Если человек берёт в руки книгу не чтобы развлечься, то любой выбор произведения для него не будет случайным. Это будет выбор промысла. Промысел разговаривает с нами через книги. Бог Слово говорит через слово (через писание, в первую очередь, но не только). Со мной точно. Вот лишь последние примеры.
Много времени посвятил изучению русской истории, не поверхностному, а весьма глубокому, и увидел в ней постоянное действие некоего разума, который все устраивает, сплетает и переплетает, одним словом – творит. А еще, понял я, у истории нет времени. На одном и том же месте (в одной локации, как говорят сегодня) могли происходить решающие для страны события, но с разницей в столетья. Увидел я все это и думаю: вдруг все это мне кажется, выдаю желаемое за действительное. Так себя и убедил. А на следующий день открыл статью Флоренского «Россия и Троице-Сергиева лавра» и абсолютно случайно выхватил из текста, который я до этого перечитывал раза четыре, только одну фразу: «Великое не возникает случайно и не бывает капризной вспышкой: оно есть слово, к которому сходятся бесчисленные нити, давно намечавшиеся в истории». Повторю, статью эту читал несколько раз, но хоть убей – не помнил там таких слов.
Еще случай. Увлекся я личностью Андрея Рублева. И его «Троицей». И узнал, что в начале ХХ века эта икона была как бы заново открыта людям. Ее впервые «раскрыли» – очистили от олифы, да так, что добрались до оригинальных рублевских цветов. Цвета эти всех поразили своей нереальностью, таких на земле не знали. А «Троица» – это же национальная идея России. Андрей Тарковский говорил в своей книге «Запечатленное время»: «Народная тоска по братству в эпоху диких междоусобиц и татарского ига родила гениальную «Троицу», то есть идеал братства, любви и тихой святости». И подумалось: наверное, не случайно икона явила себя вновь в начале ХХ века, разделившего страну на своих и чужих.
* * *
Все очень просто: где ночь – там мгла, где много злости – там много зла.
* * *
Довлеет дали доля твоя, страна моя. Довлеют дали – долы лесов и гор моря. Над градами и весями, над всей страной гуляет дико ветер, отчаянный, сквозной. Есть в этом смысл, наверное, да нами он забыт. Но бытием овеяны душа и быт.
* * *
Часовня у дороги Орел – Елец. Вокруг поля широкие, а тут, как остров, лес: прозрачной чащи месиво к погосту льнет, к крестам. Стоял на этом месте – в войну сожженный – храм. Тут на потеху швали немецкой – выл костер: в тот храм селян загнали, спалив – как сор. И тут же похоронены и мать моя, и брат… Машины свищут. Вороны о чем-то говорят. Решеточка узорная. Село. За ним поля. И чуть дымится черная орловская земля.
Врагов, на наших и ваших… Вполне возможно и Флоренский говорил то же самое, уже не помню. Но мне показалась мысль эта интересной, я стал размышлять. И надо же, довольно скоро к моим размышлениям присоединились другие. Мне по работе нужно было прочесть рассказ Шмелева «Куликово поле». И что же? На первых же страницах – получите телеграмму сверху, распишитесь: «В чужие соборы шли, все галереи истоптали, а икону свою открыли перед самым провалом в ад». Неужели и правда со мной кто-то разговаривает, кто-то отвечает мне через книги?
Вот еще случай. Задумал я писать сценарий про революционное время. О новомучениках, о жизни священников, крестьян, об отношениях с большевиками. Для любого творческого произведения нужна сверхидея. Нашел ее после прочтения книги Иова Гумерова «Суд над Иисусом Христом»: новомученики, на самом деле, повторяли путь Христа от Гефсиманского сада до Голгофы. Параллельно я доделывал фильм про Чехова и «Вишневый сад». И мысль там такая, что Антон Павлович все предсказал для России и мира, и его последняя пьеса много раз разыгрывалась не на сцене, а в жизни, в стране, в живых декорациях русской и мировой истории. Об этом я написал сценарий, но не уверен был, прав ли я или вольно трактую классика. И вот попадает в мои руки малоизвестная книга Михаила Пришвина «Цвет и крест». И читаю там: «Вырвался, повидал Русь – нет ничего, обманула весна: везде раздоры, дележка, обманный крик на мираж: «Земля, земля!» – и нет земли, цвет измят, крест растоптан, всюду рубят деревья, как будто хотят себе рубить новый крест – орудие казни позорной». То есть мало того что здесь явная перекличка с Чеховым, так еще и намек на схожесть между Христом и новомучениками… Двойное попадание! И, хотите верьте, хотите нет, тут же натыкаюсь на цитату Пришвина о его «Мирской чаше»: «Правда, я не посмел довести своего героя до Христа, но частицу его вложил и представил 19 год 20 века мрачной картиной распятия Христа». Все мои «открытия» через книгу (и не только перечисленные, их очень много) оказались для меня важными. Определили мое будущее. Тот же Пришвин напрямую повлиял на мою судьбу. Когда-нибудь я расскажу и об этом.
Максим ВАСЮНОВ