Интервью с Фёдором Филипповичем Конюховым. Часть 1

«Жизнь — только миг, чтобы успеть себя испытать»…

На земле больше не осталось полюсов для покорения им, ему кружило голову на всех семи высочайших вершинах планеты, он переплывал океаны под парусом и на вёслах, давил ногами раскалённые пески и ослепляющие снега. Бог, которому он служит буквально, давал ему и голод, и жажду, он умирал, но рождался заново, как умел, и, кажется, что этот смелый экспериментатор сам эксперимент Бога…

Некоторые пытаются оспаривать превосходство Конюхова, как испытателя машины под названием человек, считая его не специалистом и называя юродивым. Могу дать совет: попробуйте сами, если вам не сложно и себя не жалко — увидите не специалиста.

Фёдора Филипповича я застал за работой в его мастерской.

— Не помешаю?

— Договоримся, что и помогать мне не будете, я быстрей справлюсь.

Мы познакомились…

— Игорь, я слышал о Вас — наукой интересуетесь, географическими открытиями?

— Я интересуюсь замечательными людьми, скромно ответил я.

— А о чём хотите поговорить?

— Фёдор Филиппович, если не возражаете, о том, чего ещё нет, но будет — о Ваших ближайших, а может быть, и не близких проектах. Например, с горячих новостей — о перелёте в Крым на «Летающей лаборатории», как этапе подготовки к кругосветному перелёту 2021 года — своеобразное повторение Ваших кругосветок с использованием энергии солнца, в связи с чем, Фёдор Филиппович, хотелось бы узнать от Вас следующее: новый самолёт для рекорда будет повторять прототип или существенно отличаться от него, с учётом обнаружившихся ошибок? Речь не о КПД, но надёжность солнца как серьёзного источника энергии относительна — это показал Ваш перелёт в Крым, который пришлось прервать. Насколько, по-Вашему надёжны аккумуляторы при полёте в облаках, ночью или при попадании молнии?

— На самолёте, как и при выведении космических кораблей, каждый лишний грамм — сложность, тем более, если самолёт небольшой. Системы на легкомоторных аппаратах практически не дублируются, поэтому к их надёжности особые требования. Я просто буду лететь выше облаков на высоте от пятнадцати до семнадцати тысяч метров, там, где нет гроз.

— При полёте на шаре Вы в полной мере оценили силу воздушных потоков, которые наверняка должны будут помогать и вашему электропланеру — насколько Вы полагаетесь на этот атмосферный ресурс?

— Мы полностью полагаемся на воздушные потоки. Когда я летел, на воздушном шаре «Morton» в 2016 году высота была одиннадцать километров двести метров, я там шёл со скоростью 244 километра в час. Сейчас мы планируем, чтобы я шёл выше, тринадцать — пятнадцать тысяч метров. По расчетам бельгийского метео института, проводившего для нас исследования воздушных потоков на этой высоте по запланированному маршруту полёта, мне сообщили, что я могу планировать скорость уже триста -триста шестьдесят, может быть, ну, пусть, двести восемьдесят километров в час… Сам самолёт будет идти на солнечных батареях с невеликой скоростью, сто двадцать — сто сорок километров в час, недостаточной, чтобы облететь земной шар, и мы будем добавлять воздушные потоки, дающие ещё километров двести, а вместе это уже будет за триста, и с такой скоростью я смогу облететь вокруг света с помощью солнечной энергии.

— И последнее по этому проекту: в основной перелёт Вы собираетесь отправиться, как и прежде, один, но в этом случае, наверное, уместен автопилот или, как в Крым, полетите с напарником?

— Автопилот обязателен, а вот напарник… нет. Полёт мой предполагается, как и всегда, одиночным, он связан с попыткой установления нового мирового рекорда, и тут немаловажно понятие веса — лишний человек это лишний вес. У нас размах крыльев будет сорок четыре метра, как у большого «Боинга» — у того размах тридцать семь… Если на них идти с большой скоростью, крылья сложатся. Если с малой — самолёт упадёт. Рассчитанная нами их ширина такова, что точно укладывается в концепцию длительного полёта в воздушном потоке при скоростях от трёхсот до трёхсот пятидесяти километров в час.

