«Жена поэта» - сочинение Юрия Энтина на тему “Золотой свадьбы” Трубадура с Принцессой

В притчах во языцех настоящая жена поэта была у весьма немногих. Бесспорно лишь то, что Наталия Николаевна Пушкина была на балу Муз — Первой леди. Но отойдём от романтизма. Мы живём в наши дни, когда женщин, способных выделить из толпы гения, заметно прибавилось, а вот способных разделить с мужчиной, пишущим в рифму, не только его успех, но и его головные боли становится всё трудней отыскать. Однако же они есть, как утверждает известный поэт и не менее известный интересный, весёлый человек — Юрий Сергеевич Энтин.

К нему я и обратился, чтобы уже точно узнать, что же это за призвание — жена поэта?

У Юрия Сергеевича только что закончился раздвинутый «адмиральский час», и в приливе сил, он без колебаний принял моё предложение рассеять всякий туман вокруг его «второй половины», слегка иронично заметив:

“Если бы не «тема», я бы не знал, о чём ещё вообще можно говорить — за столько лет ответов на вопросы Ваших коллег, я научился это делать автоматически, но Ваш вопрос меня заинтриговал. Прочтите его снова, пожалуйста”.

С этого началась моя беседа, возможно, с одним из последних поэтов России, человеком с неограниченным чувством юмора и неисправимым оптимистом:

— Юрий Сергеевич, удовлетворите нездоровое любопытство — год 1968. Вам доверена ответственная, пусть и не нравящаяся Вам, работа по продвижению в массы творчества для детей, но Вы в том году не только успешно дезертировали с переднего края этой борьбы, но и догадались оставить редакцию фирмы «Мелодия» без ценной сотрудницы. Марина Воронцова ушла за Вами в пропасть без будущего, куда Вы её позвали, то есть посвятила себя посвятившему себя не тому, чему надо. На языке права за захват или увод заложника по 206-й, это от пяти до двенадцати — ровно столько у нас получил бы и Зевс за Европу. Но Вы пошли дальше, склонив её, как честную женщину, выйти за Вас, то есть согласиться оставить один безумный мир ради другого, который ещё безумней!

Видите, что Вы натворили — ответите за свои действия? Я бы хотел, чтобы Вы немного рассказали о Марине Леонидовне, я думаю, она интересный человек.

— Спасибо за неожиданный и такой большой вопрос. Не знаю с чего начать, поэтому, позвольте, всё-таки, я начну с того, что человек в любви — что пьяный за рулём, правда, это не смягчающее обстоятельство, но пока моё дело шилось, я уже пятьдесят лет отсидел. Как говорится, получил по закону.

Начну необычно — сначала: Вы знаете, открытым текстом скажу: так получилось, что у нас с ней произошёл служебный роман.

— С удовольствием слушаю.

— Начинался наш с ней роман, как довольно будничная история: женщина поступила на работу в фирму «Мелодия», у неё был ребёнок, она была замужем. Мы работали рядом — я заведующим «Детской» редакцией, а она заведующей редакцией «Музыка народов СССР». В большой комнате редакторов, сейчас бы её назвали офисом, нас сидело 6 человек, отдельно от нас сидели только редактор «Симфонической музыки» и «Эстрады», «Литературная» редакция и все остальные сидели все в одной комнате. Мне Окуджава рассказывал, что он, так же, как и я, сидел в своё время в «Литературной газете» в комнате с ещё четырьмя сотрудниками, и дружбы меж ними не было по причине естественной зависти обычных людей к талантливым. Наверное, это делалось для того, чтобы присматривать друг за другом, вот я тогда свою Марину, так её звали, и присмотрел. Буквально через несколько дней после того, как она пришла и ещё даже не освоилась, нас послали на картошку, в том числе и директора, и руководителей поменьше.

