Камень может гореть. «Симфония из камня» может разлететься пеплом над Сеной.
Это удар. Мощный удар. И, прежде всего, по католическому миру. Собор был символом этого мира. А теперь не символ. Потому что символы не горят. Теперь это лишь туристический объект. И поводом его посетить будет не религия, даже не Виктор Гюго и не Пруст, а – пожар.
Открытки горящего собора с дымящем шпилем теперь будут продаваться у его подножья по одному евро. Такова цена и католической веры сегодня. Одно евро. Столько же стоит чашечка кофе.
Потому что если бы вера в мире ценилась по-настоящему, то не видели бы мы специальных включений на фоне адского пламени, не читали бы онлайн-репортажи с острова Сите, не слышали бы, сидя под Нижним Тагилом, в своих наушниках воя сирен на парижских улицах.
Они там даже из духовной трагедии умудрились сделать рейтинг и деньги.
Вместо молчания. Вместо молитвы. Вместо того, чтобы задуматься. Ведь собор, этот древнейший собор, был частью повседневной жизни парижан, он был для них вместо совести. Напоминанием об истории страны и биографии духа.
Башня – про гордыню, собор – про совесть. Башня стоит, в соборе обвалилась крыша.
Пруст бы сказал – я так и знал. Гюго бы промолчал. Потому что он уже все сказал. Вот, например, как теперь говорят, хрестоматийное:
«Собор Парижской Богоматери еще и теперь являет собой благородное и величественное здание. Но каким бы прекрасным собор, дряхлея, ни оставался, нельзя не скорбеть и не возмущаться при виде бесчисленных разрушений и повреждений, которые и годы и люди нанесли почтенному памятнику старины… На челе этого патриарха наших соборов рядом с морщиной неизменно видишь шрам. Тетрus edax, homo edacior, что я охотно перевел бы так: «Время слепо, а человек невежествен».
Невежественный человек вновь не помыл руки перед тем, как прикоснуться к древним стенам. Известно, что в соборе проходила реставрация. Хотели вернуть то, что вернуть уже нельзя. Забыли, что только огонь может вернуть истинное. Вот он и вернул.
Заметят ли парижане? Поймут ли этот рок? Перечитают ли своих классиков? А главное – вспомнят ли о Церкви? И о том, что говорит и думает Церковь.
Плохи времена, если для того, чтобы обратить на себя внимание Церкви надо загореться.
Но было бы что вспоминать! Ватикан за последнее время мало подарил нам света. В этом смысле Нотр-Дам не столько символ католического мира, сколько символ упадка католического мира. Он по своей архитектуре, своим интерьерам подходит для этой роли идеально. Помните, у Верлена: «Там шумы улицы слились в аккорд чуть слышный, И солнце яркое в тени немеет там». В православных храмах, лучи солнца освещают все уголки, Солнце кругом, вокруг нас, у католиков есть место, где разыграться тени. И этой тени они отдают Солнце. Ежедневно, ежесекундно повторяя грех жителей Иерусалима. Зачем архитекторы заключили в камне собора не радость и света, а смерть и черноту? Возможно, их ошибка повлияла на суть и настроение всего католицизма. Пришло время за эту ошибку расплачиваться?
Еще Верлен:
Спокойной тишиной исполнен этот дом:
В нем явно властвует единый царь — Всевышний.
Вечерни отошли; над черным алтарем
Лишь шесть мерцает свеч.
Теперь алтарь (не собора, а католицизма) действительно черный от копоти (и не только). И первая свеча этого мира – Нотр-Дам уже потухла. Громко звучит, но не громче шума вокруг приближающегося Евровидения.
Максим Васюнов