки это не надо делать, опять устанавливать границы какие–то, это уже у нас было.

-Если бы наши слова ещё и «кто надо» услышал…

-Конечно, мы ничего не решаем, и политическая ситуация довольно сложная, но, тем не менее, я думаю, что будучи артистом, надо думать о сцене больше, чем о подобных делах.

-Благодарю, Вы дали честный ответ. Если позволите, я бы хотел, Раймонд Вольдемарович, задать несколько традиционных вопросов. Возможно, Вы их уже слышали, но я постараюсь не предлагать вопросы эконом–класса.

-Да, прошу.

-Маэстро, в музыке, как в художественной гимнастике, нужно начинать рано. Ваша «википедия», как две капли воды похожа на путь композитора в целом: в три года Вы уже на него встали, и не сошли до сих пор. У меня вопрос: наверное, Вы помните когда в Вас пошли те самые «старинные часы»? Всегда ли Вы в свой талант верили, или минуты сомнения были как и у всех?

-Нет, нет, абсолютно — я прошёл тот путь, который проходит любой музыкант, это всё, начиная с слишком весёлой жизни, связанной с танцами и кое-чем другим. Я играл в ресторанах, в кабаках… в общем, ты понимаешь, о чём я, но этот образ жизни не совместим с трезвостью. Я, пианист по классической линии, в своё время закончивший рижскую консерваторию, много глупостей натворил, но как–то я вовремя сумел от этого отойти и сейчас только рад, что избавился от «известной привычки». Это могло бы быть просто плохим концом.

-Но, с другой стороны, можно считать, что Вы прошли и закончили одну «школу» с Дмитрием Шостаковичем, Владимиром Федосеевым, Александром Зацепиным, и восходящей звездой дирижирования, Игорем Пономаренко. А сегодня эти имена в любой музыкальной энциклопедии найдёшь, рядом, кстати, с Вашим.

-Да, но многие молодые музыканты так и погибли от водки и наркотиков…

-Увы, и тем самым уничтожив большой труд родителей, которые уж, наверное, растили их не для этого. Я был поражён узнать, что Ваш отец, простой человек, стеклодув, — и вдруг покупает вам рояль? Рояль — в то время, когда у него самого, возможно, и костюма то приличного не было?

-Я из простой семьи, но где родители как-то старались помочь нам с сестрой, она у меня художник. В старой Риге родители возвращались домой с работы под вечер, и дети, весь день предоставленные сами себе, встречали их – это было обычаем. Для того, чтобы меня улица не испортила, и был куплен этот рояль, вероятно.

-Действительно, как я недавно узнал, в роду Паулсов Вы не единственная творческая личность. Ваша сестра — художник по тканям. Не могли бы Вы немного рассказать нам о ней?

-Она художник по гобеленам, и ещё трудится, несмотря на то, что болеет сильно, и тоже у неё жизнь не сладкая, но как-то мы пробиваемся пока.

-Ну, ничего, болеет – поправляется, это составная часть возраста…

-Возраст своё делает, да.

-Вы с ней дружили всю жизнь, не ссорились никогда с сестрой?

-У нас с ней по-разному, что ни день, по-другому, да.

-Спасибо, маэстро… Два консерваторских образования, инструментальное и композиторское, — пожалуй, чересчур даже для Вас? Ведь, кроме труда, наука требует времени. Если не секрет: а кто Вас кормил, пока Вы грызли её гранит?

-Родители и сам, поскольку уже начал на танцах играть с какими-то кампаниями, но, в основном, всё равно, родители. Однако, это было не так, как другие сегодня могут оплатить учёбу в Америке или во Франции. Не-ет,… мы еле-еле концы с концами сводили.

-Как я понимаю, родители из последних сил детей в люди вывели, зато в какие! …Простите. Карьеру Вы начинали с ансамблем «Модо». Скажу Вам, средненькая группа была. Думаю, это была такая история для заработка — возможность прожить, пока собственное творчество не начнёт тебя обеспечивать. Однако, сотрудничество продлилось более пяти лет — так долго Вы набивали руку?