Район я не помню, но помню, что это был очень красивый, солнечный осенний день, листья падали, была золотая подмосковная осень и мы сидели с ней вдвоём, поскольку все остальные из нашей комнаты были уж очень немолодыми людьми, которым разрешили не ехать. А мы, два молодых человека, сидели рядом, и пока мы говорили, произошло… как бы это можно было назвать, ещё не короткое замыкание, но уже слияние двух Лун, и в плане духовном, потому что мы нашли много общих тем и, одновременно, в плане физическом, потому что мы сидели плечом к плечу. Потом это повторилось у костра, где все немного выпили за приезд и традиционно пекли картошку. Поздно вечером, когда мы от костра возвращались, я уже осторожно взял её за руки, и она эти руки не отняла. Пощёчину, вроде, давать не удобно — мы сидели рядом…

Что произошло на следующее утро: я принёс поэму «Любовь — не картошка». Поэма, это я, конечно, в кавычках сказал, но заканчивалась она словами:

«Я затянул стихи немножко,
Но ты не хмурь, Маринка, бровь.
Любовь, конечно, не картошка,
А может, всё-таки любовь?!»

И вот с этого момента наш служебный роман обрёл очертания и вскоре перерос в отношения, которым недавно исполнилось пятьдесят лет.

— К «Золотой свадьбе», как я понимаю, Вы тоже стихи написали? Теперь уже Вам точно есть, что сказать, одного четверостишия мало будет?

— Мысль неплохая, но я предпочёл, чтобы это сделал кто-то другой, друзья, например.

— Ваш друг и соратник по «Бременским музыкантам» — Василий Ливанов?

— У Василия Борисовича это получилось. В этом году пятьдесят лет выхода «Бременских» и дата нашей женитьбы — всё в один год.

— То, что Вы рассказываете, не кажется простым совпадением… Скажите, Юрий Сергеевич: горячее время работы над «Бременскими», и у Вас заряженная на творчество молодая жена… Не может быть, чтобы Вы её не приобщили к такому интересному делу, ведь даже новобрачному Пушкину его молодая супруга помогала работать над «Сказкой о царе Солтане»?

— Было, и не жалею, Марина мультфильму отдала столько, сколько она могла. Я начал писать для «Бременских» в 68-м году, потом ещё, пока делался мультфильм — прошло девять месяцев, и, конечно, Марина не в стороне стояла. На первом этапе она сыграла в нашей творческой группе роль секретаря, но это не главное. Я человек честолюбивый — значит, ранимый, при том, что в меня не верили ни отец, ни тёща, предрекая мне полный провал. Ливанов с Гладковым, не помню, но, по- моему, тоже не так, чтобы очень. А Олег Анофриев, ещё приходя ко мне на «Мелодию», говорил прямо: старик, ты будешь печататься, пока ты сидишь здесь, в редакторском кресле, но как только ты отсюда уйдёшь, о тебе забудут!

Марина была единственным человеком, кто в меня верил в то время, кто не гасил, а сохранял во мне мою искру. И когда я после звонка Гладкова сорвался с «тёплого места», для неё не было вопросом пойти за мной или нет. И в любви, и в вере в меня Марина шла до конца. Мне было 33 года, и к счастью, за последующие 50 лет плохого ничего не случилось. Так получилось, что первое время это была действительно работа, как говорят, на имя, а потом, наверное, не было серьёзного детского фильма или мультфильма, в котором бы моя песня не прозвучала. Это не хвастовство, часто мне действительно приходилось выбирать из нескольких вариантов, и много раз Марина помогала сделать правильный выбор. Как результат моей и её деятельности, я получил некую полушутливую награду, которая для нас с ней самая важная.

Фирма «Samsung», проведя маркетинг, и изучив, что русский народ поёт, пришла в Россию для того, чтобы ввезти караоке в нашу страну, и они у меня купили 108 песен — приобрели разрешение на их использование на пять лет вперёд. Во- первых, я никогда таких гонораров не получал, а во-вторых, они провели чемпионат мира по караоке, где я был самый крупный начальник — председатель жюри! Это происходило в одном из крупнейших ресторанов нашей страны, где собралось очень много известных артистов, и были популярные люди, в основном, ведущие телевизионных программ, которых все знают, например, Николай Дроздов, масса политиков, десант деловых людей и, конечно, поэты и композиторы.

— Уверен — там было весело!

