Гений космоса: 160 лет назад родился Константин Циолковский

«Я такой великий человек, которого еще не было, да и не будет» — напишет молодой Циолковский знакомой девушке. Гении — они всегда такие «скромные», и заранее о себе всё знают. Иначе как объяснить, что глухой, полуслепой, живущий в тесноте и нищете учитель, все свое время посвящает науке! Он даже женился не по любви, чтобы страсть не мешала ему делать открытия! Или ты сумасшедший – каковым Циолковского многие считали, или ты, на все сто уверен, что выведешь формулу, которая сделает возможным полет в космос. Впрочем, Циолковский — не только космос. Это еще незаурядный философ, чьи работы, выпущенные в самиздате, Королев очень любил раздаривать самым близким людям. О малоизученной грани таланта калужского гения, об аресте, о котором не говорили даже в семье ученого, а также о его религиозных поисках — рассказывает правнучка Константина Эдуардовича, заведующая домом-музеем Циолковского в Калуге — Елена Тимошенкова.

— Скажите, а что сегодня современные люди вообще знают о Циолковском?

— Как ни странно, они знают о Циолковском много. Единственное, я хочу сказать — наверно, не все и не везде. Для некоторых, что Циолковский, что Чайковский — все едино. Для того наш музей и существует, чтобы им немножко раскрыть глаза и рассказать, кто есть кто. Сейчас многие не знают, кто летает в космос, и что на орбите делает. Может быть, это не так страшно, потому что космос стал обычной частью жизни. Но у нашего поколения было другое отношение к космонавтике, мы росли в те годы, когда каждый полет был невероятным событием. Приезд космонавта в Калугу — это вообще счастье, я не знаю какое! Если на тебя, ребенка, обратили внимание, между делом тебя погладили по голове — а пока бабушка была жива, все первые космонавты приезжали к ней – то тебе завидовала вся школа!

— Кто из великих космонавтов гладил вас по голове?

— Мои самые яркие воспоминания связаны с Титовым. Он приехал неожиданно, неофициально в мае 1962 года, через год после своего полета в космос. Встречался с дочерью ученого, и, несмотря на то, что она была очень больна, она как-то и духом воспрянула, и расспрашивала, и Герман Степанович рассказывал, как книги Циолковского помогали ему в космосе. Ведь все что он испытывал в космосе – это и Юрий Гагарин сказал – все это было описано в книгах Константина Эдуардовича. И вот Титов, умница, красавец! — когда ему взрослые сказали про нас с братом: «это наши циолковята» — пожал нам руку! И все! Я понимаю, что через минуту он забыл о нас. Но чувств причастности к человеку неземному, человеку космическому — это совершенно потрясающее ощущение. И, несмотря на то, что много в Калугу до сих пор космонавтов приезжает, ученых, и всегда это очень радостно, — та первая встреча для меня это что-то.

— Такая мимолетная встреча? Ничего он вам не подарил, ничего не сказал?

— Нет, это было не принято тогда. Хорошо, что нам разрешали в такие приезды хоть в щелочку двери посмотреть! Потому что взрослые нас достаточно жестко контролировали в этом плане — чтобы не зазнались, чтобы лишний раз не похвастались. Мы знали свое место, скажем так.

— Вам потом по жизни помогало то, что вы «циолковята»? Или наоборот, это вредило?

— Ни то, ни другое. Просто это накладывало большую ответственность. Когда уходило поколение наших родителей, мы становились старшими, и ответственность за имя мы несли как бы единолично. А это очень сложно иногда.

— Сегодня имя Циолковского прочно связывается с космосом. Но это же был еще  неординарный философ…

— Циолковский считал это главным в своем творчестве. Причем именно философию космическую. Постулатом всей его философии была идея монизма, то есть идея единства во Вселенной, в Космосе. И он говорил, что есть грандиозные космические сообщества, связанные высокой гуманной идеей, которые не могут никогда творить зло. Чем выше интеллект, скажем так примитивно, тем более совершенно и более гуманно должно быть это космическое сообщество. Но пока уровень нашей нравственности будет таким низким, как сейчас, и пока мы не будем единой общностью землян, а будем продолжать жить в разных государствах, и каждое государство будет выбирать свою систему ценностей — мы до этого сообщества просто не дорастем. То есть, нам надо расти и расти, повышать нравственность, повышать духовность, и тогда, через какие-то миллионы лет, — а он такими цифрами оперировал, как детскими кубиками — мы обязательно станем частичкой этого высочайшего космического сообщества.

— А почему эти сообщества не выходят на связь с нами? Мы недостойны общения с ними?

— Мы не недостойны — мы просто не поймем. Причем Циолковскому такой вопрос задавали, и он отвечал, что эти сообщества, или представители этих космических сообществ присутствуют в жизни землян, ничем себя не проявляя внешне, — это не НЛО, конечно! — но делая все, чтобы Земля не погибла, охраняя, оберегая, поддерживая и уводя от самых колоссальных катастроф. Приблизительно так.