-Нет, это было не начало, это была середина. Я прошёл все эти группы, и все эти оркестры, великолепный оркестр, созданный на радио, так называемый «биг-бенд», по джазовой линии, с хорошими музыкантами. Я крутился, как умел, как крутились все.

-И в это время Вы уже начали заниматься композицией?

-Нет, это уже после, в консерватории, когда я, не зная сам от чего, начал какие–то «писанки» сочинять.

-Ну, это часто так бывает: начинается с ничего, а заканчивается успехом…

-Да — дай-то Бог, дай-то Бог…

-Чем, кроме везения, можно объяснить, что «Мелодия» выпустила и пять раз перепечатала Ваш первый альбом, разошедшийся сумасшедшим для начинающего композитора тиражом – 500 тысяч копий для полуторамиллионной Латвии?

-Ну, было, в своё время… Если коротко, просто там были пара удачных номеров.

-В струю попали?

-Весьма вероятно, да. Некоторые вещи заявили о своей популярности. Это были семидесятые–восьмидесятые годы…

-И следствием этого бума стал для Вас взлёт карьеры, когда проследить за успехами становится всё сложней?

-Не знаю, какая карьера тут может быть — тут, всё равно, всё делаешь сам. Впрочем, может быть, она и была, только это уже история.

-Но позвольте, Над Ригой разве не закружились Ваши «Жёлтые листья», сделав Вас неслыханно популярным?

-Популярность была, конечно, и у «Листьев» в то время, только и это уже история.

-«Листья желтые» — против «Узких улочек Риги», об этом много писали. И, кстати, что Вы скажете о конкуренции с Александром Кублинским, она была вообще? Соперничество не поссорило вас?

-О, нет, нет, я его одноклассник, мы же вместе учились в консерватории.

-Надо же, интересно…

-Да, он тогда был талантливый пианист, но, как говорят, к сожалению, что-то ему помешало, не туда пошёл. Он сегодня ведёт какой-то странный образ жизни, я не знаю, он имел возможность себя по другому показать.

-Если судить по отзывам, подать он себя умел?

-Ну, да, но это всё… Он мой одноклассник, и я не хочу про своих больше так говорить – очень жалко, что он не использовал то, что Бог ему дал!

-Разумеется, маэстро. Простите, но Рига всё равно бы отдала свою руку Вам, а не ему, это в любом случае так.

-Да… Пожалуй, что так, надеюсь, что так.

-Следующая удача, навеянная климатом Риги, тема «Пасмурная погода» для эстрадно–симфонического оркестра, поставившая Вас на одну ступень с Полем Мориа. Заказ Гостелерадио побил все рекорды долгожительства в программе «Время». Погода действительно сыграла роль, или мотив был вполне сознательно сочинён?

-Нет, абсолютно ничего. Погода не сыграла роли. Это была просто приятная «вещица», как в своё время был знаменитый мотив «Подмосковные вечера».

-Или «Манчестер-Ливерпуль», звучавший даже из утюгов?

-У них такая жизнь, там так же использовано своё «Время». Ну, что было, — было…

-Простите, Раймонд Вольдемарович, а Вы с господином Мориа лично не встречались?

-Нет… Я — нет… Даже жаль, у него был хороший оркестр.

-Про «свою Ригу» Вы готовы рассказывать, как Гиляровский про «старую Москву». Это ваш город. Это то место, для которого Вы родились. Но говорят, что «Новая Рига» Вам уже не очень -то по вкусу?

-А это везде так. Москва, Петербург, — там ведь, если смотрят, то Кремль, а не эти новые здания. Так и у нас: Старая Рига – она уже история, она интересна. А эти новостройки и новоделы особого интереса не вызывают, в принципе, во всём мире они похожи. Этот стиль – бетон, стекло…

-Часто ли Вы позволяете себе прогуляться до того старика-аккордеониста, который за небольшую «награду» всякий раз салютует Вам Вашим же «Миллионом роз»?

