Захар Прилепин: это моя история, моя страна, моя Родина...

Этому интервью уже несколько лет, оно было записано по следам первой поездки Захара Прилепина на Донбасс. Сегодня писатель стал одним из символов ополчения и, возможно, лицом Русского мира. Тем интереснее прочитать его взгляд на войну и Россию трехлетней давности, когда патриотический лагерь только-только поднимал голову, а либералы еще не верили, что их дни сочтены и все их ходы просчитаны. Не будем скромничать и добавим, что это одно из знаковых интервью Прилепина – и во многом пророческое.

«ОПОЛЧЕНИЕ СОБИРАЕТСЯ ВОЕВАТЬ ДАЛЬШЕ»

— Захар, вы только что из Украины, и, конечно, я вас не могу не спросить, что там происходит. Были там российские войска или нет?

— Я их и не видел. Я видел один БТР, где сидели внешне — контрактники. Они пронеслись, весёлые, подкованные ребята. Потому что контрактник от срочника отличается, безусловно. Видел однажды ночью, мы проезжали, и там ехала боевая колонна, восемь, наверное, разных железных машин. Они ехали настолько профессионально, с такой безупречной скоростью, выправкой и мощью, что было ясно, что это не ополченцы рулят этими машинами, а какие-то ребята более профессиональные. То, что туда заезжали какие-то спецы военные – это безусловно, это совершенно очевидно. Они заезжают туда отовсюду, со всех сторон: и с западной, и с восточной, и с российской, и с нероссийской. Это тоже очевидно. Тот вопрос, что их там не было с самого начала, это пункт номер один.

— Их не было?

— Их не было, конечно. Там изначально зашёл Стрелков и 30 человек, и 90% ополчения составляли сами ополченцы. Вот этот факт надо понимать. Сегодня Донецк и Луганск и 90% этой территории контролируют ополченцы. Это номер два. А номер три – пункт, который должна знать вся украинская сторона: когда происходит обмен пленными, 100% пленных украинских – это украинские вооруженные силы, а 100% наших пленных – это ополченцы. Они не взяли в плен ни одного российского военного! А если вы их не взяли в плен, если вы их не видели, если вы их не сфотографировали, если ничего про это не знаете, тогда не надо про это говорить. Если вы воюете с военными, тогда давайте, предъявите нам хотя бы одного младшего сержанта. У нас есть полковники в плену, капитаны, майоры, кто угодно есть, а у вас нету никого.

— Ну, так это же говорят и многие российские СМИ, общественники, либералы и так далее…

— Наши СМИ могут что угодно сказать. Если они так уверены, пускай они тоже предъявят.

— Вот вы там сами были, писали, общались с корреспондентами, которые туда ездят, оттуда не вылазят. За время украинской кампании, как вы думаете, отношение к прессе изменилось?

— У нас, понимаете, 25 лет воспитывалось другое отношение к государственной прессе, и к слову правды, и к мужеству. У нас как бы мужественно – это выйти сейчас на «Марш несогласных». Это такое мужество! А то, что люди совершают такие вещи, которые просто не снились, там Женя Поддубный (спецкор телеканала «Россия-24», прим.ред.), Семён Пегов (корреспондент канала Lifenews, прим.ред.) по пять месяцев торчат, из обстрела в обстрел переезжают. Я уж не говорю про ополченцев, про ребят. Вот у меня Симон Варданян, он приехал туда даже не как ополченец, а заниматься медицинской помощью. Они ездили под обстрелы, вытаскивали людей, вывозили их оттуда. Его взяли в плен. Чудом не убили. Потом его пытали. Сначала требовали, чтобы он признал, что он чеченец, а он – полуармянин. Потом требовали, чтобы он признался, что его водитель – агент ФСБ, его трижды уводили расстреливать, стреляли над головой. Вот это мужество. Это человек, который даже не воевал, он просто проявил твердость характера. Вот это мужество, вот это сила, вот это люди. Но у нас же скептическое отношение: «Это Lifenews, «Первый канал», «Россия-24», «Рен-ТВ», они ангажированы все…». Вы съездите и так «поангажируйтесь» там немножко! Там украинских журналистов вообще нет! Двое заехало, их тут же взяли в плен сами украинцы, мутузили, чуть не угробили. А наши ездят туда-сюда, не выезжая. Этим людям ордена надо раздавать и медали.

— Вы много общались там непосредственно с самими ополченцами. Если судить по вашим дневникам, то настроение там у всех хорошее или это нервы?