— Фёдор Филиппович, а 40-фунтовый катамаран на солнечной тяге, на котором у Вас запланирован на следующий год поход через океан, это отдельный проект, или часть чего-то, он не продолжение проекта «Вокруг Антарктиды»?

— На 11-метровом электрокатамаране «NOVA», океанского класса, я сначала пройду в 2021-м году 3000 морских миль через Атлантический океан, от Канар — до Антигуа, и если всё хорошо удастся, то ещё через год и через Тихий, из Чили — в Австралию, но маршрутом уже длинной в 9000 миль. Только не через Мыс Горн, как я ходил на «Акросе», а как на «Тургояке», по тёплым местам, где солнечного света в избытке, и будет обеспечено максимальное питание для солнечных модулей. Катамаран уже делают из прочного углепластика на верфи в Плимуте, а спроектировал его, как и предыдущие мои лодки «Тургояк» и «Акрос», мой друг, англичанин Фил Моррисон. Солнечные батареи изготовит компания «Хевел» в Санкт-Петербурге. На судне будут установлены измерительные приборы, записывающие показания работы солнечных модулей и бортовых аккумуляторов, и полученные данные нами будут использованы в авиационном проекте «Альбатрос — вокруг света на энергии солнца», о котором мы говорим.

— Вы собирались подняться на высоту ближнего космоса на воздушном шаре только ли для того, чтобы убедиться, что земля круглая и вращается? А не скрывается ли за завесой слов Ваше смелое желание повторить достижения отца и сына Пикаров, на счету которых подъём в стратосферу и погружение в Марианскую впадину? Если Вы подниметесь выше, а опуститесь так же, то установите абсолютный рекорд. Впрочем, Ю. А. Гагарин катапультировался с высоты 82 километра, что тоже рекорд. Признайтесь честно, Фёдор Филиппович, Вы не собираетесь побить и его?

— Нет, я рекорд здесь не ставлю. Уже сейчас построен тепловой воздушный шар, второй год он лежит, ждёт меня, потому что, я должен был ещё в апреле 2019-го подняться на нём из австралийской пустыни на двадцать пять километров. На сегодняшний день рекорд подъёма на аэростате за счёт горелок — 21 километр. 67-летний бизнесмен и пилот из Мумбая, Виджайпат Синганья в 2005 году поднялся на эту высоту, а Пикар поднимался в 30-х годах на 18 километров. Я решил обновить рекорд, который держится индийцами полтора десятилетия, мы захотели подняться на 25, но для этого нужен был новый шар, и теперь он есть.

Учитывая свой собственный успешный опыт кругосветного полета на шаре «Мортон», я сделал выбор в пользу английских производителей. Особое внимание уделено герметичной капсуле пилота, ведь со снижением атмосферного давления на высоте 20 км. и выше, будет кипеть вода и межтканевая жидкость организма в человеческом теле. Если не использовать герметическую кабину, на такой высоте человек погибнет мгновенно.

У индийца был шарик объёмом 65 тысяч кубических метров — кубик, со стороной в четыре километра. У нашего будет 100 — почти вдвое больше — на земном шаре не шили, и люди ещё не видели такого шара! Когда я летел вокруг света на шаре «Morton», это было 19 тысяч кубов, а здесь сто — в пять раз больше! Это должен был быть первый этап к полёту в стратосферу, назначенный на апрель 2020 года, но теперь перенесённый на неопределённое время из-за коронавируса. Пандемию я надеюсь пересидеть дома, благо недостатка в занятиях не ощущаю, я в хорошей форме, и как только шлюзы откроют, надеюсь, быстро наверстаю всё упущенное.

