Разговор с настоятелем одной из красивейших церквей России — протоиереем Иоанном Герасимовым.
Гладь неширокой древней реки Трубеж заполняется многочисленными деревянными лодками, в них прихожане и духовенство с окрестных храмов, все – в праздничных ярких облачениях, в руках хоругви, образа, все сияет в рассветном солнце, золотые блики расходятся по мелкой волне к берегу. Там толпы людей, нарядных, с цветами. С первым ударом колокола лодочная процессия начинает путь.
…За очередным поворотом Трубежа открывается гладь широкого – размером с небо – Плещеева озера. Крестный ход проплывает меж двух храмов, стоящих на противоположных берегах реки. Колокольный звон усиливается. Из воспоминаний священномученика Евгения Переславского (Елховского): «Было большой отрадой и духовным наслаждением встречать этот ход, стоя с крестом на воле у паперти храма (в этот день я всегда служил у Введенья, как в главном храме: Четыредесятский – приписной). Какой-то волшебной казалась мне издали картина!… Чудная живая картина!»
«Картину» эту в Переславле-Залесском можно увидеть и сегодня. За немногими исключениями. Она уже не такая многолюдная и торжественная, как до революций, когда Рыбацкая слобода отмечала праздник «Шестого воскресенья». Для местных – это самый дорогой праздник еще со Средних веков. Меньше нынче стало и образов, правда, всегда в руках у кого-нибудь – икона священномученика Евгения (в 1937-м батюшку расстреляли). Еще одно отличие: вместо двух церквей в устье осталась одна, Сорокосвятская, вторую – взорвали.
Но именно с возрождения Сорокосвятской началось преображение этих мест после падения СССР. Сначала – храм, потом берег, потом весь город, а там уж и про красивую традицию речного крестного хода вспомнили…
О том, как в Переславле вновь засияли колокола «храма на воде», о тяжелой и необычной истории этой церкви, о духовных традициях и последних днях мы говорим с настоятелем – протоиереем Иоанном Герасимовым.
«Нам враг мстил за то, что мы храм открыли на Пасху»
– Когда мы с матушкой приехали сюда в 1990-х, храм выглядел очень плачевно, без окон, без дверей стоял (батюшка говорит нежно, как о ребенке), хоть в храме и была спасательная станция, но спасатели не особенно трудились, деревья огромные росли на колокольне, метров шесть одно дерево. Оно разрушало кирпич, стены. А там (показывает под купол) вороны жили. Лично туда лазил, чтобы соскрести воронье гнездо, оно было, может быть, вы не поверите – сантиметров 80 толщины, все из проволок и сухих веток. Вороны вокруг меня кругами летали, а я все разгребаю, разгребаю…
В алтаре было много комнат, кабинетов, зимний придел был застроен полностью. Мы с матушкой поселились в медицинском кабинете и около четырех лет прожили здесь.
И я стал читать акафисты, – это еще до рукоположения, – потом молебны. Ездил в лес зарабатывать на крышу, нам делянку за городом выделили. Уставал, а потом приходил и ломал здесь все перегородки… Спасателям дали место на другом берегу, а они все не выезжают и не выезжают, я уже сам стал выносить их вещи…
Но, конечно, главная беда была – это вода, за 80 лет озеро отобрало у нас 50 метров берега, вода подступала уже к самой колокольне, метров 5 оставалось…
– То есть храм на воде буквально мог уплыть?
– Да. Я обращался к одному мэру, к другому, не было никакой возможности нам помочь. Мы, помолившись, своими силами стали берег у воды отбирать. Отобрали 5 метров, больше просто не смогли. И залили бетоном.
Более ста метров вдоль берега укрепили и облагородили. Раньше деревья тут росли – храм закрывали, а мы приоткрыли его, чтоб люди и храм созерцали, и отсюда смотрели на озеро, отдыхали. По-моему, с этого места самый лучший вид! (Здесь батюшка показывает в окно, за ним – деревянные лодки постукивают о деревянные мостки, деревца склоняются к глади воды, паломники и туристы прохаживаются по берегу, гуляют молча, потому что слова здесь совершенно лишние).