— Нет, никакого нерва нет. Все мужчины очень быстро адаптируются к войне, которые на это настроены, они мгновенно впадают в эту среду, и не могут, не желают даже из этой среды выходить, выпадать. Они чувствуют себя там совершенно органично, и они никоим образом не настроены на мир на данных условиях. Их интересуют совершенно другие условия для мира – это, как минимум, возвращение Донецкой и Луганской областей целиком, но уж точно не какие-то мутные конфедерации с Украиной. Это всё не по их части.

— То есть ополчение будет продолжаться?

— Ополчение, безусловно, собирается дальше воевать. Они не контролируются даже самими управленцами Донецкой и Луганской областей. Даже те люди, которые стоят во главе, они на них не могут подействовать, тем более уж ни Путин, ни Обама, ни Порошенко. Никто! Им совершенно всё равно. Вот я говорил Мотороле (один из лидеров ополчения, прим.ред.), что сейчас будут какие-нибудь проблемы, кто-нибудь там не поможет тебе однажды. А он говорит: «Да мне, вообще, всё равно!», он даже не стал на эту тему задумываться.

У него есть подразделения, есть бронетехника, есть бойцы, суперпрофессиональные ребята, которые за пять месяцев научились воевать так, что мало никому не покажется. Но они наверняка имели до этого опыт, там ребята перевоевавшие, всё-таки Россия, в отличие от Украины, она же воевала непрестанно: Абхазия, Осетия, Чечня, Афганистан… У нас такое количество спецов. Поэтому он и говорит: «Да мне ничего не надо. У меня есть вот деревня, есть вот следующая деревня, и я буду их брать одну за другой, и всё пусть идёт своим чередом».

— Захар, скажите, а зачем вы туда поехали, «на самокате закатились», как вы писали?

— Ну, зачем?! Потому что это моя история, моя страна, моя Родина, мои друзья, мои близкие. Это часть моей личной истории. Мало того, что происходит мировая история – здесь и сейчас. И не увидеть это своими глазами – большой грех для любого человека, который пытается осмыслять действительность. Это просто моя боль, моё переживание. Конечно, как только у меня появилась возможность, как только я накопил ресурсы и возможности, я поехал.

— Изменилось мироощущение?

— Да нет, ну я что-то видел подобное. Оно утвердилось. Я примерно так себе это и представлял. Поехал и ещё раз увидел. Мы просто отсюда не понимаем, мы думаем, что там идут какие-то криминальные разборки, оппозиционные бои, а там происходят настоящие военные сражения. Они происходят на тех же самых точках, на которых были во Вторую мировую войну. Вот там, где эти брали «высотки фашистские», там их сейчас заново берут, там всё в технике раскорёженной. Там десятки, сотни, тысячи жертв. Там просто кошмар. Мы думаем, что там кто-то с кем-то пострелял, как в кабаке в 90-е годы, а там война, там бомбят города, там сносят сёла и улицы целиком, там взрывают крупнейшие предприятия. Там такая идёт кромешная ратьба, которую мы даже не можем отсюда прозреть.

«Я КРАСНО-КОРИЧНЕВЫЙ ПОДОНОК, КАК И ВСЕ РУССКИЕ ПИСАТЕЛИ»

— Вам как писателю не кажется, что за последние 20-25 лет отношение к литературе и литераторам изменилось? Нет больше пиетета…

— Это расхожее мнение, которое не имеет никакого отношения к действительности. Стало с какого-то момента принято так говорить, что в России больше нет никакого внимания к слову, больше никто не читает, нет литературы. Такого отношения к литературе, которое сегодня есть в России, больше нет ни в одной стране мира. Это можно замерять по самым разным вещам, допустим статусу писателя в России. Ни в одной стране мира мнения таких писателей, как у нас Проханов или Улицкая, или Дина Рубина, или Эдуард Лимонов, не являются общественно-значимымыми в такой мере. Эти писатели, которых я назвал, и другие, они моделируют смыслы, важные для колоссального количества людей. Они могут выводить на улицу на митинги 5, 10, 15 тысяч человек с разными целями: с левыми, правыми, либеральными, оппозиционными. Вот когда были митинги за власть четыре года назад, собирали Проханов, Поляков и Кургинян, и против власти – Быков, Улицкая. Ни в Англии, ни во Франции, ни в Германии ничего этого не может быть. Писатель не может собрать такое количество народу. Мнения писателей интересуют людей больше, чем мнение певицы Земфиры или вокалиста группы «Сплин», или Надежды Бабкиной, или там Иосифа Кобзона. Это беспрецедентно! Я в Англию приезжаю, спрашиваю: «У вас Барнс сможет собрать митинг какой-нибудь?». А мне: «А что Барнс? Почему Барнс?». Там никто никогда в жизни даже не будет ориентироваться на этих людей, в России это есть. То, что какое-то количество людей перестало читать книги – да, безусловно. Та ситуация, которая была в Советском Союзе, она больше никогда в жизни не повторится. Когда у поэта Евтушенко было 80 миллионов проданных книг. И ещё на 160 языков переведены! Это была история, которая не имеет аналогов вообще в мировой культуре, и иметь их никогда не будет. Тогда поэт из Советского Союза передвигался из страны в страну, и везде его встречали, как президента. Сейчас поэт приедет, кто его будет встречать, кому он нужен? Тогда это было, мы этого достигли. Больше этого не будет.

