В моем детстве в благословенные годы «махрового застоя» с одной стороны особых религиозных гонений уже не было, а с другой – было живо поколение стариков, родившихся до революции, а несколько человек – даже в 19-м веке. Сохранялась живая традиция, хоть и сильно усеченная. Когда мы в детские годы видели жизнь тех стариков, она нам казалась какой-то таинственной и восхитительной. Мы же в школе воспитывались по советским канонам, и нас учили, что «Гагарин летал, а Бога не видал», а также, что «если бы Бог сидел на небе, то давно бы оттуда уже упал». Но дома, в быту, в общении с древними стариками мы ощущали, что эта примитивная пропаганда в прах рассыпается от столкновения с живой жизнью этих хранителей Русской Традиции. Было ощущение, что за ними стоит что-то великое и непостижимое, какая-то восхитительная тайна. Школьная пропаганда даже в наших неокрепших душах не выдерживала конкуренции с живыми преданиями старины.
Подготовка к Паске (именно так у нас её называли, с буквой «к» вместо «х») начиналась заранее. Старики соблюдали Великий пост. Придя в деревенский магазин, можно было запросто услышать такую просьбу к продавщице: «Танюшка, я постничаю, дай-ко мне чего-нибудь постненького». В ответ продавщица подавала какие-нибудь консервированные овощи, сухофрукты и прочее подобное. Изредка посещали храм, который у нас находился в бывшем волостном центре, в 15 км от нашей деревни. Старшее поколение исповедовалось, говорили так: «Ну, жаладная Нюшенька, я в церкву поехала, грехи сдавать». А нас в детстве причащали без исповеди. Но посещения церкви были не частыми. Если кто-то из старушек ехал в храм, то остальные старались передать записки «за здравие» и «за упокой». Потом эти записки привозились обратно, на них сверху стояла пометка «об» — это, очевидно, значило, «поминали на обедне», то есть, на проскомидии, или ектинье. Кстати, очень характерная деталь, которая сегодня напрочь ушла: в воскресные дни бабушка до обеда запрещала включать телевизор, говоря, что «в церквы обедня идет и это грех».
Незадолго до Пасхи, чаще всего в «чистый четверг» мыли всю избу: пол, стены, потолок, печку, протирали шкафы, полки, на улице, на снегу выколачивали пыль из одежды, трясли половики. Изба преображалась, сияла. Накануне и в саму Пасху всегда с удивлением наблюдали, как меняется погода. Чаще всего в Страстную Пятницу, в Великую Субботу могло быть холодно, дул ветер, сыпал снег. Но уже в субботу вечером зачастую теплело, всё утихало, и утром в Воскресение уже сияло солнышко, и на всю катушку пели птицы. Не помню, чтобы в саму Пасху мы были в храме. Встречали её чаще дома. Старики, возможно, и не понимали до конца смысл праздника, но ощущали некое его величие, осознавали, что это важнейшее событие, смысл всего существования человечества. Как говорил Достоевский: «Говорят, русский народ плохо знает Евангелие, не знает основных правил веры. Конечно, так, но Христа он знает и носит в своем сердце искони… сердечное знание Христа и истинное представление о Нем существует вполне. Оно передается из поколения в поколение и слилось с сердцами людей. Может быть, единственная любовь народа русского есть Христос, и он любит образ Его по-своему, то есть до страдания. Названием же православного, то есть истиннее всех исповедующего Христа, он гордится более всего!» — вот точно это ощущалось и у наших стариков в советскую эпоху.
В праздник Пасхи бабушка вставала рано утром, пекла пироги, а также варила в специальном чугунке крашеные яйца. Причем, что очень ценно, эту традицию мы унаследовали и до сих пор – красили яйца исключительно луковой шелухой. С тех пор и по сей день я считаю, что всё остальное – от лукавого. Цвет Воскресения красный, именно такой, какой даёт луковая шелуха. У некоторых яиц скорлупа, бывало, трескалась, и внутри появлялись красные линии на самом яйце, это тоже с детства помнится. Первым приветствием утром было «Христос Воскрес! Воистину Воскрес!», а бабушка доставал крашеное яйцо и приговаривала ещё так: «Христос Воскрес – яичко есть!» Бабушка говорила, что на Пасху они в детстве (а это 1920-е годы) ходили в гости к своей бабушке по материнской стороне, Марии Костровой, или как её звали «баба деревенская». Так вот, бабушка каждого внука одаряла крашеным яйцом. А учитывая, что внуков у бабы деревенской было более 70 человек, ей надо было ведра два таких яиц накрасить. Если я просыпался рано, то она говорила мне: «Сходи-ко, сынушко, на улицу, погляди, как солнышко играет». Это тоже было чудом и одним из сильнейших воспоминаний детства. Выйдешь на задворок, залезешь повыше на поленницу, и глядишь на восток, как солнышко едва поднимает голову над горизонтом, а вокруг него всякие разные круги-нимбы белые, зеленоватые, красные, желтые, синие, и все они сменяют друг друга через несколько секунд. И длится это чудо всего несколько минут, когда солнце едва восходит. Потом, поднявшись выше, оно становится обычным, ярко светящим. Не каждый раз удаётся наблюдать это чудо, потому что не каждый год бывает на Пасху ясное небо, да и досидеть после ночной литургии до восхода солнца тоже не всегда удаётся. В последний раз видел это чудо когда несколько лет назад мы с одним другом шли с пасхальной литургии шесть километров по лесной дороге из соседнего посёлка, и пришли в деревню как раз к восходу солнца.
Всегда на Пасху было ощущение обновления жизни, какой-то несказанной радости и беззаботности, как будто предвкушаешь рай в этот день. Целый день было застолье, приходили гости, стол ломился от всяких кушаний. Пироги пекли всей деревней – в каждом доме. Идёшь, бывало, по улице, а все пекут примерно в одно время, трубы открыты, и запах пирогов стоит по всей улице. Взрослые немного выпивали «вина» — в деревне любой алкоголь называют «вино». Вино в нашем понимании называли «красное вино», а водку – «белое вино». В ранние времена в деревне было достаточно гармонистов, можно было услышать и звук гармошки чуть ли не в каждом доме. Но к моему детству гармонистов стало уже мало, и не так часто собирались поплясать и попеть частушек под гармонь. Оттого мне эти посиделки с гармошкой запомнились на всю жизнь.
В Пасху, конечно, никто не работал. Делали только самое необходимое: доили корову, если она была не в запуске, кормили скотину. Работать в праздник, а тем более в Пасху, считалось большим грехом. Однажды моему отцу приспичило поправить забор у дома, прямо в саму Пасху, и он, строгая не то жердину, не то доску, топором тяпнул себе прямо по большому пальцу, отчего шрам остался на всю жизнь. После этого урока он ни разу на Пасху не работал.
Потихоньку праздник проходил, наступали будни, жизнь входила в обычную колею. Прошли годы, ушло советское время, а вместе с ним и те старики, которые нам прививали ненавязчиво русские традиции. Пронеслись и мертвящие 1990-е, настало какое-то новое время, понять которое мы до конца ещё не можем. Но в этом новом времени есть очень важная деталь: появилось огромное количество русских людей традиционного мышления и образа жизни. Возрождается русская культура: кто-то возрождает её из книг, этнографических записей, кто-то по другим источникам. Но, мне кажется, самое драгоценное – это то, что не нужно «возрождать», а что передалось нам «живьём», то, что мы сохранили и несём в себе. Мы просто обязаны хранить эту бесценную Русскую Традицию и передавать её другим!
Вадим Грачев