– В общем, вы вернули месту благодать, но, говорят, вам за это отомстили…
– В 1996-м у нас было первое Пасхальное богослужение! Пасха была холодная, а мы – без отопления. Нам кто-то посоветовал купить керосиновую печку. Я купил, вроде тепло она давала, мы грелись. Праздник отслужили – все нормально, потом утром, на другой день Пасхи, я прихожу служить, а здесь дыма столько! Я бы вот вас не увидел (я сижу на расстоянии вытянутой руки). А это ветер сменился, он задувал в трубу, печка клубы дыма прямо в храм выпускала. Я залез под купол, лестница самодельная была, окна разбил, и этот дым на меня – ррраааз! До прихода людей дым вышел, но запах стоял года три, наверное. И, значит, я давай служить службу, отслужил, Крест уже даю целовать, а люди меня в баню приглашают, как сговорились, один, другой: «Батюшка, я баню растоплю, приходите!» Я говорю: «Нет, нет, не надо, я не парюсь в бане». Домой пришел, смотрю в зеркало – я весь черный! Так весь черный и служил, оказывается! Вот такое было у нас искушение, так нам враг мстил за то, что мы храм открыли на Пасху.
Но я помню, как много народу было тогда, какие все люди радостные были, светлые, действительно чувствовалось, что храм воскрес!
«Может, это был рассвет перед кончиной»
– Говорят, что очень много людей крестилось в вашей церкви в те годы. Чуть ли не весь Переславль. А теперь приезжают креститься из других городов…
– Так получилось, то ли вода притягивает, то ли еще что, но здесь, правда, очень много крестилось. Я лично окрестил более 7 тысяч человек с 1995-го года, как меня рукоположили. Потом я уже стал просить других священников крестить.
– Крестятся, потому что место красивое, или все-таки есть осознание таинства?
– Мы беседуем и с теми, кто хочет креститься, и с будущими крестными, говорим о Боге, о вере, о духовной жизни… Когда побеседуешь, то легче идет Крещение, и они более сознательные, понимающие. Бывает так, что человек приходит на беседу с совершенно скучными, стеклянными глазами, совершенно тяжелый вид у него, и ты начинаешь ему говорить Слово Божие. Полбеседы пройдет, смотришь, а у него уже глаза загораются, вот так Слово Божие действует на душу человека! В конце он уже вопросы задает. Вот был случай: пришли на беседу два молодых человека и девушка, все трое жуют жвачку, сели передо мной и жуют. Я говорю: «Надо выплюнуть жвачку». Они побежали, выплюнули, пришли и смотрят каменными глазами. Мне так было тяжело говорить в эти глаза, очень тяжело! Настолько мир может испортить. Но я стал говорить, преодолевая себя. И вы даже не представляете, как изменились их взгляды через полчаса нашей беседы, в конце беседы они уже совершенно другие люди! Господь пришел, чтобы человек изменился, стал лучше, чище, добрее, любви больше имел. Люди в храме стоят – кто они? Это, может быть, бывшие убийцы, бывшие воры, блудницы, прелюбодеи, но Господь коснулся их души – и человек стал меняться. Блудница спасается от блуда, гордый от гордыни, завистливый от зависти, ленивый от лености, злой от злобы, вор от воровства; человек открывает для себя богатство, красоту духовной жизни, за этим очень интересно наблюдать. Если вера не меняет в человеке ничего, то человек не на правильном пути, вера должна менять человека. Это самое главное, для чего мы трудимся, для чего есть Церковь, храм.
– Говорят, что сегодня оскудение веры. Особенно это замечают те, кто помнит 1990-е – тогда целыми городами крестились, и сотни храмов восстановили абсолютно бескорыстно обычные люди…
– Может, это был рассвет перед кончиной. Боюсь даже говорить о том, о чем говорили отцы; но и мне кажется, что тогда было больше горения. Я в монастыре служил в 1995-м году, помню: приходили молодые люди в монастырь, оставались жить, а там не было совершенно никаких удобств, все разрушено, никаких келлий, земля голая… И трудились, горение большее наблюдалось, чем сейчас. Сегодня же наблюдается теплохладность, которая и себя не может согреть, и других зажечь – а человек должен гореть любовью ко Господу, только этот огонь способен зажечь сердца других людей.
– Мне кажется, сегодня такое время, когда любовь как раз и уходит…
– Сказано же: «И по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (Мф. 24, 12). Любовь – это начало, середина и конец всей нашей духовной жизни, мы верим в Бога не потому, что мы обязаны это делать, постимся не потому, что мы обязаны поститься, молимся не из-за того, что кто-то обязал… Вся наша религия держится на любви. Все, что человек делает ради Господа, он должен делать из-за любви. Мы знаем, что есть три вида служения Богу: первый вид служения – это рабский, то есть человек боится Бога, боится, чтобы Он его в ад не бросил, и он старается поститься, исполнять заповеди, в храм ходить. Второе служение – это служение наёмника: «Да, Господи, я буду поститься, я буду молиться, буду хранить Твои заповеди, я буду ходить в храм, но Ты мне тоже давай! Давай мне пить, есть, одежду, здоровье мне, здоровье для моих детей». А есть еще служение любви, подобно как служение сына отцу: сын любит отца и боится в чем-то его огорчить, старается ему с любовью служить. Как некогда говорили святые отцы: я уже не боюсь Бога, а люблю Его. Это третье служение – самое вещее, но почему-то люди не хотят приблизиться к этому служению. Хочется, чтобы все на уровне любви строили отношения свои с Богом, потому что Бог – это не что-то бездушное, Он – Живой.