— Вы сейчас сказали такую фразу: одни за власть, а другие против власти. Вы на данном историческом отрезке за власть или против?

— Я, конечно, за власть, да, но я имею сотни частных вопросов. Все вопросы мои по экономической политике, по коррупционным схемам, они все для меня являются вторичными. Для меня первичными являются вопросы, касающиеся имперского строительства.

— Вы империалист, как и все писатели?

— Я империалист, милитарист там, или красно-коричневый подонок, как и все русские писатели. Конечно, безусловно, всё это есть (смеётся).

— Ваша идеальная Россия, какая она?

— Для меня — это православная левая империя. Образ государства заключается в этих словах. Социально ориентированная, традиционалистская страна, являющаяся купелью для многих народов. Веротерпимая, которая никого не обращает в свою веру, тех, кто не желает, но поддерживает православие, как центрообразующую религию.

— Как вы думаете, куда мы все движемся? Многие говорят, что всё катится в тартарары?

— Нормальное состояние русского человека и русской истории – катиться в тартарары. Мы всегда катимся в тартарары. Древняя Русь, феодальная раздробленности, Смута, восемнадцатый век, Революция, Брежнев, Хрущёв, мы катимся, и катимся, и катимся. Это состояние для нас идеальное. Когда русский человек не катится в тартарары, тогда ему приходит конец. Когда он начинает аморфно растекаться в своём бытии – значит всё уже, нет русского человека. А как только он покатился, ну слава тебе, Господи, все мы на своей тарантайке поскакали. Запрягай, и прямая дорога в рай! Я в этом никаких проблем не вижу. Любые вызовы, которые направлены на наше население, они как раз характерны для нормального жизнеобеспечения.

«НАША ПРИВЫЧКА ДЕЛИТЬ ВСЁ НА ХОРОШЕЕ И ПЛОХОЕ ДЕЛАЕТ НАС ПОЛНЫМИ ИДИОТАМИ»

— Перейдём к творчеству, к последнему роману «Обитель». Вы изначально планировали создать такой большой роман?

— Ну нет, изначально такой идеи не было. Он просто разросся сам по себе. Он начинал расползаться, как вот чернильницу уронил, и пятно начинает разрастаться. Я начал писать, и эти персонажи, половина из которых действительно имела место быть, или были документами, фразами в каких-то отчётах, они вдруг начинают требовать жизни и требовать того, чтобы у них какой-то голос появился. Это всё звучит напыщенно, но это всё чистая правда. Люди, они же были, они же никуда не делись, у них была своя история, своя трагедия. Они умерли, их убили, они были правы или неправы. Самое главное не только жертвы, но и те, кого мы сегодня воспринимаем, как палачей – они тоже жертвы, у них была своя правда. Они совершали свои героические поступки. Среди людей, которые туда попадали в качестве чекистов, охранников, были персонажи с необычайной героической насыщенностью биографии. А мы всех воспринимаем: это вот прекрасные, хорошие, которые в тюрьме сидели, а это плохие, злые, жестокие. А на самом деле адвокаты, которые могут замолвить словечко за каждого, нужны для всех. Я пытался в качестве такого человека выступить.