-Да, он всегда играет. В одном и том же месте, и уж, конечно, когда меня увидит, устраивает целый спектакль. Но акцент делает на русских туристов, чтобы ему в шапку что-то бросили.

-В семьдесят пятом Вы начали штурм музыкального олимпа «Союза», где Латвия составляла только одну пятнадцатую. Ваши новые песни пошли лавиной, для управления которой понадобился профессиональный продюсер, и Вы его нашли в лице Александра Гривы, только что блестяще «раскрутившего» группу «Зодиак». Раймонд Вольдемарович, та рокировка, или «провокация» с Гривой не повлияла на Ваши отношения с Янисом? Есть мнение, что если бы этого не случилось, «Зодиак» имел шансы выйти на европейскую сцену, подобно «Новой Коллекции», и составить конкуренцию главным грандам музыки электронного направления – «Спейс» и Жану-Мишелю Жарру?

-В плане музыкальном, он был профессиональный звукорежиссёр. Конечно, в то время всем «играла» фирма «Мелодия», которая имела всё в своих руках. Других же не было. А продюсера у меня, в принципе, никакого никогда не было. Ко мне обратили своё внимание другие поэты, Илья Резник и Вознесенский. Андрей – это вообще отдельная тема… Можно сказать, мы раскрутили друг друга, если ты это имел в виду: так по работе всё получилось, с кем я был знаком. А Александр был хороший звукорежиссёр, имел контакты с Москвой, а у нас здесь была хорошая студия звукозаписи, в которой мы работали.

-А контактов на западе у Гривы не было?

-Это было трудно тогда. К западу от нас уже другие отношения, другие дела были.

-Но хорошо, хоть он оставил Лусенсу сестру Зену, которая пела в «Зодиаке» несколько вокализов. Вы и «Зодиак» — культура, пришедшая в Россию с запада, частью которого Латвия, безусловно, всегда являлась. Разве не парадокс в том, что к западу от Риги Ваше, как и их, творчество известно, всё-таки, меньше, чем от Риги же, но к востоку?

-Ну, какой мы там запад?

-Прошу Вас, не скромничайте.

-М… м… хорошо: Прибалтика и раньше была западом, — все так и воспринимали.

-А Вам не хотелось «замутить» какой-то чисто европейский проект — масштабное мультимедийное шоу, как ответ тогдашнему «Интервидению», аналогу «Евровидения» наших дней?

-Чтобы мгновенно это пошло по Советскому Союзу, по этим Республикам? Благодаря, конечно, телевидению, и так далее… Спасибо, я по сегодняшний день всё ещё вспоминаю все эти ретро-концерты.

-Хочу спросить о певцах. У каждого композитора они, как дети, — свои. «Ваши» постоянно конкурировали, ставя Вас в положение выбора, но Вы писали для лучших?

-Я не писал для лучших…

-Пусть так, но Вы писали для Мондрус и Пугачёвой, Ротару и Вайкуле, но ничего для Герман и Толкуновой, — у них были не «европейские» голоса? Писали для Леонтьева и Йолы, но как то обошли Магомаева — почему?

-Специально я этого не делал. Я просто сочинённое показывал иногда, но не все меня, кстати, брали…

-Что именно?

-Что может композитор показать? — Музыку. Это… это довольно большие такие легенды, что «что-то для кого-то» я делал специально. Ну — как, мы работали вместе. Это только звучит странно. Были у нас, например, выступления, выбрали песенку на телевидение, дальше мы делали аранжировки и записывали. Результат этого иногда был удачный, иногда неудачный.

-Леонтьев и Йола полностью удовлетворяли Ваши авторские запросы. Яак и Валерий, оба интересно работали, и друг другу дорог не переходили – их репертуар идеально совпал с индивидуальными особенностями обоих. Леонтьев любил петь внешнее содержание, а Йола внутреннее, и я думаю, Вы поступили вполне последовательно, отдав петь стихи Вознесенского не Валерию Яковлевичу.