— Особенно нам с Мариной, внешне это походило на мой бенефис, меня перепели почти до корки. Больше всего запомнился голос телеведущей Татьяны Пушкиной — она показалась мне вообще профессиональной певицей, настолько блестяще она спела «Лесной олень».

— А Вы не помните, кто тогда Вашими стараниями победил?

— Если Вы ещё не догадались, победили представитель и представительница, неважно какой страны, скажем, Финляндии, но я отдал свой голос Татьяне Пушкиной.

Да… так к чему это я — эти пятьдесят лет нашей с Мариной жизни были непростыми очень. Вначале я велел молодой жене взять толстую тетрадку. Она неплохо рисовала и на форзаце изобразила «Социалистические обязательства поэта Юрия Энтина», в которых он обещает жене своей Марине ежемесячно класть в семейную кубышку определённую сумму. Мечта у меня была зарабатывать 400 рублей, а на «Мелодии» я получал 120…

И где-то через полгода и даже раньше, месяце на четвёртом, это у меня получилось, я стал зарабатывать такую сумму и даже больше, но стимулом для меня, конечно, была Марина, она же и стимулятором. Как человек с тонким вкусом, она добровольно стала моим редактором. Вообще, это редкость, жёны поэтов обычно или понятия не имеют о творчестве мужа или без конца критикуют. Марине я всё читал первой, полагаясь на её такт, состоящий в умении сказать мне прямо, но не обидно, а главное, что её аргументы практически не отличались от истины. Даже когда сразу не соглашался, я всё- равно что-нибудь менял в тексте, и каждый раз результат только подтверждал её правоту.

Марина не ошибалась, она этого просто не умеет. И когда она неуверенно говорила — «может быть», «мне так кажется», это для меня служило сигналом проверить себя ещё раз, и так продолжается по сегодняшний день. В шутку, которая не есть шутка, я её считаю, и называю… ой, — забыл это слово? Нет, таки, вспомнил — концептуалистом! Таким вот сложным словом. А сказать по простому, это человек, который бы объяснял мне, что я написал. Каждому моему произведению она давала глубокую, просто математическую оценку, и не поверите, — объясняла мне его смысл.

Спрашивает — ты про что пишешь?

Я не знаю. Вот про что сюжет знаю, а про что пишу…

Она это выясняла, и в какой-то степени, даже мне объясняла. Приведу пример: я написал сказку «Багдадский вор», Давид Тухманов сочинил музыку, и мы это поставили в театре «Сатирикон» — сказка была одним из первых спектаклей в молодом тогда ещё театре, и, по-моему, продержалась там лет десять, пока мы с Тухмановым лично не попросили снять её из репертуара. Театр к тому времени стал знаменитым и раскрутился, а спектакль был настолько дёшево сделан ещё во времена, когда денег не было, что контраст с постановками последнего времени, богатыми, крупными стал просто разить, а он ведь претендовал на то, чтобы его поставить шикарно. Само название «Богдадский вор» требовало и роскошной, по- восточному, атрибутики: восточный базар — восточных дорогих ковров, персонажи — хороших костюмов, жилища — приличной мебели… Но хуже всего было то, что с годами всё больше падал энтузиазм занятых в нём актёров — это уже были не те, кто горели на его первых репетициях, плавили сердца зрителей, может быть, даже через чур эффектной красотой игры, прекрасно танцевали и ни с одного спектакля не уходили без цветов.

Если в двух словах, — декорации обветшали, а люди выдохлись.

Марина, будучи редактором, прочтя и посмотрев, как вещь шла на сцене, сказала, что смысл моего произведения — это человек и судьба. Или человек следует какому-то року, или, если человек необычный, если он страстен, если он честен, если он стремится к своей цели, то он может изменить судьбу. Она первой обратила наше внимание на тот стыд, с которым сталкивается зритель, отдавший свои деньги, чтобы увидеть умницу — сказку во всей её восточной красе.

Вот так моя муза влияет даже на вещи, казалось бы, от неё довольно далёкие. Объясни мне, например, просит она меня, — почему ты никогда со мной не говоришь об идее того, над чем ты работаешь? Ты говоришь о чём угодно, только не на философские темы, — считаешь, что это выше меня?

