Марьюшка, двенадцатилетняя крестьянская девочка, проснулась рано утром и, ещё не открывая глаз, услыхала знакомые, приятные звуки. На кухне что-то потрескивало и шипело. Это её мать, молодая хозяйка Анна, топила плиту и жарила овсяные блины.
Старая добротная, срубленная из толстых брёвен ещё дедом, изба зимой хранила тепло, а летом прохладу. Августовские ночи были свежими настолько, что утром уже надо было протапливать плиту.
Было первое августа, праздник Первого Спаса. Завтра начнётся короткий, но строгий Успенский пост. Стоял роковой 1917 год. Однако в крестьянской жизни ничего не изменилось. Всё так же вставали рано утром. Хозяин Илья, отец Марьюшки, помолившись Богу и попив чаю, запрягал лошадь и ехал в лес по своим плотницким делам. Его жена Анна хлопотала по хозяйству. Надо было обрядиться со скотиной — напоить и подоить кормилицу Рыжуху, выгнать её вместе с овцами в стадо, которое собирал поутру пастух, собрать свежие яйца из куриных гнёзд, которые те порой устраивали в самых потаённых местах, вынести пойло свиньям. Потом Анна принималась за домашние дела: затапливала плиту, размешивала поставленное с вечера тесто, грела большую чёрную чугунную сковороду, поливала её льняным маслом и жарила вкусные овсяные блины.
Марья была старшей дочерью. Точнее, она была вторая. Первая, Наденька, умерла во младенчестве. Погоревали Илья с Анной, да что делать — Бог дал, Бог и Взял. Отец Павел, настоятель храма, отпевая Наденьку, утешал молодых родителей: «У вас теперь ангел на Небесах, молитвенница ваша. А деток Господь ещё даст — эво какие вы молодые да здоровые». И точно, если не каждый год, то через год рождались у них новые дети: Манюшка, Санюшка, Катенька, Верушка. Илья даже шутил: «Одних девок Господь даёт. Хоть бы паренька батьку на радость дал».
Семья была молодая, крепкая, работящая. Анне было тридцать три года. У её родителей Григория и Марии было десять детей, она была старшей из сестёр. У родителей Ильи, Павла и Марфы много деток умерло во младенчестве, выжило только шестеро, так что в те времена их семья считалась небольшой. Десять — двенадцать детей в семье было рядовым явлением. У двоюродного брата Анны, Фёдора было шестнадцать детей. Смерть младенца не была большой трагедией для родителей, поскольку, если он был крещён, то душа его сразу попадала в рай. А вместо умершего рождались новые. Да и работы у крестьян было столько, что горевать было некогда. У того же Фёдора один сыночек умер по недосмотру матери: когда его окрестили, везли из церкви на телеге, мать, Мария, кормила сынка грудью, в которой было столько молока, что сынка случайно ею и придавила. Было горюшка, да что делать теперь уж не вернёшь.
Марьюшка была старшей, любимой дочерью у Ильи с Анной. Она первой проснулась сегодня утром. Другие дочки — Саня, Катя, Вера ещё сладко спали. Анна испекла уже большую стопку блинов. Их аромат разошёлся по всей избе. Подойдя к разостланной на полу соломенной постеле, на которой спали дочки, Анна стала тихонько поталкивать их в бок ногой: «Девки, вставайте-ко блины-то есть, пока горячие. Марья, тебе-то с Санькой надо в лес сбегать за черницам — ужо к поезду снесёшь, да продашь, всё каку копейку заработашь». Небольшая железнодорожная станция находилась в пяти верстах от деревни. Через станцию проходило несколько поездов на Петроград и в другую сторону — на Вологду. До Петрограда было около трёхсот вёрст. Поезда стояли несколько минут, но пассажиры успевали пройтись по перрону, покурить, подышать свежим воздухом. Жители окрестных деревень, в основном подростки, прибегали к поездам и предлагали пассажирам недорого свои незатейливые продукты: пирожки, творог, молоко, лесные ягоды.
Наевшись вкусных блинов и запив их ещё теплым молоком, Марьюшка и Санюшка отправились в ближайшее болотце, до которого было версты две и которое называлось Дранишник, собирать чернику. Почти от самого дома начинался лес. Возле деревни он был реденький, чередовался с широкими полянами, на которых были крестьянские сенокосы. Мягкая мшистая тропинка бежала всё дальше, лес становился гуще, темнее. Старые ёлки стояли возле самой тропинки, свесив свои тяжёлые ветви и касаясь ими девичьих плеч. Впереди, особенно в низинах стоял густой, белый как молоко туман. Но на востоке уже поднимало свою пламенную голову солнце, и девочки знали, что бояться им нечего — скоро солнышко будет высоко и прогонит из лесу туман вместе с остатками их детского страха. Давно уже в лесу пели птицы, эти первые предвестники утра, а с восходом солнца их гомон и жизнерадостное пение становились всё громче. Солнце светило уже ярко. Августовский день обещал быть ясным и жарким.