-Говоря, так сказать, по-русски, с Йолой получилась «по Сеньке – шапка», мы работали вместе не так часто, но то, что он исполнил из моего репертуара, можно назвать удачным. Жаль, что он сейчас ушёл…

-Мне кажется, он был глубокий певец?

-Йола очень хороший музыкант… был. Он пел очень «осторожно» всегда, я великолепно это помню. Да, мы делали своё дело, но мы были молодыми в то время, сейчас это всё по другому.

-Не могу не воспользоваться случаем, чтобы не спросить Вас и о Зигфриде Муктупавелсе, Вы сами его открыли на одной из «Юрмал». Потом была Ваша «Немая песня», которую он так сильно «промолчал», что поразил Латвию — это стало событием. Мне кажется, работа с таким певцом награда для композитора, и, всё-таки, он остался не раскрученным, в отличие от той же Вайкуле, — этому есть причина?

-А… Муктупавелс? Мы сейчас будем концерты давать вместе. Конечно, его не раскрутили. В то время, может быть, мы с ним сами были виноваты – надо было, очевидно, побольше акцента давать на русский язык, но в Латвии его феномен без сомнения, известен. Он мог бы хорошо пойти, стать популярным певцом, но его талант пригодился, по-моему, здесь, у нас.

-Спасибо большое. Раймонд Вольдемарович, Вы сами упомянули о Пугачёвой, она добрый гений «Новой Волны», не пропустившая ни одного фестиваля. Брать три с половиной октавы умеют многие, но как это делала она – никто. Петь песни Раймонда Паулса тоже умеют многие, но так, как она, — никто. Вот Резник сказал, что сотворение звезды Пугачёвой дело исключительно Ваших с ним рук — Вы для неё создали восемь песен. А стали бы они хитами, если бы их взяла не она, а другая дива? Песни, исполненные Пугачёвой, всегда становились для композиторов их лучшими… Что Вы об этом скажете?

-Ну что мне о ней? Ты знаешь, я очень Аллу уважаю, и никогда не позволю себе о ней что-то сказать плохое. Мы сделали в своё время приличные номера, и я, несмотря ни на что, до сих пор считаю её певицей номер один. Певицы такого размаха больше не было.

-Тут Вы правы. Потому что на смену и я не вижу никого близко. Ваш концертный номер «Маэстро», где Вы с Аллой Борисовной в четыре руки на чёрном и красном роялях устраиваете бешеную переигровку друг друга, до сих пор смотрится на одном дыхании.

-…Да, номер получился, рад, что это заметили.

-Вы работали со многими поэтами, но ярче всех у Вас звучали Вознесенский и Резник. Скажите, пожалуйста, а к Высоцкому Вы как относились? Наверняка Вы слышали его песни, видели роли, для Вас он кто?

-Высоцкий, ты понимаешь, это в первую очередь бард, прекрасный поэт и артист, — всё вместе взятое. Я думаю, он сыграл очень большую роль именно в этом стиле пения, актёрского пения. Он это умел великолепно, и я думаю, его популярность вполне оправдана. Такие исполнители, и ещё умеющие работать с публикой, появляются крайне редко. Стихи его действительно сильные…

-Легко соглашусь: по глубине, Высоцкий поэт такой же, как Вознесенский.

-Да, да, — у каждого была своя тяжёлая жизнь. Может быть, по другому надо было? Но ничего, как было – так было…

-Мне что-то подсказывает, что я Вас спровоцирую вспомнить о Вознесенском и о Пастернаке. Надеюсь, они для Вас не поэты «минувшего века»? Оба уже ушли, но Вы знали обоих, и было бы непростительным с моей стороны не спросить Вас о них. Например, о том, как рождение дочери Анете поссорило Вас с «приятной привычкой выпить», и «Москвич» с Пастернаком за рулём увёз Вас от неё навсегда?

