Каждый свой приезд в Тарусу я начинал с похода к домику Заболоцкого. Каждый раз от увиденного я грустил все больше — дом зарос, вокруг бардак — диван, холодильник, книги, бутылки, все это на улице. Будто бы хозяин давно переехал жить под низкое калужское небо. Но хозяина встретить никак не удавалось. Окна дома во все мои приезды были грязными настолько, что в них не отражалось ничего, и заглядывать через них внутрь тоже было бесполезно.
В другой свой приезд я увидел открытую дверь, из которой вылетал густой запах алкоголя, табака и запустения. Соседи говорили, что в доме часто собираются местные алкоголики и бомжи, — «мы боимся, что дом рано или поздно сгорит». Ещё больше шансов у дома рухнуть — при внимательном осмотре видно, что ремонта не было здесь чуть ли не со времен Заболоцкого. Соседние дома куда более ухоженные.
И вот мне повезло. Я наконец застал дома хозяина. Он представился: «Евгений Евгенич». Якобы профессиональный музыкант в прошлом, ныне водит по Тарусе экскурсии. Всех туристов обычно ведёт к домику, где жил дачником Заболоцкий. «Эта фишка моих экскурсий, а то обычно все говорят только о Цветаевой и Паустовском». Евгений рассказал, что дом разваливается, что его самого ещё в девяностые обещали отсюда выселить и дать другое жильё. Но потом якобы про это забыли. Впрочем, точной информации о том, чей дом по документам, кто именно обещал, почему не случилось — Евгений не дал. Зато прочитал любимое стихотворение Заболоцкого.
…Было бы неплохо дом этот сохранить, не позволить ему сгореть или рухнуть. Хотя бы потому что Заболоцкий большой русский поэт. Хотя бы потому что Заболоцкий «человек мучительной совести и судьбы». (Мессерер). Он прошёл и застенки, и пытки, и травлю. Таруса же была местом, где он чувствовал себя счастливо и спокойно. В Тарусе Заболоцкий создал немало шедевров мировой поэзии (можно найти в интернете и удивиться — так это Заболоцкий написал! Да ещё в Тарусе! Кто бы знал!).
Не только я считаю, что дом этот надо сохранить. Борис Мессерер, известный художник, который для Тарусы сделал многое и который проводит здесь каждое лето, со мной согласен: «Долг государства взять на себя заботу об этом доме, увековечить память Заболоцкого».
Осталось сделать так, чтоб с этим согласились местные власти.
Почему я вообще говорю о Заболоцком? Во-первых, это действительно большой русский поэт. Пока непонятный нами. Но «в поэзии его есть такой запас прочности, что подкрепляет нашу надежду на жизнь произведений поэта в будущем» (Лев Озеров, предисловие к очерку Заболоцкого «История моего заключения»).
Во-вторых, Заболоцкий был другом героя моего фильма — Паустовского. Ещё одного человека, который сумел не убить свою совесть и разбудить совесть других. И что важно, не уходя при этом в эмиграции — внешние или внутренние. Два «однообразных человека», которые поняли что-то такое, что сделало их слово надсоветским, надмирным:
«Но я однообразный человек,
Взял в рот длинную сияющую дудку.
Дул, и, подчиненные дыханию,
Слова вылетали в мир, становясь предметами.
Корова мне кашу варила,
Дерево сказку читало,
А мёртвые домики мира
Прыгали, словно живые».
(Заболоцкий, Искусство).
А познакомились Заболоцкий с Паустовским в Тарусе. Последний об этом знакомстве написал чуть не во всех письмах друзьям. «Летом здесь был замечательный человек — Заболоцкий. Недавно приходил, читал свои новые стихи, — великолепные почти до слез. Пушкинской глубины, мелодичности и силы» (письмо Достян, сентябрь 1958 г., Таруса).
Через три года Паустовский включит стихи Заболоцкого в «Тарусские страницы», тем самым вернет его имя в советскую литературу.
Ещё одна, малоизвестная, деталь: узнав о смерти тарусского друга, Паустовский пошёл в …храм. И попросил отслужить панихиду. До этого Паустовский в церковь заходил редко.
Стихотворение Николая Заболоцкого «Воспоминание», 1952 год, опубликовано в «Тарусских страницах».
Наступили месяцы дремоты…
То ли жизнь, действительно, прошла,
То ль она, закончив все работы,
Поздней гостьей села у стола.
Хочет пить — не нравятся ей вина,
Хочет есть — кусок не лезет в рот.
Слушает, как шепчется рябина,
Как щегол за окнами поёт.
Он поёт о той стране далёкой,
Где едва заметен сквозь пургу
Бугорок могилы одинокой
В белом кристаллическом снегу.
Там в ответ не шепчется берёза,
Корневищем вправленная в лёд.
Там над нею в обруче мороза
Месяц окровавленный плывёт.
Максим Васюнов