Второй этап тоже в теории уже начался, он профинансирован, и мы его прорабатываем. Если бы не всякие «если» я бы пообещал твёрдо, что в 2024–2025 году я смогу подняться на шаре, но только гелиевом, на 41 километр. Помните, как австрийский скайдайвер, Феликс Баумгартнер в 2012-м прыгнул с высоты 37 километров — он превысил скорость звука в падении. Его гелиевый шар поднялся, он выпрыгнул вниз с парашютом, а шар, поднявшись без него ещё на пару километров, лопнул, капсула, которую он покинул, расплющилась о землю, а сам он благополучно приземлился и стал героем. Это называется «прыжок», а у меня будет точно так же, но парашют мне заменит подвешенный к шару небольшой планер, который будет иметь не просто крылья, а как у ската, плоскость, потому что, двигаясь на сверхзвуке, до вхождения в атмосферу, узкие крылья просто сломаются.

Когда я поднимусь на 40 километров, а я буду в скафандре, в герметичной кабине, как космонавт, я отцеплюсь, и в планере буду падать с огромной скоростью, но пройдя границу плотной атмосферы, его крылья найдут опору, и свободное падение перейдёт в планирующий полёт. По предварительному плану, это 2025-2026 годы. А на 2028-2029 мы рассчитываем подняться на гелиевом воздушном шаре на высоту 110 километров. Понятно, что на такую высоту только на одном гелии не подняться, шару нужно будет помогать, заставлять его, и в этом меня консультирует, а правильнее говорить, курирует, и мне помогает группа космонавтов, во главе с Виктором Савиных, одним из спасателей станции «Салют 7», если Вы помните.

Когда я поднимусь на 110 километров, то задача стоит такая, чтобы не лететь вокруг Земли, как Гагарин, а наоборот, встать и стоять, а Земля три раза провернётся со скоростью одна тысяча семьсот километров в час, и я начну спуск, чтобы по расчетам опуститься в ту же самую пустыню.

Этот проект уже нашёл своё финансирование, потому что, это далеко не забава и не бред. Сейчас учёные во многих странах уже просматривают вместе с конструкторами возможность — зачем лететь из Москвы в Нью-Йорк самолётом, тратить столько часов и авиакеросина, когда можно создать аппарат, я не говорю самолёт, в который люди садятся, взлетают за полчаса на высоту 110-120 километров, останавливаются: пассажиры сидят, чаёк пьют — кофе пьют, Земля проворачивается, и когда, в расчетное время оказывается на широте Штата Нью-Йорк, начинается приземление, где аппарат автоматически подрабатывается двигателями с тем, чтобы сесть в точно указанное место на точно указанном аэродроме.

Это во много раз дешевле и безопасней традиционного перелёта, и не надо развивать огромные скорости, которые плохо влияют на психику и здоровье людей. И это же уход от авиакатастроф — им просто негде будет происходить. А главное, какая экономия времени — нет альтернативы, чтобы по этому показателю сравниться! Что б достичь таких же показателей, пассажирские лайнеры должны летать со скоростью истребителя, но это какие должны у него быть турбины, какие люди там должны сидеть, и кто должен управлять? — Для таких полётов и пассажиров, и экипаж должен готовить Центр Подготовки Космонавтов. Сейчас из «Лучшего города Земли» — до «Лучшего города мира» десять часов лёту, из Лондона — шесть часов. Сверхзвуковой Конкорд, нарастив скорость, убьёт ещё часа три, но зачем же из-за трёх часов так рисковать? Вот над чем мы начинаем работать, и я поэтапно буду участвовать в этом интересном проекте.

Вам, Игорь, сколько лет?

— Тридцать девять…

— Ну вот, Вы ещё полетите на таких аппаратах, где Вы будете стоять, а Земля будет вращаться. Я уже старый, может, не полечу, но думаю, что где-то в 2050 году это уже будет не фантастика, а реальность.

— Второй вопрос у меня не проще: кто из подводников помогает Вам и Артуру Чилингарову готовиться к погружению в Марианскую впадину? Опыт Кэмерона и Чилингарова, разумеется, важен, но они не узкие специалисты, — будет ли он при этом востребован или Вы предпочитаете совершать и изучать собственные ошибки, а не эксплуатировать совершённые кем-то?