-Но начну с того, что с Пастернаком у меня не было вообще никакой связи – это миф журналистов. Другое дело — Вознесенский: мы кое-что с ним в своё время сделали, это был интеллигентный, умный человек… Ну, всё… К сожалению, его нет уже.

-Нет, — он как будто есть… Вашу встречу с ним можно назвать счастливой, не вспомните, как это было?

-Ну, это было много лет тому… на радио, — благодаря радио. Людмила Дубовцева, работавшая на Маяке, как-то попросила меня с ним встретиться, и показать ему кое-какие мои мелодии. Он к ним написал тексты, и эти песни стали довольно известны.

-Снова о «Немой песне»: язык мудрости — молчание, но раз уже она, всё равно, была со словами, почему было не сделать её так же и на русском, с помощью Резника? Ещё мне кажется логичным переложение этой достаточно популярной вещи в инструментальный регистр?

-Нет–нет, такого не было, как–то не пришло на ум.

-Вам не приходило желание сделать инструментальный аналог «Новой волны», скажем, в той же Лиепае, где Вы проводили известные «Янтарные фестивали», или это дорого для Латвии в наше время?

-Но ты знаешь, с инструментальной музыкой довольно сложно, потому что, аудитория маленькая. Это тоже относится и к джазу. Классическая музыка как-то популярней, есть конкурсы скрипачей, пианистов, и так далее… Инструменталистика и джаз, как жанр, имеют меньше поклонников, хотя в последнее время к ним как-то возвращаются медленно. Конкурсы, — сделать такие, здесь надо большие деньги, давать которые вряд ли найдутся спонсоры или меценаты.

-Не скажете, каким образом Ваша джазовая, чисто инструментальная пьеса «Беспокойный пульс» не раз попадала в российские электронные сборники? Это работа пиратов?

-О, этого я не знаю, как это там сейчас делается, — они сами всё отбирают. Ставят куда-то, но другое дело, что не профессионально и наспех. Опубликовывают, кто что хочет, и то и играют. С этого, по-моему, мне ничего даже и не идёт.

-Вы много писали для театра. Увы, музыка эта, написанная для латышской сцены, почти неизвестна в России. Жизнь Ваших киноработ удачней — не так много фильмов, в которых музыка сыграла одну из главных ролей. Отдельно нельзя не спросить о «Долгой дороге в дюнах». Музыка к ней особая, ради неё Вы сели даже за клавиши синтезатора. Не буду тянуть, — «Дорога в дюнах» для Вас в чём-то биографична?

-Откровенно, это больше даже связано вообще со всей историей Латвии, Прибалтики, и так далее. Это те довольно мрачные годы, которые мы все здесь пережили, но повторяю, это уже история. В своё время не было желательно об этом говорить, и «Дорога в дюнах» один из первых фильмов, который всё-таки обратил внимание на трагедию ни за что невиновных людей, которых выслали в так называемую Сибирь. Одна из трагических страниц того, что было, что произошло в своё время. (Впервые за разговор Паулс не справился с голосом — слова его прозвучали с надрывом, болью).

-Почему-то именно трагические моменты чаще рождают музыку изумительной красоты…

-Да, это как-то удалось, и легло на фильм, и я до сих пор ещё играю это.

-О музыке для детей: пару лет назад Вы с Резником вернулись к «песням для детства», но я хочу спросить о «Кукушечке»: куда эти ребятишки делись после того, как их голоса поломались?

Кто-нибудь из них обрёл второе дыхание в музыке, как Сергей Лазарев? Вы не поддерживаете с кем-нибудь из них связь сегодня?

-Они уже не дети. Им тридцать-сорок, и у них уже свои дети. С теми, кто остался, изредка вижусь, но многие разъехались кто куда. Это же было в семидесятые-восьмидесятые, всё ушло.

-У профессионального пианиста нельзя не спросить о клавишах. Растёт число музыкантов, считающих себя мульти-инструменталистами, им всё равно, на чём играть, хоть пальцами на деревяшке. Ваш союз с клавишами длится больше, чем Ваш брак с Ланой. У Вас было время разобраться, как и в случае со Светланой: клавиши — это подарок свыше?

