Изучая родословную, постоянно находишь в ней сюрпризы и открытия. Был у моего прапрадеда, Кострова Григория, сын Василий Григорьевич, которого в деревне звали Васенька, а всех его потомков — Васенькины. Один из сыновей Василия Григорьевича — Костров Фёдор Васильевич, или по-деревенски Федька Васенькин, был самым выдающимся деревенским гармонистом.
В 1941 г. у него родился сын Анатолий, и тут же Фёдора взяли на войну. В феврале 1943 г. он пропал без вести, погиб на фронте. С того момента, как его взяли на войну, прошло уже почти 80 лет. В деревне не осталось почти никого, кто помнил бы довоенное время. И все же бывают чудеса. Каждое лето в нашу деревню приезжает из Санкт-Петербурга старейшая жительница, моя дальняя родственница, родившаяся здесь ещё в 1929 г., Ана Владимировна Лазарева. Минувшим летом мне посчастливилось пообщаться с этой уникальной женщиной, позаписывать интервью. Она много мне рассказала о жизни довоенной деревни, которую хорошо помнит. В числе прочего я спросил, кто у нас в деревне был лучшим гармонистом. И она не задумываясь, сходу говорит: «А вот Федька-то Васенькин лучше всех играл, да его брат Ваня. Уж так хорошо играл на всех гуляньях, так любили плясать под его игру, что даже частушку про него сочинили. Правда, начало я забыла, а конец такой был: «Только под ногу играет Федька Васенькин один». «Под ногу» — это значит под пляску очень ладил, хорошо играл. Видимо, в начале пели про то, что гармонистов много, а вот он лучший, играет «под ногу».
И я подумал: вот не чудо ли! Человек родился более 100 лет назад, в 1915 г., уже более 75 лет назад погиб на фронте, остались буквально не более 2-3 человек, кто его помнит, и вдруг эта 90-летняя старица, которая 80 лет назад видела его игру на гармони, так отчётливо всё припомнила, и даже вспомнила (пусть и не полностью) частушку про его игру, которую сочинили деревенские жители.
Теперь остаётся только пораздумать и реконструировать первую половину этой частушки. В такие моменты чувствуешь, что история будто оживает у тебя на глазах!
Вадим Грачев
Мой читательский дневник. Владимир Солоухин «Двадцать пять на двадцать пять»