А Пуэрториканская впадина вписана в Ваш проект, потому что не выгодно делать батискаф на одно погружение, и, потом, Вы наверняка заболеете этой новой болезнью, и Вас будет тянуть на дно Байкала, Лох-Несс, Титикака или Сарезского — интересных озёр много?

— Сразу сориентирую: подводники это люди с подводных лодок, которым глубоководное погружение может только угрожать, и не дай Бог, если оно случится, а глубина трещины, как замеряли в последний раз в 1957 году с нашего научно-исследовательского судна «Витязь» — 11022 метра. А ведь есть ещё жёлоб Тонга, и предполагают, что он может быть даже глубже.

Аппараты для погружения на суперглубины иногда даже внешне не напоминают лодки, тем более, люди, которые ими занимаются, самих подводников. Марианскую впадину, до недавнего времени, видели только три человека: соответственно, Жак Пикар, но он уже мёртвый, и живые — Дон Уолш, посетивший Марианскую бездну в компании с Пикаром, и второй американец, Джеймс Кэмерон, вот с ними мы до недавнего времени и консультировались.

Но в прошлом году к ним присоединился ещё один человек, легенда Америки, Виктор Весково, который на сегодняшний день покорил все главные вершины пяти континентов, и возглавив экспедицию «Пять глубин», посетил дно всех пяти мировых океанов, составив подробную карту, можно сказать, «невидимой стороны Земли».

В декабре 2018 года Весково погрузился на дно жёлоба Пуэрто-Рико — это 8375 метров, в феврале 2019-го года стал первым человеком, достигшим дна Южного океана, в южной части Южного Сэндвичевого жёлоба, а в апреле 2019 года Весково спустился почти на 11 километров, до самого глубокого места в мировом океане — Бездны Челленджера, и сделал второй дубль в мае, побив мировой рекорд на 16 метров.

Таким образом, Весково стал обладателем сразу двух мировых рекордов: как человек, совершивший самое глубокое погружение в истории, и как первый человек, побывавший на дне Марианского желоба дважды. Наверное, это было и трудней, и проще, чем будет нам, сейчас уже всё по-другому: современный глубоководный аппарат уже не бочка — «Триест», середины прошлого века: опустился — поднялся… Нынешний аппарат, как минимум, должен осуществлять манипуляции рабочими органами, и уметь перемещаться на глубине, в условиях давления, тысячекратно превышающего атмосферное.

Проще идти на Полюс, когда ты видишь, что у тебя под ногами, а Марианская впадина это обрыв, протянувшийся вдоль одноименных островов в Тихом океане на 1500 километров и имеющий плоское дно, шириной до 5 километров. Впадина находится на границе стыковки двух тектонических плит, в зоне движения по разломам, где Тихоокеанская плита уходит под Филиппинскую. Мест, аналогичных этому, с глубинами в районе 10000 метров, на земном шаре известно девять, и их надо изучать, а военные уже хотят размещать там ракеты, которые в складках дна можно безопасно и скрытно держать даже на боевом дежурстве — их там и со спутника не разглядишь.

Я же, как человек объездивший землю вдоль и поперёк, считаю, что милитаризация глубоководных зон так же невозможна и незаконна, как и милитаризация Антарктиды, пока этот земной космос не будет досконально изучен. Сейчас для нашей науки это очень интересная тема, над ней уже работают лучшие умы и конструкторские бюро России. У нашей страны всё для этого есть, наши технологии лучше, чем в тех странах, которые уже погружались.