В скобках я замечу, что она закончила философский факультет МГУ.

— И философию изучала не по Гегелю?

— Почему Вы так думаете? В отличие от меня, который почему-то терпеть её никакую не мог, она читала Гегеля, изучала его, писала по нему работы, для неё это был чай с мёдом, а я не смог себя заставить, и поэтому не читал, хотя сам чего-то закончил, где была марксистская философия. Марксистская мне не нравилась, а так, как она тоже опиралась на Гегеля и Канта, то я и их тоже, не очень… Скорее, это я не по Гегелю.

Как-то я не задумывался, но, может быть, именно поэтому я писал короткие формы и не написал ни строчки прозы: ни романа, ни повести… И стал, если можно так нахально сказать, лучшим детским поэтом — песенником страны, потому что, количества моих детских песен, как выяснилось, набралось на трёхтомник, а интерес к ним потребовал, чтобы я его трижды переиздал!

Первый том называется «Луч солнца золотого» и там 101 песня, которые действительно популярны. Он так и называется «101 популярная песня», в нём есть песни, которые знают люди и некоторые наизусть. Я их писал, порой не задумываясь, а иногда это была большая работа. Если позволите, мой метод написания заключался, и сейчас заключается в том, что я никогда не брался за сценарий, которого не мог бы проиграть в своей голове. Мне их присылали прямо домой, обычно песен на восемь… Если я этот сценарий мог сам поставить, как режиссёр, и видел этот фильм, то я звонил настоящему режиссёру и говорил: скажите, имею я право сам назвать количество песен? Если верить моему вкусу, то здесь нужны ровно восемь, в таких-то и таких- то местах, и я готов их написать.

С некоторых пор, режиссёры мне стали верить и это определяло, как алгоритм, мою работу, но, конечно, были и исключения. Например, сценарий «Буратино» был так написан Инной Веткиной, что сразу на сто процентов становилось ясно, что писать, и про что эти песни, и места были уже помечены сценаристом. Или позже, когда я работал с Марком Захаровым над спектаклем «Безумный день или женитьба Фигаро»: те же семь песен, но там мне не пришлось ничего представлять. Марк Анатольевич тоже совершенно точно объяснял, что надо, и тут я не вмешивался, потому что его и нельзя было сдвинуть, настолько он продумывал всё, даже рисовал. С ним было легко работать. Я, безусловно, верил ему, и получалось, что мы песни вместе писали — с ним, и с Юлием Кимом. То есть, не с Кимом вместе, а по-моему, шесть песен его — шесть песен моих, или моих меньше на одну, — пять, сейчас не помню, так что, вот так…

И тут совещательный голос Марины часто становился решающим. Лучшего контролёра моей творческой продукции придумать было бы нельзя — она полноправно участвовала в рождении моих стихов, их правке, в деловой переписке. Одновременно, Марина давала мне и какие-то советы жизненные, может быть, потому, что она человек, мыслящий совершенно по-другому, чем я, и чаще всего, абсолютно в точку.

У нас с ней по многим вопросам несовпадение, но это, как это ни странно, работает на мой успех. Приведу даже забавный пример. Сравнительно недавно меня пригласили на фестиваль «Окно в Европу», пригласили в качестве председателя жюри мультипликационного — на конкурсе были ещё представлены художественные фильмы и документальные. Это был Выборг. Я взял с собою жену, тем более, что в Выборге она провела часть своей жизни, это её город, в нём она познакомилась с первым мужем и просто мечтала об этой поездке. Признаться, Выборг очень красивый город, к тому же, как председателю жюри, мне дали возможность выбрать в отеле хороший номер — люкс и это было тоже приятно…

Фестиваль открыли, и тут, когда начался просмотр, я вдруг в ужасе выясняю, что я половины фильмов не понимаю — просто, о чём они? Видимо, я давно не работал с мультиками, прошло столько времени, я уже отстал, а оценить надо было мультфильмы канадские, очень много казахских, которые для меня ментально непостижимы, да и наши, последних лет — это не «Маша и медведь», и я никак не мог выставить им оценки… А в жюри люди были, отнюдь, не мои единомышленники. Кроме меня, ещё две сердитые дамы, как минимум, полагающие за собою больше, чем у меня, заслуг, чтобы возглавлять жюри. Одна — известная актриса, далёкая от мультипликации, и другая, молодая режиссёрша — мультипликатор. Всего нас трое, но моё мнение наиболее важное, так как я имел два голоса и при желании мог заблокировать любой голос их.