Надо строить с Богом живые отношения, понимаете. Поэтому соглашусь, сегодня больше всего не хватает любви. Мы смотрим на окружающие нас беззакония, и в нас любовь почему-то умаляется, но нельзя отождествлять грешника с грехом. Источник греха исходит из дьявола, а человек должен подражать Богу, своему Творцу, и в смирении, и в любви, и так далее. Грех нужно ненавидеть, а грешника любить. Мне кажется, побольше нужно говорить об этой добродетели в семье. Многое мы именно в семье должны вкладывать своим детям, не надеяться на школу.
«Я очень хотел стать священником»
– С вами в семье о вере говорили?
– Да, я из верующей украинской семьи, бабушка, мама были очень верующими, рассказывали о Боге, о духовной жизни. Эти рассказы очень запали в душу. Конечно, у нас соблюдались посты, нас водили каждое воскресенье в храм, что тоже плодотворно на нас всех влияло. А нас было четверо детей в семье, мама растила нас без отца. Вера осталась с нами навсегда.
– Здесь я должен спросить о главном событии в вашей жизни: как вы стали священником? Потому что, насколько я понимаю, вы по профессии ювелир, значит, в священники не собирались…
– Я огранял алмазы, а это, представьте, камушек меньше спичечной головки, и нужно нанести на него 75 граней. Именно при таком количестве алмаз обретает блеск, игру, красоту. У меня неплохо получалось, у матушки моей, а мы с ней на работе познакомились, получалось еще лучше. Но однажды мы приехали к моей сестре в Сергиев Посад. Это было начало 1990-х, начало распада, в стране творилось непонятно что, и мы оказываемся в лавре! Матушка моя была тогда невоцерковленной, и она очень удивилась лавре, монашеству, семинаристам… Я ей стал рассказывать о том, что мне говорила мама о вере, о Боге, о добрых ангелах, о злых, о святых, о рае, об аде. Она так прониклась, что со временем стала сама мне говорить: пойдем в храм, пойдем в храм… А потом так случилось, что нам предложили устроиться в совхоз ради квартиры, совхоз был рядом с Сергиевым Посадом, и мы оставили все свои бриллианты, переехали, получили квартиру, работали, помогали восстанавливать Богородицкую церковь, матушка стала петь на клиросе. У нас началось духовное становление.
Спустя полтора года мне предложили стать священником. Это был 1995-й год.
– Как вы на это предложение отреагировали?
– Я очень хотел стать священником. В Богородицком я постигал чтение, приходил с работы, читал паремии… Но тут надо сказать о работе на ферме: она очень тяжелая, в 5 часов встаешь на первую дойку, в 7 приходишь уже с дойки, в обед – опять дойка, вечером – тоже самое. И люди там такие добрые, простые, когда они увидели, что я в храм хожу, молюсь постоянно, они стали ко мне обращаться, чтоб я квартиру освятил. Я объяснял, что я не священник. Тогда они стали записки передавать – подайте за нас в храме, – тогда уже, наверное, мой путь был определен (смеется).
Мы с матушкой очень хотели послужить Богу, но не дерзали. Конечно, когда предложили, то я пошел к духовному отцу. Он сказал: священства не ищут, его Господь посылает, надо Его волю принимать. И вот, по благословению духовника я оставляю работу и приезжаю в Переславль.
– Почему в Переславль?
– Сюда нас пригласил игумен Анатолий, сейчас он епископ Костанайский и Рудненский. Он тогда был наместником Переславских монастырей и строил Никольский монастырь рядом с нашим храмом. И вот, он нас с матушкой в этот храм привез.
«Иконы падали по дороге на землю»
– Вернемся к драматичной истории храма. Меня больше всего поразило, как прихожане боролись за свой храм. Они смело выходили навстречу комиссии по изъятию церковных ценностей и настаивали, чтобы из церкви не забирали необходимую для службы утварь. И ведь их слушали… Расскажите об этом времени.