Батискаф для новой экспедиции будет двухместным, вертикальной конструкции, как у Кэмерона, длиной в двенадцать метров. Он опустится вниз под действием балласта массой в полтонны, а чтобы не отклониться от траектории, аппарату придется постоянно вращаться. Для всплытия груз просто сбросят, отключив электромагниты. Американец, кстати, очень переживал, находясь на дне, сработает ли реле — отцепится ли балласт? Иначе ему предстояла недолгая жизнь на дне и смерть от удушья. Для перемещения по дну нашего аппарата задумали дюжину двигателей, а выжить на астрономической глубине пилотам помогут титановая сфера и баллоны со сжиженным кислородом, который через компактный газификатор будет превращаться в кислород для дыхания. Для нас с Чилингаровым, и в помощь учёным, которые сядут за пульт управления после нас, аппарат оборудуют камерами и манипуляторами для сбора образцов. Разработка и строительство этого аппарата уже оценены в двенадцать миллионов долларов, при этом, задействуется только частный капитал. Не стану Вас убеждать, что достать такие деньги нам было легко, но совместный авторитет всё-таки, позволил найти сторонников. Чтобы ускорить строительство, я встречался с Владимиром Путиным, объяснил ему, что за границей обещают построить батискаф за два года, но хочется, чтобы его сделали у нас. Единственное, чего у нас нет, так это амбиций — что это должны сделать именно мы. Наши партнёры и конкуренты из США опередили нас по всем срокам, и мы ими гордимся, но — сколько они пробыли на глубине, и что успели исследовать, какой собрать материал?

С точки зрения науки, они погружались в пустое место, только ради рекорда, а наша цель в течение двух суток обследовать район погружения, набрать оттуда образцов и проб с двух тектонических плит, Филиппинской и Тихоокеанской, и уже с богатым научным багажом, на третьи сутки сбросить балласт и всплыть.

Грунт оттуда ещё не доставали, а он бы дал важнейшую информацию для учёных. Интересно такое погружение и военным, как я говорил, мне кажется это и логичным, и полезным, хотя бы с точки зрения окупаемости проекта. Владимир Владимирович пообещал помочь, и подключил к проекту несколько предприятий, в числе которых петербургские конструкторские бюро «Рубин» и «Малахит». «Рубин» проектирует комплекс «Витязь» для погружения на двенадцать километров. «Малахит» — спроектировал аппарат «Консул», способный работать под шестикилометровой толщей воды. Наш батискаф изготавливается из расчета на пятьсот погружений, — понятно, что столько никто не сделает, но в США и Европе уже есть желающие в будущем взять батискаф в аренду, ведь в мире много глубоководных мест.

Первое наше погружение намечено на март 2021 года, исследовательская команда будет большая, но сначала погрузимся мы вдвоем с Артуром Николаевичем. Я чуть-чуть отвлекусь: у нас всё есть — материалы, технологии, специалисты. Всё, кроме желания… Вы только представьте себе, что это такое, дорогой Игорь, на Луну было семь экспедиций, а в эту «дыру на теле Земли» только три — выходит она дальше, чем Луна?

Мы ещё в Марианскую впадину не погрузились, а у нас уже технологии лучше, чем у швейцарцев, грубо говоря, просто «утопивших» свой «Триест». Джеймс же Кэмерон построил свой аппарат в Австралии, мы строим сами, но отсутствие, как я уже говорил, амбиций задерживает проект. — Ни технологии, ни деньги… когда говорят деньги — денег у нашей страны не меньше, чем у других. Вы помните, Советский Союз, а это ещё пятнадцать республик, которые от нас отошли, и шесть бывших соцстран, — их совокупного бюджета хватало и новые города строить, и содержать крупнейшую армию, в том числе и в Европе, что весьма недёшево, и ракеты запускать не хуже американских. Так вот, годовой бюджет всего СССР был несколько меньше нынешнего годового бюджета одной только Москвы — меня это впечатляет, а Вас?

Я родился в 1951-м, когда в самом деле не было у людей, в должном значении, ни денег, ни еды, ни одежды, дорог не было, машин не было, телевизоров не было, холодильников не было — не было ни «Ашанов», ни миллионеров. Но у людей был патриотизм и, как тогда говорили, сознательность, направленная на общее дело, а теперь за такое слово можно получить в фэйс! Это, конечно, уже другая некрасивая история, а мы говорим о том, что сейчас есть люди, владеющие не миллионами-миллиардами, но они не спешат раскошелиться ни на науку, ни на «скучные погружения», потому что, наличие больших денег зачастую именно и связано с отсутствием патриотизма. А патриоты те, кто плакал в 1972-м вместе со мной и нашими хоккеистами, решившими умереть на льду или выиграть, и, совершив что-то невероятное, выигравшими у канадских профессионалов!

