«И смерть стояла кроме храма». Эссе о предсмертном сборнике Евгения Туренко

Передо мной уникальная книга мировой литературы – в ней невооруженным взглядом можно проследить и черствым сердцем прочувствовать – приближение человека к Богу. Шаг за шагом – стихотворение за стихотворением. Поэт Евгений Туренко писал ее в последние полгода своей жизни, когда уже точно знал, что до встречи с Ним остается всего несколько страниц. Книга называется «Здравствуй, Я».

Но перед тем как я пролистаю сборник и сопровожу его своими пространными комментариями, не будет лишним рассказать о самом поэте.

Евгений Туренко к поэзии пришел в тридцать лет. Для него она изначально – не способ выразить чувства (как у графоманов), а способ существования. Это тот случай, когда поэзия сама выбрала своего проводника. Посудите сами – Туренко был строителем, причем с успешной карьерой – от мастера цеха до директора одного из уральских заводов, и вдруг он все бросает и начинает рифмовать слова. Причем надо понимать, что суровый Урал, где работал Туренко, совсем не располагает к занятиям поэзией. Тут за мужика считают только того, кто руками вкалывает.

Сам Евгений Владимирович в своей автобиографии уход с завода объяснил так: «Видимо, система человеческой мясорубки оказалась не по мне. Тут я даже не о событиях и фактах, которых было более чем… а о процветавшей системе производственных отношений, тотально уничтожавшей и коверкавшей личные качества людей и судьбы».

Туренко начал преподавать в уральских училищах и техникумах, а в 1986 году переехал в Нижний Тагил. Этот город он внес на литературную карту мира, открыв в индустриальной столице поэтическую школу.

Я познакомился с Евгением Владимировичем в середине нулевых — он пришел в наш колледж читать стихи.

Кто я – слепой и почти что юродивый – вот кто…

«Юродивый!» — назвал я его тогда, в хорошем смысле этого слова. Во-первых, его выдавали глаза: взгляд откуда-то из иных реальностей на нашу, немного потерянный, странный, слегка шальной, и очень мудрый. А во-вторых, вокруг дымы, серость, бездорожье, низкие зарплаты… а этот вдруг стихи сочиняет и других к этому подбивает!

И ведь подбил. Я и до этого баловался стишками, но после знакомства с Туренко начал к этому относится серьезно. Он помогал мне советами, рекомендациями, здоровой критикой.

В последний раз, помню, мы с ним встретились у местного кинотеатра, я работал дворником и в тот день упорно боролся против мусора с помощью метлы и лопаты, вдруг слышу сзади: «О, поэт!». Оборачиваюсь – Туренко. «Метешь?» «Мету». «Бесполезно, — отвечает он, — чисто не там, где убирают…» И улыбнувшись скрылся в ближайшей арке.

Тагил Евгений Владимирович не любил. Как только его дети выросли, он с женой собрался и уехал на малую родину в город Венев. Много лет я о нем вообще ничего не слышал, читал время от времени в интернете его стихи, и все. А в году 2012-ом, или 2013-ом на одном из сайтов прочел обращение литературного сообщества — Туренко смертельно болен, нужны деньги на операцию. Онкология. Стала просачиваться и другая информация о нем. Так я узнал, что поэт восстанавливает в Веневе храм Покрова Пресвятой Богородицы. Для меня это было приятное удивление, ведь раньше за Туренко никакой религиозности не замечалось.

В 2014 году Туренко не стало. Уже после смерти я встретился с его супругой Татьяной, и она мне рассказала, что да, действительно, Евгений Владимирович успел прийти к Богу, восстановил церковь, там теперь иногда проводят службы, а еще рассказала, что их сын оказывается – священник. А я и не знал! Напоследок вдова Туренко подарила мне книжку, раскрыв которую я своими глазами увидел путь поэта к Господу.

Другой известный современный писатель, доктор филологических наук Юрий Казарин как-то рассказал мне теорию, согласно которой поэт может еще при жизни оказаться за спиной у смерти. «Думающие стихи в какой-то момент подходят к черте, за которой начинается инобытие, иная реальность, и некоторые останавливаются у этой границы, а некоторые ее пересекают, идут дальше и начинают писать запредельные стихи, метафизические совершенно». Согласно этой теории, черту пересек, например, Пушкин, и уже оттуда он написал стихотворение «Пора, мой друг, пора». Много запредельных стихотворений у Мандельштама, у Рильке…

Но это всего лишь теория, думал я. Однако книга «Здравствуй, Я» доказывает, что поэту подвластно пересекать границы, оказываться к Богу ближе, чем другие смертные.

Вход Туренко в инобытие, в мир, откуда вечная жизнь как на ладони, зафиксирован тремя стихотворениями из его последнего сборника:

Эпилог

Подошла девушка,
Говорит: — дедушка,
Подари хлебушка.

Потом следует стихотворение «Предшествие» про приезжего, который старался увидеть «не овеществленный свет» и

…не касаясь слога,
Поправил полы пальто
И перекрестился строго,
Как был — никому никто…

Наконец, третье стихотворение «Нечаянная встреча», от которого бегут мурашки, и из которого понятно – поэт отныне видит больше, чем обычные люди.