— И как же Вы вышли из положения?

— Ну как, в споре между мужчиной и женщиной, всё-равно, побеждает женщина, уж это я знал, и, в общем, позвал Марину, а организаторов попросил разрешить мне, чтобы и она присутствовала, как мой консультант. И она мне совершенно чётко, и абсолютно не сомневаясь, говорила, какой фильм лучший, и почему он лучший.

А в один из перерывов она позвала очень известного режиссёра, устроила с ним что-то наподобие конференции, посоветовалась, и у них ни по одному фильму не разошлись мнения. Она поняла, что всё, что мне говорила, правильно и призы жюри попали по назначению. Правда, мне пришлось уговорить остальных членов жюри, потому, что мы разошлись во мнениях — эти двое в некоторых случаях были против меня, но это уже было дело техники: два мои голоса против их двух, плюс, я всё-таки, председатель… Марина была в восторге! Я дал эти премии, и в результате, потом обнаружилось, что я дал их правильно, потому что потом эти же фильмы получили уже крупные международные призы. Один даже, кажется, Гран — При какой-то… Выборгский был тоже международный фестиваль, но был риск — могли и подсказать в какую сторону мне свистеть, однако, на меня никто не давил, ни разу не пришёл и не сказал, кого придержать, а кому дать зелёный свет.

Очень демократичный, по нашим временам, получился фестиваль — я располагал абсолютным доверием организаторов, но теперь, конечно, после того, как я Вам дал интервью, меня больше не будут приглашать никуда, много разболтал…

— Наоборот, Юрий Сергеевич, Вас будут ещё больше приглашать, но ездить без Марины Леонидовны Вам уже не придётся, и дело не только в Вас — я думаю, и ей понравилось выбирать лауреатов.

— Дай Бог, чтоб Вы были правы, конечно, если и мне здоровье позволит.

Заканчивая рассказ о Марине, хочу Вам сказать, что три года назад, когда было моё восьмидесятилетие, она к этой дате издала книгу, и назвала её «Наконец, к нам кто-то пришёл». Посвящена её книга была, естественно, всей моей жизни, и нашей с ней совместной. Книга до сих пор пользуется успехом, её читают и покупают — она бестселлер. Когда я иногда выступаю в концертах, там бывают продажи сувениров — дисков, всяких шарфов, футболок с моей физиономией, моих книг, конечно, и этой, Марининой обо мне… Так вот, люди, прочтя её, потом звонят и говорят мне, что это нечто! Понимаете, в отличие от меня, она написала крупную форму — такую, за которую я никогда не брался, настоящий женский роман. Очень эмоциональную, остроумную вещь, насыщенную людьми из перипетий нашей жизни, бытовых историй, и совместного творчества, с юмором и моралью тех умных женщин, которые предоставляют читателю самому решать, где и в чём герои оказались на высоте, и в какой связи их следовало бы отправить снова за парту.

В частности, она рассказала про моего нового автора, Давида Тухманова, о моём сотрудничестве с которым мало, кто знает. Мы написали с ним огромное количество — 128 песен, но эти произведения попали на такой период, когда уже детская песня умерла, и последняя песня прозвучала и умерла в 1994 году. С той поры не появилось ни одной детской песни широко известной в народе, а мной написано свыше ста новых и поэтому, у меня третий том — это моя не спетая «101 песня с Давидом Тухмановым».

— Юрий Сереевич, а как Марина Леонидовна подписала написанную о Вас книгу — Воронцова или Энтина?