Мне, конечно, приятно видеть в объятиях у Александра Овечкина Кубок Стенли — он просто парень с соседнего двора, но только уже не нашего — даже в Сочи, в родных стенах, «наш парень» не стал ломаться из-за каких-то там Олимпийских медалей, и таких было. Как результат, сборная заняла лишь пятое место!

Сегодня и такой вечный двигатель, как тщеславие, перепрофилирован с русского широкого «На, на дело!» — на обслуживание себя с помощью суперяхты, приписанной к Монако, виллы на Мальдивах или Майбаха — личные нужды, по Конституции, стали важнее общественных. И тут же рядом, всего через океан есть яркий пример Джеймса Кэмерона, кинорежиссёра: у него ушло на это семь лет, он построил батискаф на свои деньги, за семь миллионов долларов, и два миллиона добавила своими часами и деньгами швейцарская «Rolex». Наверное, это для него не такие уж и большие, но тоже деньги. Так же поступил и Виктор Весково, который фильмов не снимал — он двадцать лет возглавлял морскую разведку Штатов. Да, они сделали саморекламу, заодно прославив и Соединённые Штаты — страну возможностей, но кто бы осудил за это и наших владельцев крупных состояний? У нас теперь и патриотизм в тренде, но так, чтобы по-настоящему за державу обидеться, таких искать надо долго. Меня, как и Кэмерона, не поддерживает ни одно государство, только спонсоры. Когда Кэмерон поднялся на поверхность, его первыми словами были: «Через 17 лет я в одиночку высажусь на Луну»…

Стоимость строительства нашего батискафа 11 миллионов долларов. Да, это большие деньги для нас, но даже некоторые наши кинорежиссёры, они же и продюсеры новых лент, не стали бы бедней Кэмерона, или Весково, прими они посильное участие в проекте освоения Россией глубоководного космоса.

Пока мы не сорвём стоп-кран безответственности бизнеса за страну, пока не привьём утраченную сознательность, мы будем ещё сто лет ремонтировать лодочный мотор «Вихрь», вместо того, чтобы его выкинуть и установить себе «Меркьюри» или «Гольфстрим». Мы будем в районе аэродромов устраивать свалки для птиц, попадающих в авиадвигатели, не специально — это только выгодный бизнес, в котором у участников его нет ничего личного к потенциальным жертвам трагедий…

— Последние две экспедиции Ваш основной инструмент путешествий — лодка. С виду — это обычные поплавки не для пересечения океанов в восьмибальные штормы. Однако, оба Ваши болида, проведя в океане по 120 дней, их выдержали, и выполнив свою миссию, финишировали даже, вопреки ожиданиям, непотрёпанными. Кажется, единственная в их адрес претензия — недостаток мощности солнечных батарей. Фёдор Филиппович, — буквально несколько слов и о Ваших морских конях, и о том, как выдержали эти испытания Вы сами, когда у Вас просто не было времени для подготовки собственного организма к трудностям плаваний?

— Вот что я Вам скажу, Игорь дорогой, — что ж Вы дурака валяете? Физически, мне не то что некогда приобретать форму — мне некогда её терять. Вам, наверное, странно это услышать от «заслуженного мастера спорта», но на моём пути экспедиции, в принципе, не заканчиваются, я из одной — в другую, и если какой-то из моих проектов долго готовится, то я и это время не превращаю во время ожидания, а посвящаю другим, которые не требуют особенной подготовки. Это только те, кому серьёзно нечем заняться, торчат в спортзале и качают мышцы железом.

Я не против физической разминки с утра или оздоровительной физкультуры, но судите сами, много ли они мне помогут, когда, например, я сегодня лечу на Килиманджаро, с Килиманджаро по Северу иду на оленях, потом иду на гору «К2», а оттуда, через океан, на катамаране. За редким исключением, всё моё время — в экспедициях, и находить его для того, чтобы пробежать кросс или принимать по часам биологические добавки, при всём моём желании, не получится.