Оптина Пустынь… мне ли

Мальчик шепнул сквозь свет:
— Что у тебя в портфеле?
— Книги, которых нет…

И, содрогнувшись взглядом,
Как персонаж кино,
Вдруг огляделся –
— рядом
Не было никого…

После этих стихотворений начинается самое интересное – Туренко собственно описывает иной мир, то, что ему там удалось увидеть. Но этому посвящены буквально несколько последних страниц сборника. На первых же страницах Туренко только-только подходит к этой самой черте, за которой смерть, но еще не пересекает ее.

И смерть стояла кроме храма,
Смотря и искоса, и прямо.
Сейчас стоит.

Поэт вглядывается в инобытие и замечает, что это очень медленный мир. Слово «медленно», его вариации и синонимы, в последней книге Туренко упоминаются довольно часто.

Но – приближается медленный поезд,
вот и пора.

*

Я вот Кыштым вспоминаю как бы сквозь смерть,
Искоса проталкивающуюся в сон…

*

Фарида улыбнулась. Я умер. Замедленный снег
Продолжал осыпаться в почти неуместной округе…

И так далее.

Туренко отчетливо понимает, что эта медленная смерть рано или поздно его достигнет. И как истинный поэт – он от нее не бежит, а идет навстречу. Потому что знает, за смертью его ждет Бог…

Или пою тебе молча спокойный вечер.
И улыбнусь в окне молодой Луною.
Я не усну, не бойся, поскольку вечен,
И колыбельная сказка всегда со мною.

Эти строчки из «Стихов к дочери». Трогательно и очень щемящее. В то же время они — настоящий урок веры.

А вот еще один урок. Мучимый болью, которая всегда сопровождает онкобольных, Туренко осмысляет свои страдания по-христиански:

…Знаешь что, Лен, я предчувствовал это подавно:
Все, что случается, — как-то причастно к Голгофе.

*

Но раздолье – яблоням и вишням,
И река обернута в туман…
Попроси за нас перед Всевышним –
А хоть раз, владыка Иоанн.

Владыка Иоанн – это архиепископ Иоанн Сан-Францисский. Он же поэт Странник Дмитрий Шаховской. В Веневе Туренко жил рядом с особняком Шаховских. Поэтому имел право попросить владыку за него помолиться. По-соседки. Памяти владыки он и посвятил свою последнюю книгу.

Все стихи Туренко из сборника «Здравствуй, Я» – молитвы. Молитвы и исповеди. Да и не только из этой книги. В среде поэтов принято считать, что настоящая поэзия это всегда разговор с Богом. А люди, читая стихи, лишь подслушивают этот разговор, следят за ним.

Последняя книга Туренко не только дает возможность подслушать эту беседу, она позволяет заглянуть вместе с поэтом Туда, где мы все окажемся, но уже не будем иметь возможности об этом рассказать. Такой чести, вероятно, удостаиваются только искренние Его собеседники.

Туда идти страшно, пусть и вместе с признанным (Самим?) поэтом. Но все же набравшись смелости, мы перелистываем книгу, перечитываем пограничные стихи про девочку, просящую хлебушка, про приезжего, который «никому — никто», про мальчика из Оптиной пустыни — ангела-пограничника:

— Что у тебя в портфеле?
— Книги, которых нет…

И вот оставляя их всех позади, мы открываем последние страницы и попадаем в… «Восьмое время», так называются поэма Туренко. Название вполне себе логичное, если учесть, что мы живем в Седьмом дне (веке), и всех нас после общего воскрешения ждет век будущий, восьмой. (По Дамаскину). Но о времени вряд ли кто тогда вспомнит, Ведь клялся Ангел, «что времени больше не будет» (Апокалипсис).

Падает ли вода,
Светят ли блики внятно…
Числа – текут обратно,
Но повторив следа.

Но что же конкретно видит поэт Там? Помимо безвременья – Снег («Снег – это правильно и одиноко»), Святое место («Где же, Авва Отче, Отчая земля?), Ангелов («Вот он парит однобоко вблизи, Кровно печалится Божия птица, Словно с Отечеством должно случится Страшное…»), Взгляд («Ты знаешь, мы станем когда-то понятны Кому-то и всем»), Дорогу, Предсновидение.

Я неспроста пишу увиденное Туренко в Том мире с большой буквы – на самом деле это названия глав последней поэмы поэта. То есть, всему из чего Тот мир состоит, поэт посвящает по главе. Возможно, он описывает не все, а только то, что можно… Мы лишь догадываемся, что дальше Туренко услышал Поэзию Поэзии – Тишину.

Абы, идя к неизбежному сну,
Медленно наяву
Слышать Всевышнюю тишину,
А не всю божбу.

…Книга дополнена апокрифическими приложениями, которые Туренко писал по его словам «порознь» и они «поначалу никак не укладывались в контекст». По содержанию – это исповедь, настолько личная, что передавать ее — значит записывать себя в сплетники. Приложение заканчивается молитвой. Последний стих так и называется «Молитва».

Кто я среди миллиардов рабов и рабынь,
Тварь насекомая иди дите Твое, Боже? Аминь!

…Преимущество каждого настоящего поэта — после смерти физической он остается духовно. Туренко не стал исключением, выходят его книги, о нем пишут в журналах, в Екатеринбурге – проводятся Туренковские чтения… Его стихи звучат. Подготавливая нас ко Дню Восьмому.

Максим Васюнов

Венёвская квартира поэта Евгения Туренко

культуралитератураПреображение