Юрий Казарин — Деревенский Данте

Зачем поэт и профессор Юрий Казарин променял современный город на уральскую глушь?

«Поэта Юрку» в уральской деревне Каменка уважают. Он своими руками себе дом поставил, каменный, сам его деревом обшил. Сам дрова рубит, сам баню топит и растит деревья. Правда, голубые ели и кедры в огороде многие считают за странность – у нормальных-то людей кругом картошка. Одевается он по-деревенски просто: носит телогрейку и валенки. И если встретишь его, бредущего в любую погоду к Чусовой с удочкой, то только по думающему взгляду отличишь от коренных жителей уральской глубинки.

О настоящем человеке

Поэт и доктор филологических наук, профессор Уральского федерального университета, которого мечтают заполучить вузы от Нью-Дели до Лондона, Юрий Казарин давно стал частью и Каменки, и природы вообще.

«Когда ты живешь в деревне, то неожиданно для себя начинаешь понимать, что ты не ценнее птички, — говорит Казарин. — Ты живешь, думаешь и чувствуешь то же самое, что чувствует трава, деревья, кусты. И когда ты это понимаешь, ты становишься настоящим человеком. Потому что настоящий человек – это часть природы, а не часть города».

Мы выходим на утес, взлетающий над извилистой рекой и бескрайним – почти уже желтым — лесом, Юрий Викторович шагает к самому краю скалистого выступа, долго смотрит вдаль, изредка проводит рукой по седеющей бороде. И, кажется, что он сам стал продолжением утеса или самим утесом.

Из родного Екатеринбурга профессор захотел уехать в 2000–ом году, ему было тогда сорок пять. Казарин бежал от людей, которых вокруг него становилось тем больше, чем более знаменитым он становился. Кого-то цеплял его поэтический дар, кого-то жизненный опыт: работа на заводе, в морге, на телевидении, служба в разведке, а для кого-то он был просто «классный препод» с филфака. Радоваться бы да купаться в лучах славы, но вместо этого Казарин убежал в свое деревенское одиночество.

«Раньше в деревне зимой почти никто не жил, кроме меня. И в сильнейшие морозы я выходил ночью на улицу и разводил огонь, — рассказывает Казарин, — представьте, зима, минус сорок, ночь, а вокруг – звезды. И ты один. У меня было ощущение, что я вообще на планете один. И неожиданно, я не знаю, откуда это берется, вдруг начинают слышаться какие-то непонятные звуки, какие-то непонятные интонационные конструкции, и ты потихоньку-потихоньку начинаешь осознавать, что с тобой что-то происходит, ты забываешься, но потом приходишь в себя, а у тебя стихотворение есть».

В деревне Казарин написал одни из лучших своих научных работ – о поэзии и литературе, о природе творчества – и поэтический сборник «Каменские элегии», разошедшийся по домашним библиотекам, как книги модных поэтов оттепели.

Поэт с Уралмаша

Стихами Казарин начал думать – все настоящие поэты не пишут, а думают — с детского сада. Строчки в голове отбивались ритмами, замыкались рифмами. Сначала Юре казалось – у всех так, но реальность оказалась куда менее поэтичной.

Жил маленький Юра с семьей в бандитском районе Уралмаш, где «воздух был насыщен не поэзией, а страхом». Пришлось учиться его преодолевать. Это умение пригодилось, когда Казарин возглавил уральский Союз писателей, чье здание хотел отобрать местный криминальный авторитет. Председателю много раз убедительно с оружием в руках объясняли, что не поэты нынче рулят, но поэт думал иначе. И не уступил.

«Инаковость мысли» тоже не раз пригождалась Казарину, в том числе в делах государственной безопасности. Однажды к ученому пришли люди в штатском, объяснились — в центре Екатеринбурга машина с десятками килограммов взрывчатки, чья она – непонятно, но есть анонимное письмо. По этому письму лингвист составил языковой портрет автора и даже предположительно установил его имя, определил образование. Оказывается, в любом тексте человек оставляет свои «паспортные данные», Юрий Викторович умеет их «читать».