Неужто Вы полагаете, что у Уэмуры было время поднимать гири, или что у Весково, в его кабинете, в разведцентре стояли шведская стенка и тренажёр? Там американский флаг стоял и стоит, иначе ему бы пришлось дослуживать на Аляске.

Людям с ослабленным здоровьем я и сам всё это посоветую, но людям с характером достаточно ровно того здоровья, которое у них есть, если тратить силы разумно. А чтобы не заниматься зарядкою по утрам, надо получить её один раз, но на всю жизнь — для этого существует молодость, вот тогда надо напрягаться, укладывая багаж со здоровьем, а дальше мы оттуда только берём.

— Перед своим вторым восхождением на Эверест Вы проходили медкомиссию?

— Да, и я остался доволен: органы во мне на прежних местах, и даже без патологий, иначе бы мне тот подъём зарубили. Эверест больных не прощает, а если ты решил зайти на гору со стороны Тибета, то ещё и китайцы требуют справку у всех, кто старше шестидесяти, а для меня это восхождение много значило, я очень соскучился по Эвересту, сам туда рвался.

Двадцать лет назад я ещё был спортсменом, а сейчас все иначе. Нравится — иду. Не нравится — я бы не пошел. Такой возраст, что подчиняюсь одному Господу Богу.

— У норвежца Тура Хейердала в его знаменитом плавании на «Кон-Тики» в составе экипажа был русский врач, а Вас медицинская аптечка сопровождала в плаваниях и полётах, из чего она состоит обычно или Вы не болеете?

— Спасибо, что не спросили про огнетушитель! — Не дай Бог, пожара у меня не было, но я сам скажу, что без наличия проверенного огнетушителя, и без спасательного оборудования тебя просто не выпустят ни в плавание, ни в полёт. А без аптечки с минимальным набором медикаментов я сам не выйду. В походе обязательно должны быть средства и от бытия, и от небытия. И от «не сходить», и от диареи, и от головы и простуды, хотя, конечно, быстрей положиться на универсальное средство — коньячок со спиртом и мёдом которое иногда за один приём лучше поставит на ноги, чем вся официальная медицина. Его и под грусть хорошо, чувствуешь, оно тебя понимает. И так, для дезинфекции, чтобы паразитами не зарастать, дороги-то, в основном, дальние. Ну, или если человек подходящий, чтобы показать, что ты его уважаешь не на словах.

— Какой из Ваших проектов был технически самым сложным, какой изматывающим физически, и какой психологически трудным?

— Отвечу без подготовки: физически, невероятно трудным для меня был кругосветный переход на весельной лодке «АКРОС» в Южном полушарии. Моя красная лодочка в бушующем океане ко мне теперь по ночам приходит, и я пишу это, как картину, и отдыхаю под рёв тех волн — такое вот у меня пятно в биографии. Технически — сложным, из уже осуществлённых проектов, наверное, было обогнуть шар земной на шаре воздушном, но самыми, пожалуй, сложными будут те, что мне ещё предстоят: это и подъём на гелиевом шаре на 41 километр, затем полёт в стратосферу на ещё большем, по сравнению с ним, шаре, и, конечно, предстоящий спуск в Бездну Челленджер на батискафе, хотя я и не сбрасываю со счетов сложность полета на гелиоплане, там тоже всё может быть…

— Дважды поднимаясь на Эверест, оба Ваши маршрута пролегали мимо скромных надгробий альпинистов, кто не дошёл до вершины или не смог спуститься с покорённой горы. На Эверест теперь и слепые поднимаются, счёт открыт, а значит, жертв будет ещё больше.

— Не кажется ли Вам, что восхождения на высшую точку Земли следовало бы приостановить, чтобы спустить вниз и придать земле тела оставшихся на маршруте?

— Идея хорошая, и, может быть, даже замечательная, если не представлять себе сложности спуска с Эвереста — это сложность подъёма на него, помноженная на два. Основная часть не вернувшихся с гор, ведь те, кто не смог спуститься, в числе которых оказался и мой учитель и друг, Наоми Уэмура.

