Неувядаемый цвет, Алый первоцвет и колокольчик, дар Валдая

Неувядаемый цвет. Часть 1

Сделал то, к чему давно стремился, и всё откладывал: прочитал первый (пока) из трёх томов воспоминаний великого советского переводчика Николая Любимова. Сегодня, уже спустя 30 лет после смерти, он стал ещё известен и тем, что является дедушкой нашего современного министра культуры.

Как-то я посмотрел интервью, которое брал мой дорогой друг Пётр Абрамов у его сына, Бориса Николаевича Любимова, который является ректором Щепкинского училища. В этом интервью Борис Николаевич рассказывал о книге мемуаров отца, которая вышла уже после его смерти, в 2000-е гг. Услышав характеристику книги я понял, что мне надо обязательно ее прочитать, настолько интересной она мне показалась даже в том кратком рассказе. Раздобыл все три тома, да всё откладывал чтение — хотелось прочесть медленно, без суеты, с наслаждением. И вот недавно почувствовал, что созрел для этого чтения.

Много провёл счастливых минут и часов за этим занятием. Книга выдержана не в строго хронологическом последовании, а представляет собой отдельные тематические главы-рассказы. Начинается повествование, как это водится, с рассказа о предках, о своём детстве и юности в провинциальном городке Калужской губернии Перемышле, о школьных годах с подробным рассказом об учителях, друзьях, товарищах. Говорится о жизни простого народа до революции и после неё (родился Любимов в 1912 г., а умер в 1992).

Затем очень интересно он рассказывает о поступлении в московский вуз и о том литературно-театральном мире, который поглотил его целиком. Тут, конечно, у читающего дух захватывает. Он, совсем ещё юный мальчик, познакомился со всеми мэтрами и даже гениями Москвы. Достаточно сказать, что он был крестником Маргариты Николаевны Зелениной — дочери Ермоловой. Застал ещё и саму великую актрису. А уж круг тех, с кем он общался и дружил, просто захватывает дух: Щепкина-Куперник, Юрьев, Качалов, Ливанов, Массалитинова, Рыжова, Пашенная, Турчанинова, Багрицкий, и великое множество литературных людей, из которых я даже не всех знаю. И каждому из них он даёт меткие характеристики, приводит о них какие-то очень запоминающиеся, иногда даже анекдотические факты.

Интересно, что эти мемуары писаны в 1960-1980-е гг., без надежды на опубликование в те времена, поэтому пишет он всё, что думает. Например, очень интересно — о вере и церкви, о глубокой религиозности многих великих советских интеллигентов. Очень откровенно пишет о советских правителях, часто нелицеприятно.

Какие-то страницы мемуаров, на мой взгляд, уже поустарели, не очень актуальны — скажем, о политике, как дореволюционной, так и советской. Он, например, много внимания уделяет процессам троцкистов-бухаринцев, пишет свои размышления об этом. Сейчас эти вопросы изучены гораздо глубже, да и прошедшая сотня лет внесла свои коррективы. Но в остальном книга очень ценная, настоящий документ эпохи, написанный сочным, прекрасным русским языком, от которого получаешь истинное удовольствие!

Прочитав только первый том, с радостью осознаю, что впереди меня ждут ещё два!

Алый первоцвет

Как-то приходилось мне уже писать о своём любимом романе Эммы Орци «Алый первоцвет», о прекрасном фильме, снятом по этому роману Гарольдом Янгом с Лэсли Ховардом и Мерл Оберон в главных ролях.

Читал роман сначала на английском, причём, очевидно, первое, или одно из первых изданий — специально заказывал по интернету, а потом, в прошлом году, — на русском. Это было издание 1990-х годов, когда качество переводов, очевидно, упало, и поэтому как-то нелепо звучало название романа «Алый пимпернель». Когда оба эти слова читаешь по-английски, звучит нормально и красиво. А вот когда одно слово на русском, другое на английском, получается нелепица.

Но я, собственно, не про это. Всегда мне было интересно — что же это за цветок такой, который послужил псевдонимом прекрасному герою — сэру Перси Блейкни? Этот алый первоцвет был эмблемой — печаткой на его перстне, и именно увидев его на портрете своего нелюбимого на тот момент мужа, Маргарита вдруг прозревает, и понимает, кто её муж на самом деле.

И вот сегодня, штудируя гигантский, почти тысячестраничный, энциклопедического формата, фолиант Киселёва «Цветоводство», листая страницу за страницей, дохожу до растения с названием воробьиное просо. Книга эта вообще, как я писал, великолепна, но есть два недостатка: количество и качество иллюстраций и устаревшие названия и систематика. Думаю — как же это воробьиное просо называется сегодня? Благо у Киселёва даны и латинские названия (чаще родовые, но периодически и видовые). Читаю: Anagallis. Ищу этот анагаллис в интернете. Оказывается, что по-русски сегодня это растение называется очный цвет полевой. Смотрю на картинку, и вижу до боли знакомое изображение, думая: как похож на тот самый алый первоцвет — не он ли?

Читаю дальше — и точно, это, оказывается, тот самый, что звучит по-английски как scarlet pimpernel, и именно он является эмблемой сэра Перси Блэйкни, героя знаменитого романа Эммы Орци. Цветок этот используется в гомеопатической практике «от меланхолии», а реально, несмотря на всю его красоту, ядовит. Известен с древности, нарисован и превосходно в одной их византийских рукописей 6 века.

Таким образом, тайна Алого первоцвета для меня раскрыта: по-русски звучит достаточно прозаично — воробьиное просо. Но это отнюдь не умаляет значимости прекрасного романа с ярким названием — «Алый первоцвет».

И колокольчик, дар Валдая, звенит уныло под дугой

Занимался с первокурсниками по дисциплине «Введение в специальность». На первой лекции дал им домашнее задание: довольно большой список вопросов, касающихся разных сторон животноводства. Сегодня на практике эти вопросы разбирали. Некоторые студенты даже превзошли мои ожидания.

Последние несколько вопросов были посвящены значению с.-х. животных в культуре человека, и прежде всего речь шла о лошади. В одном из вопросов я просил объяснить строчку из известной песни «И колокольчик, дар Валдая, звенит уныло под дугой». Некоторые, по крайней мере, человека два, предприняли целое расследование: изучили историю этой песни и рассмотрели историю Валдая как центра колокольного литья. Очень меня порадовали. Вот если бы все так относились к порученному делу!

В конце занятия я даже позвонил им Валдайским колокольчиком — возвестил окончание пары. Это вызвало их восторг!

А придя домой, я открыл любимые книжечки — об истории русской почты, о ямщиках, о поддужных колокольчиках.

У меня прадед на рубеже 19-20 веков был владельцем почтовый станции, соответственно, мне эта тема близка по многим причинам. Открыл, и, как Пушкин Ишимовой — невольно зачитался. От таких книжек невозможно оторваться!

Как-то я даже работал в архиве и изучал документы о ямских станциях нашего уезда. Вот бы кто-нибудь написал подробное научное исследование об истории почты, ямской службе, о станциях — ямах и их значении на Руси, упомянул бы и десятки ямщицких песен — было бы ещё интереснее читать!

Вадим Грачев