По этим скудным фактам уже ясно: Казарин – это не поэт-мальчик с утонченной внешностью и тонкой биографией, а поэт-мужик с мощной судьбой. «МужАк», – как говорил Высоцкий про Шукшина. Потому Казарин и выбрал для своего думания не теплую кафедру где-нибудь под Парижем, или на «одном из пяти континентов, держащегося на ковбоях», а суровый уральский край, где есть одно море – море комаров; где от мороза сводит дыхание и в плохую погоду всегда выключают свет.

Поцеловавший смерть

«Русскому художнику нужна воля, чтобы его никто не трогал, никто не мучил, никто не заставлял заниматься тем, что ему противно, — перечисляет преимущества деревенской жизни Казарин, зажигая свечи в дождливую ночь. — Я счастлив, что у меня нашлась такая точка на земле, где я чувствую себя свободным. И где ты не позволяешь себе тратить время понапрасну. В городе можно лежать, пить таблетки, ждать их действия. А тут я таблетки выпил от давления, встал, заварил кофе, вынес помои, притащил дрова, воду и начал жить».

«Юрка правильно живет, — говорит каменский забулдыга дядя Коля и подтверждает сказанное уральской присказкой «как есть», — как есть, правильно живет. Рыбы ловит больше нашего».

А вот городские не понимают, зачем надо было уезжать в деревню. Для них Каменка – край географии, для Казарина – метафизики.

Литературоведы считают, что Юрий Викторович – это один из тех писателей, которым удалось заглянуть за спину смерти. Слишком уж его стихи глубоки, так в русской литературе познавали только те, кто ходил по лезвию между жизнью и вечностью.

О смерти Казарин, в самом деле, пишет много. «Потому что нахожусь с другой стороны уже, — говорит поэт, — я смерть обнял, поцеловал и встал за ее спиной». Кажется, живя в самом сердце Урала, а значит и всей Земли, он понял нечто такое, что объясняется не только словами.

…Прощаясь с Юрием Викторовичем ранним промозглым утром, оставляя за спиной натопленный дом и сад, наполненный запахами приближающейся осени, мы стали свидетелями первого робкого снега. «О, снег пошел! – радостно воскликнул деревенский Данте. — Скоро воздух станет крепким. Все уедут. Останутся только собаки, птички и я! Хорошооо!»

Как есть хорошо.

Максим Васюнов

 

Стихотворения Юрия Казарина из цикла «Каменские элегии»

***
Сивый, больной, поддатый,
жизни на три копейки —
вот деревенский Данте
в валенках, в телогрейке,
в думах, в своей простуде,
вечно в обнимку с твердью:
ангелы — это люди,
переболевшие смертью.

***

Чтобы вырезать дудку из ветки в лесу,
нужен мальчик-заика и ножик,
и река, и чтоб небо щипало в носу,
и пыхтел под рябинами ежик.
Скоро дождик равнине вернет высоту,
в одуванчике высохнет ватка.
После ивовой дудочки горько во рту,
после ивовой музыки сладко.

***

В пепельнице окурок,
в небе кусок луны.
Тысячу слов, придурок,
вытянешь из стены.

Спи, говорю, покуда
счастья на свете нет:
значит иное чудо
мучает этот свет.

***

Кто-то спросил: — Ну как? —
ночью в пустом дому.
Я говорю: – Никак. —
этому никому.

Поздно. Я спать пошел.
Просто оставлю свет.
И положу на стол
парочку сигарет.

***

Ты помедли надо мной,
ангел улетающий.
Каплет ужас ледяной
из души рыдающей…
И поём средь бела дня,
коли сердце порвано, –
то ли ворон – про меня,
то ли я про ворона.

 

ПУБЛИКАЦИИ ПО ТЕМЕ:

Максим Васюнов: спустя годы это кино отзовётся по-новому…