Пять тонких книжиц, все пять легко помещаются в карман пиджака, на обложках портреты, написанные сепией. Практически никто из них не смотрит нам в глаза, а будто бы сквозь состарившиеся время – Юрий Кузнецов, Николай Дмитриев, Михаил Анищенко, Николай Зиновьев, Светлана Сырнева.
В таком же стиле художник Никас Сафронов не так давно создал серию портретов разведчиков. И в этом есть какая-то драматичная логика. Представленных поэтов можно назвать нелегалами русской литературы – они были, творили, действовали на умы, однако имена их были будто бы под запретом. Последние несколько десятилетий их не издавали.
Так что нет в этом ничего странного, что многие поэты и разведчики делят одну судьбу и одну сепию.
«Запрещенная» — это конечно слово не совсем точное, автор идеи и издатели (а это проект Совета молодых литераторов Союза писателей России и редакционно-издательского дома «Русский писатель») не скрывают, что продиктовано оно больше маркетингом. Потому что основная аудитория, для которой выпускались книги – молодежь, а она любит все запрещенное. Тут главное ее зацепить. Именно поэтому на формат и оформление была брошена тяжелая артиллерия.
А дальше «работают» уже сами поэты.
«Мы подбирали стихи так, чтобы оторваться от них уже никто не мог, чтобы молодой человек открыл книжку, прочел несколько стихотворений и захотел искать стихи и полную биографию наших героев в Интернете, — рассказывает один из создателей серии, руководитель Совета молодых литераторов Андрей Тимофеев. — А насчет актуальности мы не сомневаемся, в целом пришло время, когда русская культура стала актуальной».
Самый известный из тех, кто вошел в новую серию — Юрий Кузнецов. И к разведке он, пожалуй, ближе всех. Его отец, начальник разведки корпуса, погиб в 1944-м («Осколком мины прямо на дороге убит был подполковник Кузнецов»), однако «оконченный войной» он продолжался в судьбе и произведениях поэта (Я пил из черепа отца / За правду на земле, / За сказку русского лица / И верный путь во мгле. / Вставали солнце и луна / И чокались со мной. / И повторял я имена, / Забытые землей).
Современному поколению Кузнецов тоже как родной, и не только из-за его рефлексии, но и потому что он был невероятным интеллектуалам, в его стихах есть все, что обычно восхищает молодых – и философия, и мифология, и тонкая лирика, от которой голова кружится как от первого поцелуя.
Серию «Запрещенной русской поэзии» я бы советовал начинать читать именно со сборника Юрия Кузнецова.
Но лично мое открытие – стихи Николая Дмитриева. «Он был озарением нашего поколения», говорил о нем критик Владимир Бондаренко. А вот, пожалуй, самые известные строчки Дмитриева, которые сегодня многие повторяют как афоризм, не задумываясь об авторстве: «Мало ведь оставить детям отчество, — / Надо им оставить и Отечество». Он тоже рано осиротел, но не замкнулся, его тоска по родне вылилась в безусловную любовь вообще ко всем людям. Не мог только поэт понять тех, кто страдал «куцей памятью», и потому в своих стихах он, работавший простым учителем в Балашихе, мечтал, что вот-вот изобретут такую технику, которая бы вытаскивала солдатиков Великой Отечественной войны из архива, «из царапанных кадров сюда» (мощное его стихотворение «У телевизора» тоже вошло в тонкий сборник серии). Дело здесь не только в ностальгии по родителям, по поколению победителей, все ярче в 90-х годах, а Дмитриев активно работал в это время, раздавался вопрос, до сих пор не потерявший своей остроты: «… а мы смогли бы / Вот так погибнуть за Москву?».
Жгут своей актуальностью читательские сердца стихи других участников серии «Запрещенная русская поэзия». На сорока страницах сборника поэта Михаила Анищенко диалог со всей мировой литературой, от Басе до Гоголя, от Данте до Бродского, последнего, он, явно недолюбливал, и как сказали бы адресаты этого сборника, студенты, Михаил Всеволодович Иосифа Александровича откровенно «троллил». И за то, что «болтливость длил», и что «боль земную на цепочке / гулять под вечер выводил». И хотя читателей Дмитриев предостерегал от сравнений с Бродским, все же от них никуда не деться. Хотя бы потому, что были современниками, и оба работали когда-то фрезеровщиками, и потом сменили немало профессий прежде, чем доросли до таких высот в поэзии, с которых позволительно разговаривать хоть с самим Богом. От этой возможности, к слову, русские писатели никогда не уклонялись: «И здесь, на земле, где все хуже и горше, / Он каждого любит, но каждого – больше».
Не меньше смысла, грусти, тоски и всепрощающей любви и в сборниках Николая Зиновьева из Краснодарского края и Светланы Сырневой из Кирова. Поэтому не смотрите, что книжицы серии «Запрещенная русская поэзия» маленькие и тонкие, на самом деле, на современных прилавках трудно найти что-то более живое и объемное.
Общий тираж книг более пяти тысяч экземпляров.
Максим Васюнов
Юрий Кузнецов
«Новое солнце»
А над нами все грозы и грозы,
Льются слезы, кровавые слезы,
Да не только от ран ножевых.
Матерь Божья над Русью витает,
На клубок наши слезы мотает,
Слезы мертвых и слезы живых,
Слезы старых, и малых, и средних,
Слезы первых и слезы передних…
А клубок все растет и растет.
А когда небо в свиток свернется,
Превратится он в новое солнце,
И оно никогда не зайдет.
Николай Дмитриев
***
Надо в долгожители готовиться,
Пагубные усмирять влечения.
Перестать напрасно беспокоиться,
Моционы совершать вечерние.
Мало ли, что сгинуть ярко хочется!
Нет. Не к месту это молодечество.
Мало ведь оставить детям отчество, —
Надо им оставить и Отечество.
Михаил Анищенко
***
Положим, проселок, дорога
И лес утопает во мгле.
Положим, что это немного
Для счастья на этой земле.
Положим, что это немного.
Но как хорошо, что во мгле
Есть именно эта дорога
На именно этой земле!