Театр уходит в небо — Духовные поиски современной русской сцены

Сворачиваешь с типичного московского переулка в продолговатую арку, пересекаешь по диагонали небольшой закрытый двор, который от обычного отличается только вымощенной брусчаткой, ныряешь в полуподвальное помещение, и вот ты в модном городском театре «Практика». В маленьком зале на сто мест, где нет никакой сцены – а только пространство между первым рядом и стеной напротив. Именно на этом пространстве в десятые годы 21 века вдруг заговорили со зрителями о духовном. Кульминацией этого разговора стал поставленный в 2014 году спектакль «Петр и Феврония Муромские», по Ермолаю-Еразму.

Прогрессивная театральная общественность до последнего ожидала режиссерской провокации, но нет – никаких вызывающих трактовок, никакой эротики, и даже древнерусский текст не переврали, более того – музыкальное сопровождение было написано на основе клейм житийной иконы…

Театр «Практика» и Иван Вырыпаев

Среди чернухи и либерализма, заполонивших тогда русский театр, спектакль «Петр и Феврония Муромские» воспринимался не просто «лучиком света в темном царстве», а — настоящей революцией. В тот год художественным руководителем театра был Иван Вырыпаев. Драматург и режиссер со своим стилем и мировоззрением. Сначала по стране гремели его фильмы — «Кислород», «Эйфория»…, а потом до самых до окраин докатились и его пьесы — не менее глубокие.

Одна из пьес Вырыпаева, «Иллюзии», шла в «Практике» еще до того, как ее автор был назначен на должность худрука. История пожилых людей, которые вспоминают о прошлом, говорят о любви и верности, отличалась от традиционных постановок тем, что здесь актеры не играли, они просто разговаривали с залом. Четыре актера напротив сотни зрителей. Они говорили текст залу, как старым приятелям. Как доказала «Практика» — так доходит лучше.

«К нам ходит не подготовленный зритель, — комментировал тогда Вырыпаев, — то есть, мы не продаем современное искусство как таковое, как это часто делается сейчас в Европе: там ты должен знать, о чем речь идет, чтобы понять, должен что-то понимать про современное искусство. А у нас это не обязательно делать, к нам ходят совершенно простые люди и говорят с нами просто по душам, у нас чувственный театр».

Искусство Ивана Вырыпаева — это всегда проповедь. Его тексты зачастую даже построены как стихи из Библии (в том же «Кислороде»), а уж про то, что его пьесы лишены чернухи и глупостей – об этом и говорить не приходится, Вырыпаев – «апостол» истинной культуры, и он всегда в поисках Бога. Иван привнес в русскую сцену новые идеи. Вернее сказать – вернул. Он настаивает на том, что театр — это место для драматурга. Автор — главный, а режиссер, актеры, художники… лишь работают на то, чтобы не нарушить его слово (или Его?).

Вырыпаев также убежден, что театр должен быть не ради денег, а ради чего-то высшего. Ради того самого диалога, который для кого-то может стать очищающим, или поворотным в жизни.

— Духовный театр призван помогать человеку пробуждаться, — объяснял Вырыпаев главную концепцию «Практики», — Мы стремимся к духовным спектаклям.

— А как современный модный автор Вырыпаев понимает духовность?

— Для меня духовность — это степень осознанности человека, не сознательности, а осознанности, то есть, осознанности себя частью творческой жизни вообще во вселенной. Это и есть духовность, и духовность — это не обязательно, что ты говоришь слово «Бог», то есть, ты можешь это не говорить, — спустя короткую паузу Вырыпаев добавляет, — Духовность это то, что ты осознаешь себя частью всего творения.

К моменту, когда режиссер Варвара Землякова решила поставить спектакль по житию муромских святых, театр «Практика» уже осознал себя частью нечто большего, чем московская театральная тусовка, поэтому христианские религиозные тексты здесь произносить не побоялись. «Вопрос о Боге — это очень тревожная территория, — замечает Землякова, — вообще современный театр больше говорит об уходе от Бога, но даже когда мы говорим про уход, это ведь тоже о том, что хотелось бы вернуться к Нему».

По словам создателей «Петра и Февронии Муромских» – они не задумывали изначального никого «тревожить», они вообще хотели поставить спектакль для детей, то, что на него пошли взрослые – стало для духовной «Практики» неожиданностью. Пришлось немного подстроиться под аудиторию.

— Например, в том месте, где я говорю своей партнерше Инне Сухорецкой, что Петр все променял ради любимой, я отхожу от текста и добавляю: «Так бы все сделали, это нормально». И в зале сразу раздается такой неловкий смех, — рассказывает исполнитель главной роли Руслан Сабиров, — и мы замечаем всегда, что жены, или любимые, смотрят в этот момент на своих парней. Всегда! Это работает сто процентов. И парни неловко смеются, потому что ты же задумываешься: а я бы так сделал, я бы смог?