Вот и Дранишник — небольшое болотце, в котором росли тонкие сосенки. Из этих сосенок местные жители драли щепу чтобы крыть крышу, плести корзины. Поэтому, очевидно, и родилось такое название. Девочки сворачивают с тропинки и медленно шагают, утопая в мягком мху. Всюду по болоту, особенно вокруг старых пней растут кусты черники. Здесь, в сыром месте, они особенно высокие, листья широкие и зелёные. Спелые крупные ягоды висят, подёрнутые сизым налётом. Чернику здесь ещё никто не брал. Крестьяне испокон века начинали брать чернику только с Ильина дня, который празднуется 20 июля. Благословенные леса уродили в этом году столько черники и такой крупной, что до далёкого Дранишника ещё никто из односельчан не добрался — за две недели, прошедшие с Ильи, собирали только около домов, в ближайших лесах и болотах. Марьюшка и Санюшка были первыми, кто пришёл сюда по ягоды. Поэтому они быстро наполнили свои корзинки проворными руками, которые стали красно-синими от спелых ягод.
К десяти часам утра девочки уже вернулись домой, увидав во дворе отца, который распрягал лошадь.
-Эво, тятя, гляди-ко сколько ягод насбирали, да крупнушшии какие — промолвила Санюшка.
-Молодцы девки, тятины помощницы! Слава Богу, ноне ягод-то уродил Господь! — ответил Илья.
-Катеньке с Верушкой веточек с ягодам наломали, от зайчика гостинца — добавила Марья.
Ну топерь отдохните. Марья, на станцию-то пойдёшь к поезду, дак тебя дядя Пеша до полдороги довезёт. Он на лошади поедет в Додоново болото лес пилить. Как раз к обеду на станции будешь.
Пообедав и отдохнув, Марьюшка садится на телегу к дяде Пеше, тятиному брату и они едут вместе по лесной дороге в сторону станции. В небольшой корзинке у Марьи в кулёчках разложена свежая черника для продажи. На половине дороги дядя Пеша поворачивает в лес, а Марьюшка слезает и пешком идёт до станции, неся в одной руке корзинку, а в другой веточку, которой отмахивается от надоедливых слепней. День стоит жаркий, душный. Даже на тенистой лесной дороге чувствуется духота и испарение влаги с окрестных болот. В августе в этих местах часто бывают сильные грозы, особенно после таких жарких, душных дней. Почти не один год не обходится без грозы в Илью, 20 июля. Старики крестятся после каждого удара грома, говоря, что это Илья-пророк по небу едет на колеснице. И в этом году на Илью была сильная гроза с ливнем. Бабушка Марфа часто повторяет: «Ильинские тучки — навозные кучки», объясняя, что если после Ильи зарядят дожди, то в огороде всё уже плохо будет расти, а кое-что может и подгнить. С такими раздумьями, Марьюшка дошла до станции. Зной стоял уже нестерпимый, поэтому народу на станции почти не было. Из-за того, что полдороги её везли на лошади, а другую половину она шустро прошагала, гонимая слепнями и комарами, она пришла на станцию рано. Поезд из Петрограда должен был подойти только через час. Девочка села на скамейку возле вокзала под развесистой берёзой, где не так палило безпощадное солнце, и стала ждать. В полуденном знойном воздухе на все лады раздавалось жужжание цикад, да иногда подлетали слепни, от которых Марья отмахивалась веточкой.
Но вот неожиданно вдалеке послышался звук приближающегося поезда. Марья увидела чёрный паровоз, к которому было прицеплено всего несколько вагонов. Это был странный поезд. С 1914 года, когда началась Великая война, Марьюшка повидала всякого. Видела разные поезда, разных людей, раненых, видела даже пленных австрийцев, которые жили в бараках неподалёку от деревни. С 1913 года она ходила в церковно-приходскую школу, в свои двенадцать лет была уже грамотной. На первом вагоне был прикреплён белый флаг с красным крестом, а дальше была надпись «Миссия японского красного креста». «С чего это тут японцы?» — подумала Марьюшка.
Поезд остановился, но не на самой платформе, а немного поодаль. Марьюшка на всякий случай подошла к поезду — вдруг кто захочет купить ягоды. Но вот из него вышли несколько вооружённых солдат, что немного испугало девочку, однако она не спешила отойти. Неожиданно совсем рядом, в ближайшем к ней вагоне открылась дверь, из которой выглянул господин в военной форме с усами и бородкой, а за его спиной показались лица девочек, проимерно чуть постарше, чем сама Марьюшка. Судя по одежде и манерам, они были «из благородных».