Учебник по психологии у каждого, наверное, свой, но в моём написано, что не спустившийся альпинист не пожелал бы своим останкам обращения с ними, как с замороженной тушей, которую надо любым способом дотащить до подножия, чтобы передать родственникам. Да и захотят ли они принять то, что от них ушло много лет назад?

Необходима специальная экспедиция, колоссальные деньги. Человек сам едва поднимается — а еще кого-то тащить на себе, это ещё больше увеличивать число потерь среди альпинистов. На Эвересте гибнут из-за сердечной недостаточности и из-за отёка лёгких, реже от переломов.

— Срываются мало?

— Срывы не часты, это такой маршрут, что идут профессионалы, но в «зоне смерти», в двух шагах от вершины твоё мастерство уже мало чего стоит, только выносливость. На высоте восьмитысячника не знаешь, как поведет себя организм. Хорошо акклиматизированный, он справится, но если не до конца или пересидишь, мозг без кислорода начинает медленно отмирать, и я никому не посоветую долго засиживаться даже на таком заслуженном достижении, как Эверест.

Вообще, начиная тысяч с четырёх высоты, воздух уже тяжелый, невкусный. На яхте или на лыжах ты дышишь полной грудью — воздух свежий, чистый! А в горах пахнет смертью, Эверест буквально завален трупами: по статистике, с вершины каждый третий не возвращается — по количеству мумий на единицу площади, он уже давно обогнал Египет. На данный момент насчитывается 280 погибших альпинистов, которые остаются не похороненными, и пока нет никакой возможности вывезти тела из высокогорных районов, особенно из зоны смерти — высота 8300 метров — это точка невозврата, отсюда человека уже невозможно спустить никакими вспомогательными средствами, даже вертолетом. Поэтому погибшие или лежат на том самом месте, где их настигла смерть, либо их сбрасывают с обрыва другие альпинисты, которым они мешают пройти…

— Да, это наводит — умом бы не повредиться?

— И это бывало. Но борешься, уходишь от безумия…

Я считаю, что ещё до выхода на маршрут, хорошо бы всем без исключения, сделать так, как это делают в Антарктиде — там все пишут завещание, согласно которому, в том случае, если Антарктида тебя «поймает», «сухой остаток» предать забвению в любом подходящем месте на самом шестом континенте, а память хранить в сердцах.

По-моему, это и разумно, и в рамках любой морали. Замечу Вам, Игорь, что «Последний приют антарктических полярников», возле «Мирного», по антарктическим меркам, фантастической красоты место. Только не спокойное, его облюбовала колония пингвинов, которые любят греться на скалах…

— Вы одинаково основательно готовитесь ко всем Вашим экспедициям, чтобы не искушать судьбу? А как насчёт неоправданного риска — такое бывает?

— Не со мной, хуже нет — не подрассчитать свои силы. Я со смертью не флиртую, готовлюсь так, что ко мне учиться приходят. Но это и чтобы Господу было полегче. Сберечь-то меня иногда даже Ему не просто. Взмолишься голосом, который и самому не узнать: «Господи! Неужели это конец?»…

Во вторую мою вёсельную кругосветку на «Акросе», я подцепил шторм на полпути к «Полюсу яхтсменов» — океан болел целую неделю. В «Южном» работают просто разрушительные волны, высотой 8 метров, движущиеся со скоростью 90 километров в час. Раз в 15 секунд волна проходит под лодкой и устремляется в сторону мыса Горн на скорости под 100 км/час, лодка полностью утопает в пенистых гребнях. Океан слился с небом. Горизонт пропал — сплошная летящая вода!

Лежишь, пристегнутый ко дну лодки, пытаешься пережить шторм, каждый час пишешь короткие эсэмэски — «у меня всё хорошо», и молишь Бога, чтобы лодку меньше переворачивало, потому что тело мое чувствует все двести сорок восемь костей, и замены у меня нет…

Обычно, к концу экспедиций от меня остаётся одна голова: руки, ноги, спина — это отработанные материалы.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…

Игорь Киселёв