Наш ответ «клиповому мышлению» — это «долгое чтение», например, дневники любимейшего Михал Михалыча. Это самый большой в мире писательский дневник, охватывающий полвека жизни.
Погружаешься в текст, например, первого тома (1905-1913 гг), и ощущаешь биение жизни того интересного и странного времени. Пришвин — активный участник Религиозно-философского общества, частый гость у Мережковского и Гиппиус, и тоже, как и Розанов, пишет о его европейскости, чистоте вплоть до стерильности, какой-тоискусственности и нерусскомти (Мережковского можно представить живущим только в Петербурге, в Москве — сложно, в провинции — почти невозможно). А рассуждает Мережковский только о Христе и Антихристе, и всё это попахивает мертвечиной.
Куда интереснее Василий Васильевич Розанов — этот взъерошенный, «мизерабельный» русский гений, которого всю жизнь будешь постигать, так и не насытишься им до конца.
Тут и Макс Волошин, с которым Пришвин случайно знакомится в поезде, и Блок, и Клюев, и Ремизов, и жена Фрося с маленьким ребёнком, которая потом, спустя 30 лет, превратится в «Павловну», и от которой он на старости лет сбежит к любимой Лёле, Валерии Дмитриевне — целая трагедия для всех, но это будет потом.
Будет ещё 17 толстенных томов дневника, где и революция, и все войны, и Сталин, и Маршак, и все-все-все, и всё так необычно, всё не укладывается в привычные стереотипы, всё как откровение. Счастье тому, кто прочитает все 18 томов! В добрый путь!
Кладовая Пришвина. Изданы самые длинные дневники русской литературы
Вадим Грачев