— В «Обители» постоянно всё местами меняется…

— Если все руководители этого лагеря и весь верхний слой управленцев были перебиты уже в 30-е годы, они мгновенно из начальников лагеря перемещались тут же в заключенных этого или другого лагеря, а, в конце концов, их всех убили. Остались из них единицы. Из управленцев никто не мог даже написать мемуаров, потому что никто не пережил 1945 год. А написали мемуары те, кто был в качестве лагерных. За этих людей никто не замолвил слово, даже сами они за себя не замолвили, не потому что им стыдно, а потому что просто убили и всё. А это ведь люди, о которых Светлов и Багрицкий, ранний Катаев писали стихи. «Председатель Чеки» – есть такая поэма у Велимира Хлебникова, совершенно гениальная. Это были персонажи из древнегреческой мифологии, это были идейно-мотивированные люди со страстями. Такие же сегодня воюют в Новороссии. А потом нам сказали, что они все убийцы, маньяки и злодеи, а хорошие только те, кого они посадили. Там кого только не сажали, там грабители были, убийцы, бывшие большевики, бывшие чекисты, там какой сброд только не сидел. Наша привычка делить всё на хорошее и плохое делает нас полными идиотами. Мы даже не понимаем винегрета этой трагедии.

— Это ко всей советской истории относится?

— История Великой Отечественной войны очень сложная, её пытаются каким-то образом дезориентировать и деструктировать, но это не так ловко получается. А вот историю постреволюционную, конечно, уже… Колчак – это Хабенский, красивый парень, а вот правда о маньяках, которые бегают за Хабенским. Это всё чушь собачья! Это то, что было сначала в советское время. Был прекрасный Гайдар, который шагает впереди, и проклятые белые офицеры. А сейчас красный – это маньяк-маньячина, а белый — это такой, весь вот такой… А белых маньяков было столько же, сколько и красных. Их нисколько не меньше было, и мотивация их была сложносочинённая. И самые разные грехи.

— Сейчас, бесспорно, белые – это герои, патриоты, православные. В последнее время стало модным всё это завязывать на веру.

— Глупо всё это, глупо. Они все были патриотами. В конечном итоге и белые, и красные, они все были патриотами, поэтому упрощать историю – это значит оглуплять самих себя.

«РОДИТЕЛИ – ЕДИНСТВЕННЫЙ ОБРАЗЕЦ ДЛЯ ДЕТЕЙ»

— Все знают вас не только, как писателя, но и как безупречного семьянина. Как воспитать настоящего русского человека?

— Но они же у меня только растут ещё.

— Ну, вы ведь стараетесь их воспитывать, что-то делаете?

— Поле религии, поле литературы – вот эти два широких ландшафта, в которых детей стоит держать. Это должно быть построено на бесконечном семейном примере. Обращением к религиозности и литературе, равно как к истории, должна быть вся жизнь пронизана, вся она должна быть этим насыщена. Только таким образом, через ежедневную модель поведения родителей. Вот папа с мамой зашли в церковь, вот у них полочка религиозной литературы, дети все читают молитву, папа всё время с книгой, библиотека в каждой комнате. Только вот это. А не по методу: «Вот, сын, тебе исполнилось 14 лет. Иди ко мне, я тебе сейчас всё расскажу за 15 минут: будь мужиком, Христос наш Бог и трам-пам-пам». Вот это всё ерунда. Ничего не подействует. Только ежесекундная жизнь родителей является лучшим образцом и единственной возможностью для детей.

— На каких книгах вы воспитываете своих детей?

— В русской классике есть ответы на все вопросы. В «Капитанской дочке», «Тарасе Бульбе», «Войне и мире». Стихи Есенина, стихи Гумилёва. Там всё, что только возможно придумать – всё есть. Мы думаем сейчас, как к Украине относиться, но представьте Пушкина или Лермонтова, или Гоголя. Да они бы ужаснулись даже от того, что мы усомнились, где есть правда. Они бы сказали: «Это абсурд! Вы с ума сошли?». Лев Николаевич Толстой бы, конечно, сказал: «Ребята, нужен мир везде, давайте остановим войну». И наши либералы бы сказали: «Спасибо, Лев Николаевич, тебе, ты такой хороший!» А он бы ещё сказал: «Украинцы тоже должны остановить войну. Давайте мы все отведём войска, а украинцы сами пусть решат, где они хотят жить». И всё! И пришлось бы делить Украину пополам, потому что половина украинцев ушла бы жить в Россию. Это все догматизм, софизм и лукавство, фарисейство. То, что произносится под именем демократии: «Да пускай Украина там всех разбомбит, потому что это русские виноваты. Пускай оно потом всё мирно решится, они сами там мирно проголосуют». Никто никому не даст мирно проголосовать! Ни в Донецке, ни в Луганске, ни в Донбассе, ни в Крыму этого не было и не будет никогда. Всё это фарисейство. Толстой жаждал идеального мира, которого нет. А Гумилёв, Пушкин и Лермонтов оседлали бы коня и поехали разбираться, что, мол, малоросский брат наш чего-то немножко не понимает, что происходит вообще.

Беседовал Максим Васюнов