— На самом деле, это достаточно смело играть такие спектакли в наше время, — считает актриса Инна Сухорецкая, — в такое либеральное время, когда все вроде бы можно, когда границы терпимости отодвигаются туда, где, может, уже не стоит быть таким терпимым. И в это время многим неудобно слышать про выбор, про то, что канон обязательно должен быть в жизни человека, тогда только его жизнь становится качественно другой…

«Неудобный» спектакль «Петр и Феврония Муромские» по-прежнему идет в «Практике». А вот Вырыпаев должность худрука покинул, уехал в Польшу. Но «апостол» и не должен оставаться на одном месте – иначе кто расскажет миру о чем-то большем, чем деньги, страсти и политика.

Театр Вахтангова и Римас Туминас

Было время, когда в этот театр, по выражению актрисы Галины Коноваловой, «приходили лишь приезжие от киевского вокзала с сумками и в калошах».
Но все изменилось в 2007 году, когда театр возглавил литовский режиссер Римас Туминас.

К тому времени он уже был знаком московской публике по спектаклям в «Современнике», да и в том же Театре Вахтангова, но одно дело быть приглашенным мастером, другое – хозяином. Стали присматриваться, прислушиваться, и… слова его показались странными, Туминас, например, часто повторял, что играть нужно не для публики и не для самих себя, а для театральных ангелов, для небес. Все насторожились – о чем это он, и далеко ли мы с такой философией уедем?

Однако в короткий срок Туминасу удалось сотворить настоящее чудо – театр стал самым посещаемым в столице. А всё те самые «ангелы» Туминаса, он научил весь театр им «молиться», то есть играть для них. Служить небесам. Отныне актеры и зрители не спектакль «делают», а участвуют в «богослужении». После аплодисментов зрители, и актеры выходят из зала одухотворенными.

В сравнении театра с храмом нет ничего богохульного, ведь «богослужение многие свои формы почерпнуло из театрально-музыкальной культуры, а сам театр развивался под непосредственным влиянием церкви». На эту тему писали многие, например, театровед Лев Алабин, которого я цитирую.

Но все же речь идет не о попытке сделать из театра храм, скорее уж театр-небо. Что, впрочем, в случае с настоящим искусством – всегда синонимы. «Ощущение небес как хранилища красоты и смысла, небес как «раздвижного и прижизненного дома» (Мандельштам) характерно для мировоззрения Туминаса» — заметил однажды искусствовед Дмитрий Трубочкин.

Вот только непонятно откуда взялось это мировоззрение – то ли от юношеской мечты Туминаса стать летчиком, то ли ему удалось понять и разглядеть что-то такое, чего другим не видно.

Вот, например, пьесы Чехова и Пушкина, их уже играли тысячи раз на всех сценах мира, но Римасу удалось прочесть в них нечто особенное, более важное и более глубокое, более русское.

Так своим «Дядей Ваней» режиссер говорит, что без толку кричать «Пропала жизнь» и кого-то в этом обвинять. Если сам себе сотворил кумира на земле, и если променял свой талант на продажу творога, то единственное, что тебя приведет к счастливой смерти – это страдания. А достойные страдания – это, когда ты никого не обвиняешь в загубленной жизни.

«Евгений Онегин» Туминаса, спектакль, который многие не поняли, мол, слишком много там от режиссера (не текста, а образов), — тоже о потере жизни. О потере Бога. О трагедии русского человека, которая случилась с ним еще в 19 веке и с которой он живет до сих пор. Живет и никак не может понять – как же ему вернуться в небо? К тем красивым девушкам-ангелам в белых платьях, парящих над сценой в развязке спектакля.

В 2014 году Римас Туминас решился поговорить со зрителями о вере и духовности открыто. Он поставил «Улыбнись нам, Господи» по романам Григория Кановича «о долгом жизненном пути стариков евреев, едущих из местечка в Вильно узнать о судьбе сына одного из них». В финале все главные герои спектакля кроме палестинца погибают, и тут зрителю становится ясно, Куда и к Кому на самом деле ехали евреи.

«Улыбнись нам, Господи» — тот случай, когда лучше один раз увидеть. А лучше – не один.

Помимо спектаклей Римаса Туминаса в Театре Вахтангова идут постановки других талантливых режиссеров, быть может, не менее глубоких, которые тоже в поисках смыслов заглядывают наверх. Которые тоже в пути…

Малый театр и Юрий Соломин

Это одна из главных духовных скреп России. Фундамент, который не удалось взорвать советской власти, и не удалось превратить в супермаркет власти либеральной.