— Обижаете — Марина Энтина. А название она придумала такое потому, что наш дом в Москве, в самом центре Москвы, был на Фрунзенской набережной — единственный, в своём роде, и некоторые наши друзья знали, что у нас дверь не закрывается, чтобы они могли придти к нам в любой момент.

— Даже не вспомню, кто ещё так делал, Вы, верно, были очень молодцы, полагаясь на то, что к Вам не заглянут «друзья» друзей…

— Не заглянули… Но как-то раз это сделала одна из наших ближайших приятельниц, к счастью, она ещё жива, и до сих пор наша приятельница, могу даже Вам назвать её — Алла Коженкова. Она очень известный художник по костюмам и постановкам — работала главным художником ещё у Аркадия Райкина, а сейчас у Константина и ещё в театре Вахтангова, в МХТ, в Большом, да, везде — она около 400 спектаклей поставила, как художник, но не суть… И вот в этом доме, однажды, когда мы спали, вдруг в два часа ночи раздаётся звонок, и я произношу фразу «Наконец-то к нам кто-то пришёл»!

— Она и легла в название?

— Марина этому моему ночному смеху нашла гениальное применение. А Алла решила тогда к нам заглянуть, зная, что дверь открыта и потому, что проезжая мимо нашего дома у неё в машине закончился бензин. Заправка была не рядом, но выход нашёлся: наша машина была заправлена бензином, но как его залить ей — ни мы , ни Алла этого не умели. Выручил наш сын, которого мы разбудили, и оказалось, что он это умеет, и у него для этого есть «откачиватель», то ли «отсасыватель», одним словом, то, к чему никакой рифмы не подберёшь. Он у нас толковый, всегда в технике понимал, любил машину — встал, всё сделал правильно и она уехала. А в память о ночном приключении, первую книгу мы подарили ей. Вот таким образом Марина написала обо мне хорошую, добрую, яркую, необычную книгу, и преподнесла её мне в подарок на восьмидесятилетие.

— Вы выбрали себе прекрасную спутницу жизни, умную помощницу, заботливого товарища, интересного человека, и женщину — поздравляю! Спасибо, что познакомили читателей с Вашей музой и главным критиком. Поскольку «золотая» свадьба у вас уже была, хочу к Вам напроситься на новое интервью поближе к «бриллиантовой», надеюсь, Вы не откажете?

— Договорились. Я даже покраснел от Ваших эпитетов и слово «покраснел» мне напомнило ещё об одной истории, правда, о ней писали много раз, но мне ни лень повторить: «Принцесса» из «Бременских музыкантов» — срисована с неё!

— Позвольте, речь шла только о платье, если не ошибаюсь… красном и ультрамодном? Я думал, мультфильм забрал только её платье, но, оказывается, что он забрал всю Марину?

— Это платье я ей подарил. Помните, мы с ней работали в одном кабинете. Кто-то пришёл к нам в комнату и стал махать платьем — французское! В моду входило мини, и это как раз было такое — красное, как пожарная машина. Я просто не мог не подарить ей его, пускай и выложив за покупку 80 рублей, при моей зарплате в 120.

Знаете, видеть в глазах женщины настоящую радость — это ведь тоже дорогого стоит. Я был влюблён, как в первый раз в жизни и этот подарок прекрасно дополнял мои чувства, а главное, объяснял, насколько они серьёзны. В качестве подарка, но уже мне, в нём она выходила замуж, и с её стороны был свидетелем Василий Ливанов, который, как лицо творческое, конечно, взял на заметку прелестный образ моей невесты — тихо зарисовал.

— Скажите, Юрий Сергеевич, а в качестве музыкального украшения торжества, у Вас не Гладков играл на аккордеоне?

— Нет, это было бы чересчур, он был свидетелем с моей стороны и просто весёлым гостем, много танцевал, смешил, был само чувство юмора…

После выхода мультфильма в одном из журналов смело написали: Принцесса — секс-символ страны! Так что, я был женат на секс-символе.

— С чем Вас от души поздравляю! И думаю, ко мне готовы будут присоединиться все, кто прочтёт это интервью. Совета и любви Вам с Мариной Леонидовной ещё на многие годы. Спасибо за прекрасный рассказ о женщине.