– Надо начать с того, что здесь 12 лет прослужил священномученик Евгений (Елховский), потом его перевели в Никольский монастырь. Он здесь много положил трудов, его очень любили, ему дом построили рядом с храмом. Основную службу он совершал через реку, во Введенском храме – его взорвали. Ох, как это жалко! Это была такая гармония красоты! Два храма в устье реки, по обе стороны воды… А когда они тот взорвали, то подъехали, чтобы и наш храм взрывать. Даже обложили уже взрывчаткой, а люди, рыбаки местные, стали просить: «Не взрывайте, мы здесь венчались, крестились, мы всей Рыбацкой слободой вкладывали свои деньги, иконы делали, иконостас, штукатурили…». Они даже придумали такую хитрость: оставьте, говорят, храм хотя бы как маяк – нам не видно с озера, где устье реки. И это правда, устье с озера не видно, я как-то плавал на середину, оттуда все сливается. И ввиду просьб рыбаков этот храм оставили, не взорвали. В благодарность звонарь храма еще несколько лет во время тумана звонил в колокола, чтобы рыбакам давать ориентир. Чтоб они слышали, где храм.
После отца Евгения назначали отца Леонида (Гиляровского), это вот при нем боролись с комиссией по изъятию ценностей. Его в те времена часто таскали по судам, по допросам, и за месяц до убийства священномученика Евгения отец Леонид тоже пострадал, его расстреляли. После этого тут никто не служил.
– Но, как я понимаю, здесь был староста, который стал легендой. И ему удавалось сохранять храм десятилетия.
– Да, был староста Петр, такой раб Божий, у него были ключи от храма. И все в храме – иконостас, ризница, подсвечники – все оставалось в храме, вплоть до 1965-го года, то есть пока он жил. А потом храм оказался открыт, и тут стали бегать ребятишки, разворовывали разные люди иконостас. Старожилы вспоминали, что приехал кто-то на тележке, загрузил весь иконостас и увез, иконы падали по дороге на землю. Я смотрел в музее местном: ни одной иконы из нашего храма нет, только богатое Евангелие и серебряная кадильница.
– А что известно еще про старосту, кто он был, почему ему удавалось договариваться с властями?
– Он местный рыбак, где-то я видел его фотографии, обычный человек. Здесь был рыбсовхоз, и староста всегда зарабатывал на рыбалке, продавал рыбу. Говорят, он был очень добрый. А больше о нем ничего не известно. Как ему удавалось все здесь удержать, тоже непонятно. Я думаю, может, служили акафисты тайком.
– Не могу не спросить про святыни, чудеса…
– Милость Божья в том, что к нам в храм пришла частица мощей Сорока мучеников, потому что они хозяева этого храма. Сорок мучеников, как известно, на Руси всегда почитали, даже в храмах XV века мы наблюдаем фрески Сорока мучеников. Например, в Лавре, в Троицком соборе, где мощи преподобного Сергия Радонежского, есть большая фреска Сорока мучеников, а храм был расписан в первой половине XV века.
– Вы несколько раз за время нашей беседы заговаривали о кончине мира. На ваш взгляд, признаков кончины все больше, больше того, о чем говорили святые отцы?
– Признаки мы всегда должны наблюдать. Господь призывает нас к бдению: «Бдите и молитеся» (ср. Мф. 26, 41). Кончину мира ждали, как известно, всегда. И при императорах римских ждали, и при Наполеоне ждали, при Гитлере ждали. С точки зрения евангельского учения – очень хорошо, если человек наблюдает признаки, это значит, что человек бдит. Когда человек наблюдает дух антихриста в самом себе, еще лучше. Потому что он в нас живет. «Грех» с древнегреческого переводится как «промах», то есть, согрешив, я не туда пошел, я иду мимо Бога, грех ссорит нас, грех ссорит детей с родителями, ссорит народ с народом, рождает войны, иногда даже братские войны. Войны умножаются оттого, что умножается грех в обществе, умножается злоба, ненависть. Очень тяжело искоренить войны в мире нелюбви.
Но во все это нужно вникнуть, увидеть грех, увидеть его внутри нас самих, искоренить его. Господь дает нам ум не только для того, чтобы мы постигали какие-то вещи в сегодняшней жизни, а чтоб Его искали. В Библии написано: «Взыщите Бога, и жива будет душа ваша» (Пс. 68, 32). Постигнуть, познать Бога – этот труд должен поднять на себя каждый христианин, потому что иначе мы будем подобны той смоковнице, которую Господь проклял. Вроде смоковница была хорошая, и листья красивые, пышные, и ствол надежный, и корни крепкие, а плода-то нет! Так и человек – может иметь в себе все дары, а плодов духа не добиться.
Подготовил Максим Васюнов