Малый театр выстоял и сохранил русскую традицию и русский язык. Потому что «именно в языке, – уверен художественный руководитель Малого театра Юрий Соломин, – кроется душа нации».

— Я очень часто встречал и встречаю у нас работников разных иностранных ведомств, они приходят на наши спектакли, чтобы услышать, как правильно говорить, — рассказывает худрук, — в России это единственный театр, который старается говорить так, как писали русские классики и как звучал русский язык раньше».

Все русские классики мечтали, чтобы их пьесы поставил на этой сцене. Но в Малом брали не у всех и не все. Однажды даже отказали Чехову. Тот страшно обиделся, но к советам мастеров театра прислушался. Здесь же впервые поставили «Пир победителей» Солженицына, на генеральной репетиции Александр Исаевич признался, что это был один из самых счастливых моментов его жизни.

Во все века Малый театр скреплял и укреплял народ русским словом. А что значит укреплять народ? Это давать ему веру в себя, в свою страну и, конечно, в Бога.

Здесь мы снова возвращаемся к конфликту: театр — церковь. И снова сошлемся на театрального и литературного критика Льва Алабина: «Церкви приписывается борьба с театром. Наоборот, церковь создавала театры. Например, святитель Дмитрий Ростовский… Его пьесы входили в репертуар театра Федора Волкова, они и сегодня актуальны и востребованы театральным процессом».

Шла ли наперекор Церкви императрица Елизавета Петровна, когда создавала русский университет и русский театр? (Малый, как раз появился при Московском университете). Конечно – нет. Она понимала, что театр нужен также как университет, также как церковь, и также как… больница. Недаром великого актера Щепкина сравнивали с великим хирургом Пироговым.

«Что-то было и остается в искусстве Малого театра лечащее, вдохновляющее на самые разные подвиги, воинские подвиги, трудовые подвиги, подвиги лечения тела и души, — размышляет ректор Театрального училища имени Щепкина Борис Любимов.

Малоизвестный факт – митрополит Трифон принял решение стать монахом под впечатлением блестящей игры Марии Ермоловой в спектакле «Орлеанская дева», о чем он признался на отпевании актрисы в 1928 году. Выдающаяся артистка Малого театра была его духовной дочерью.

В советский период немало актеров Малого театра воцерковлялись. Игорь Ильинский, известный широкой аудитории по роли Огурцова в «Карнавальной ночи» не боялся ходить в церковь даже, когда точно знал, что за ним наблюдает КГБ. Его вызывали, с ним беседовали, но что могли сделать органы с народным любимцем?

По-настоящему духовные люди освятили этот театр своим талантом и своей верой. Это, кстати, чувствуется, стоит только оказаться в легендарном зрительном зале Малого. И эту энергию здесь берегут с особым трепетом.

…Неудивительно, что именно в Малом впервые открыто и честно заговорили о расстреле Царской Семьи. Речь идет о спектакле «И аз воздам», премьера которого состоялась в 1991 году.

Это действительно первая постановка за всю историю послереволюционного театра, где Николая II не высмеивали и где вообще прямо заявили, что расстрел царя был незаконным.

Последнего русского императора играл Юрий Соломин, играл блестяще, зрители порой забывали, что перед ними актер – осанка военного, мерный шаг, в глазах вся катастрофа ситуации – боль за страну и семью, но в то же время завидное смирение. Глядя в глаза Соломина-императора становилось понятно, почему Русская Православная Церковь Заграницей причислила его к лику святых, возникал лишь один вопрос – когда это сделает РПЦ? Напомню, канонизация страстотерпцев в России состоялась лишь в 2000 году.

И не то, чтобы режиссер спектакля Борис Морозов и исполнитель главной роли сотворили из царя святого, отнюдь, у них получилось создать довольно объективный образ Николая II, человека, совершавшего ошибки, но готового за эти ошибки расплачиваться, человека прозревшего и страдающего, человека, потерявшего все, но не потерявшего достоинства и духовной высоты.

Ролью Николая II Юрий Соломин преподал урок каждому главе семьи, да и «отцам» государства, которое в то время трещало по швам. Представители власти хоть и ходили на этот спектакль, но сделали вид, что это их не касается.

…Малый театр сегодня, как никакой другой, тихо, нежно и трепетно, без приемов пропаганды, взращивает любовь к русскому. Вот и религиозные темы здесь не подчеркивают красным (как могло кому-то показаться из моих примеров), нет, иконы, молитвы, разговоры о Боге, мучительные Его поиски в постановках Малого воспринимаются как нечто обычное, привычное, необходимое для русского человека.

Здесь все как в жизни. Пусть в другой, пока не в нашей, но – проверенная истина – когда перед глазами есть живые сцены из прошлого, строить настоящее гораздо проще.

Максим Васюнов

 

Малый театр — сокровищница русского духа