-Ну, конечно, рояль сыграл основную роль в моей жизни, я его менять… Я могу играть и на,… и иногда играю на этих, (Раймонд подбирает слово) – я только что в Москве играл у Урганта в шоу, по-моему, это был «YАMAHA». Я играл один маленький кусочек, но это электронный прибор, только похожий по звучанию на рояль, а у меня на первом месте всё же акустический инструмент.

-И заодно уже: «Полюбите пианиста» — это о Вас?

-Не-ет… Это просто пошутил Вознесенский. Как и со «Светофором».

-Существует Ваше скульптурное изображение, которого при жизни не было ни у Пушкина, ни у Райниса. Маэстро, Вас греет сосуществование с личной каменной копией? Я не совсем понимаю, как при Вашей душевной организации можно было на неё согласиться?

-Где ты видел его?

-Ну как же, — синеватого камня, у выставочного зала «Арсенал», в центре Риги, выполненный в стиле модерн, – Раймонд Вольдемарович, не прячьте шило в мешке?

-А… это ты о… Вспомнил! Есть мой портрет из камня, только не памятник, это выставочная модель работы моего друга Альберта Терпиловского, её выставили просто на улице, — не мог же я запретить?

-Как думаете, он попал в образ?

-Не знаю: камень — есть камень.

-Замечено, Вы музицируете свои вещи с тихим нескрываемым удовольствием, словно рождаете их ещё раз, уже начисто. При этом Ваше лицо играет то, что играют пальцы. Вам действительно настолько близко всё Вами написанное, или это удачно отрепетированный концертный ход?

-Нет, почему? Не знаю, концерты, конечно, отрепетированы, у каждого музыканта многое выработалось с опытом, но всегда есть желание к импровизации. Я особенно об этом не думаю. Может быть, оно происходит автоматически, но я играю всегда так, как я чувствую, и это всегда больше видно по моему настроению.

-При всей Вашей нерасположенности к интернету, Вас можно считать идущим в ногу со временем человеком, потому что, у Вас есть официальный сайт, весьма, кстати, интересный, но, увы, всего двуязычный — он на латышском и английском. Планируется ли Вами, чтобы он заговорил и на русском?

-А я с ним вообще не знаюсь, кто — то вместо меня всё там делает, его зовут Гунтарс, — я вообще с этой техникой «на Вы»! Ни смартфона, ни каких-то компьютеров у меня нет, я этим не занимаюсь. У меня даже телефон такой, — первого выпуска «Nokia», а чем он плох, кто мне скажет?

-Только не я! «Nokia» — техника серьёзная, и единственный её недостаток – программное обеспечение слабовато.

-…Ну, ясно, — да.

-С некоторых пор Вы являетесь владельцем лейбла «Microphone Records» — это только дорогая игрушка или всё по-серьёзному? А кто внутри, кого Вы в нём продюсируете?

-Нет, это из того, что «подарили когда-то что-то».

-Лейбл чей-то подарок, я не ослышался?

-Ну, а что тут такого? Не Эйфелеву же башню подарили… Как думаешь, я уже много наболтал, что я ещё могу тебе рассказать?

-О, очень многое. Но я не надеюсь успеть расспросить. Кажется, подошло время сказать Вам спасибо, маэстро Паулс, за предоставленное удовольствие общения с Вами. О творческих планах у Вас не спрашиваю, но думаю, что Вам ещё далеко до «последнего патрона». Когда-нибудь я приеду в Вашу Ригу, чтобы подышать одним с Вами воздухом, свежим, насыщенным ароматом нот. Заканчивая нашу беседу, я искренне хочу пожелать Вам ещё на долгие годы стимула к творчеству, друзей и близких, которые не сумеют Вас обмануть. Доброго Вам здоровья!

Игорь Киселёв (для изданий «Звуки.ru» и «Эксклюзив»).