-Возьмите ягодок, господин, свеженькие, только что из лесу — бойко сказала Марьюшка, привыкшая общаться с пассажирами. Стоявшие возле поезда солдаты недовольно покосились на Марьюшку, но ничего не сказали. Господин спустился на землю, за ним сошли четыре девушки в красивых серых платьях и шляпках и мальчик, коротко стриженный, тоже в военной форме, примерно ровесник Марьюшки.
-Возьмите, вкусные.
-Ну раз свежие и вкусные, то возьмём.
-А сколько Вам?
-А сколько не жалко, хоть все.
-Пожалуйста, Ваше благородие — Марьюшка достала из корзинки все кулёчки с черникой и отдала девушкам. Господин достал из кармана крупную бумажку и отдал Марьюшке.
-Ой, барин, да мне и сдать-то нечем. Это ведь много!
-А не надо сдавать. Как звать тебя, красавица?
-Марья, Ваше благородие.
-Спаси тебя Господь, Марьюшка, за твои ягоды!
И тут вдруг что-то словно озарило Марьюшку изнутри.
-Батюшки святы, да ведь это… Она припомнила, как каждое воскресение в церковно-приходской школе она вместе со всеми детьми пела тропарь Животворящему Кресту «…победы благоверному Императору нашему Николаю Александровичу на сопротивныя даруя….» и всегда смотрела на портрет Государя, на его доброе, благородное лицо, излучающие любовь глаза! И вот эти-то глаза она и узнала сейчас! Он, конечно, изменился, постарел, осунулся. Лицо его было не таким холёным, как на портрете, оно словно потемнело, выцвело. Но эти глаза, в которых можно было увидеть всё — и любовь и благородство и нежность и боль — эти глаза не изменились! Разве что стали ещё более печальными. Они словно вобрали в себя все скорби и страдания русского народа, все тяжести Великой войны и великой смуты. И этот взгляд был таким, словно он смотрел куда-то поверх всех, вдаль, видел будущее. Такого взгляда и таких глаз Марьюшка никогда ещё не видела. Она, изумлённая, так и не договорила фразу, плотно сжав в руке полученную бумажку, и всё глядела в эти чудные глаза. Она поняла, кто стоял перед ней и он понял, что она поняла.
-Ну-ка, отойди, девка, нечего тут! — недовольно окрикнул один из солдат.
Марья словно вышла из оцепенения, испугалась и хотела было бежать.
-Постой — сказал Тот, кто так её поразил. Он достал из-за пазухи ещё одну бумажку и сунул в карман изумлённой девчонке. А также протянул небольшую иконку с изображением святителя Николая.
-Благослови тебя Господь, Марьюшка — сказал Он, перекрестил её и нежно, по-отцовски поцеловал в лоб.
-Ну-ка, бегом отсюда, шельма — уже совсем грозно прикрикнул солдат с ружьём.
Марьюшка не успела ничего сказать в ответ, да и не смогла бы. Она быстро шла от станции, и уже не слышала, как все зашли в вагоны, как захлопнулись двери и поезд тихонько тронулся и пошёл дальше на восток.
Дойдя до лесной дороги, которая вела домой, она зашагала ещё быстрее, почти побежала, размахивая пустой корзинкой. Ей почему-то хотелось плакать. В горле что-то мешало и слёзы подступали к глазам. Она не могла объяснить, почему она так любила этого человека и почему ей хотелось плакать. Это было каким-то чудом, что она увидела его, может быть самым важным моментом в её жизни. Это благословение и этот отеческий поцелуй она, двенадцатилетняя девочка, пронесёт через всю жизнь, которую, как ей тогда показалось, он словно видел наперёд.
Так она возвращалась домой по своей лесной дороге. В воздухе наступило зловещее затишье, которое бывает только перед сильной грозой. Было такое напряжение, что даже перестали летать назойливые слепни и нудные комары. А к середине пути даже перестали верещать цикады. И только ласточки проносились возле самой земли, тревожно вскрикивая. Пройдя густой ельник, уже совсем недалеко от дома, Марьюшка увидела, как с запада поднималась страшная иссиня-чёрная туча Вскоре послышались первые зловещие и страшные звуки приближающего грома, чередующиеся со стальными отблесками молний и начали тяжело падать на пыльную землю крупные капли дождя.
Вадим Грачев
ПУБЛИКАЦИИ ПО ТЕМЕ:
Николай II. Отречение от императора
О книгах Петра Мультатули. Царская Семья
«Цареубийца». Шизофрения и убийство России
Полный титул Государя Николая Второго
ДРУГИЕ РАССКАЗЫ:
Прекрасно, очень трогательно! Большое спасибо Вам, Вадим!
Спасибо Вам на добром слове!
Чудесно! Мысленно увидел эту встречу…