— Здесь, конечно же, напрашивается вопрос о религиозных поисках Циолковского. Я лично считаю его язычником и христоборцем, а вы?

— Религиозным он не был, но он был глубоко верующим человеком. Постулат, что Циолковский атеист – всегда меня настораживал. Раньше не принято было говорить о том, что он писал молитву, обращенную к Богу, что у него в 1915 году была написана работа «Бог Милосерд».
Все его творчество, особенно последних десятилетий, это, конечно, искания Высшей Силы — попытки понять, принять и порадоваться тому, что эта Высшая Сила есть, и она тебя оберегает. Для него это было очень важно, потому что чувство одиночества творческого, непонимания, особенно в теме космоса, — оно присутствовало всегда. Понятны были дирижабли, понятна была авиация в 30-е годы, понятна была даже ракета. А космос как философское явление он боялся даже широко пропагандировать. И даже свои работы на эту тему издавал на свой счет и только в Калуге, потому что понимал – цензура в Москве их не пропустит. Причем — чисто по-учительски — он очень легко и доступно рассказывал о сложных вещах. Очень интересный пример такой приводил: представьте себе огромный яблоневый сад, в котором миллионы деревьев. И вот из этого миллиона деревьев на одном есть яблоки, а на других — только листва. Это же нелогично, нехарактерно, и вообще ненормально. Поэтому, когда у меня иногда спрашивают: «А Циолковский верил в то, что мы не одиноки?» — я говорю: «Он не верил, он это знал».

— Многие из этих работ написаны уже после двадцатого года, а значит, их могло и не быть. Это я намекаю на малоизвестный случай с арестом…

— Это вопрос, который даже в нашей семье всегда был под запретом. По крайней мере, наши родители об этом не рассказывали. До какого-то времени мы об этом не знали.
Это была середина ноября 19-го года. Неожиданно пришли сотрудники ВЧК, обыскали, перевернули все его бумаги, это для него было вообще жутким шоком. И Циолковский был арестован, причем даже не в Калужское ВЧК, а тут же был отправлен в Москву. Провел там две недели.

— На Лубянке?

— Да. И когда уже потом я читала дело Циолковского — за эти две недели, по-моему, его вызывали на допрос один или два раза. Он не мог понять, в чем его обвиняют, и, по-моему, со временем следователь тоже понял, что бедный глухой ученый ни в чем не виноват. Но заключение после допроса было шоковым, потому что следователь писал: «Да, похоже, что учитель Циолковский не виноват ни в чем, но на всякий случай ему надо дать год трудовых лагерей». Ему тогда 64 года, что такое трудовые лагеря — можно только представить, это было ужасно, и наверно, он бы там не выжил. Но все это заключение перечеркивается красным карандашом начальника ВЧК Евдокимова, и тот пишет только одно слово: «Освободить». Циолковского отпускают. Он долго приходит в себя, потом добирается с Лубянки на вокзал — нынешний Киевский. С трудом кто-то помогает ему сесть на товарный состав, который идет мимо Калуги. И через много часов он, наконец, добирается до дома. У него был такой вид, что его жена Варвара Еврафовна, которая открыла дверь, даже не узнала. Об этом аресте он никогда никому не говорил. Единственно в письме моему деду, своему зятю, он написал, что «выбили меня из колеи два тяжелых события — это смерть Вани (сына, который умер за полтора месяца до его ареста) и Чрезвычайка, и то, что легче пережить молодому и здоровому, для меня, конечно, было очень тяжело». Больше никаких слов, никаких воспоминаний, никаких рассказов никто из родных от него не услышал.

— Кстати, о родных. Вы сегодня живете в Калуге, все потомки гения жили здесь после его ухода?

— Раньше в основном да, но поколение моих племянников — уже живет ближе к Королеву, к Звездному городку.

— Их жизнь связана с космосом?

— Нет, они с космосом не все связаны, но, например, мой двоюродный брат работает в корпорации «Энергия», то есть он прямой продолжатель этой космической традиции.

— Ехал в такси к дому Циолковского, и водитель мне сказал, что по калужской легенде – здесь часто видят дух гения…

— Мне иногда экстрасенсы говорят: «Ну что, ты не чувствуешь, что он сюда приходит?» (Смеётся). Я не чувствую, но я понимаю, что его дух как бы и тут остался, иногда я с ним общаюсь, когда посетителей нет. Проходишь по комнатам, вроде проверяешь, как дела, и в то же время как бы разговариваешь с родными.

— О чем вы рассказываете прадеду?

— Он и так все слышит: что все хорошо, что мы его любим, что мы стараемся, чтобы хоть стало немножко лучше, немножко добрее в мире, и мы помним, что он об этом мечтал.

Максим Васюнов