Холмса зовут Ливанов (Часть 2)

ЧИТАТЬ ПЕРВУЮ ЧАСТЬ ИНТЕРВЬЮ

— Мультипликация, которой Вы отдали чуть не полжизни, для Вас началась с…

— Да, да, да, с Бэмби, — с детства он мой фильм на все времена. Увидев его в семь лет, я был потрясён этим гениальным произведением Диснея — к нему слово «гениальность» действительно применимо.

Среди пяти лучших картин мирового кинематографа — это для меня неизменная веха на пути ко всему, что мне удалось сделать в искусстве.

— С выходом «Бременских», после того, как Вы сами создали весьма значительное произведение, Ваши американские коллеги со студии Уолта Диснея получили в Вашем лице серьёзного конкурента, но не переменилось ли после этого и Ваше отношение к «Бэмби», как к непревзойдённому шедевру мультипликации?

— Нет, не переменилось: это невероятной доброты полотно, через очеловеченных животных раскрывает человеку его роль в окружающем мире.

Мне кажется, особенно сложно работать в мультипликации — там соврать нельзя. Чуть-чуть фальши, и всё… Это, как иногда считают, полу искусство, на самом деле, искусство, и, на самом деле, большое, и живёт оно по тем же законам, являющимися обязательными для музыки, театра, и живописи: добро остаётся добром, а зло остаётся злом, и их взаимосопротивляемость всегда есть в повестке любого мультика.

Когда я заканчивал режиссёрские курсы у Михаила Ильича Ромма, разговор у нас зашёл о моей первой работе, какою ей быть? Я сказал, что она у меня уже готова — это был тот мультфильм «Самый, самый, самый», озвученный Риной, и когда Ромм его посмотрел, он сказал мне: «Вася, мультфильм режиссёру делать сложней, чем снимать игровое кино». Диплом у него я получил с отличием!

— Вы, конечно, ждёте вопросов о «Бременских музыкантах» — они принесли Вам первую большую славу, но о них уже много сказано. — Не сказано о другом, что работа над «Бременскими» закончилась тремя свадьбами. Счёт открыл Юрий Энтин, — его супруга Марина, сорванная им с катушек, и с прежнего их совместного места работы в фирме «Мелодия», ради участия в этом проекте стала прообразом «Принцессы», и даже подарила ей собственное свадебное мини-платье. О второй свадьбе Вы не расскажете, а, заодно, и о третьей?

— Вот на чём подловили… Извольте: как мимо воды нельзя пройти, не напившись, так и я не смог пропустить прекрасную девушку, которая мне «приснилась» с балкона третьего этажа, и я сказал своему другу, свидетелю моего сна: вот эта девушка будет моей женой, и родит мне двух сыновей. Так оно и было…

— В 1972 году она была свободна от отношений, или Вы её, как у Вас «Рублёва», тоже у кого-то похитили?

— Она была молоденькой совсем… Но под моим чутким влиянием, на том же «Союзмультфильме», выросла в «Заслуженную артистку России».

— А третья свадьба?

— Вы о Боярских? Была такая история…

— Это было сложно?

— Запросто: я ставил спектакль в «Театре Ленсовета» — «Бременские музыканты», Мишу я выбрал на роль «Трубадура» — лучше невозможно было придумать в этом театре, это была большая радость, а Лариса Лупиан, она играла «Принцессу». И во время её репетиции я позвал Мишу в зал, и сказал: «Вот, посмотри, какая девушка? Пропустишь, а потом локти себе кусать будешь»! И как-то Мишу это озадачило, и в результате получились муж и жена — Боярский и Лупиан. — Они меня зовут «Сват»…

— А зачем Вам понадобился Энтин, когда техникой стихосложения Вы и сами вполне владели, и могли написать и песни и диалоги?

— Он полностью протеже Геннадия Игоревича Гладкова, моего друга детства, и потом, я в нём увидел, что он не Иоська Бродский — будет пахать, а не делать вид.

— Поэзией переболеть невозможно — Вы знали всех «крупных поэтов» лично, скажите, справедливо ли говорить «крупный» в отношении Шпаликова, Бродского, и Высоцкого, или кто-то из трёх им не оказался?

— Скажу Вам точно — все трое, но кто-то раньше, а кто-то позже, настоящая поэзия это ведь тоже, «кино и немцы»! Не всё в ней просто, а, просто, до безумия, не просто…

— «Бременские» оказались неплохим товаром на рынке, который должен бы был Вас кормить всю жизнь. А кому сейчас принадлежат права на оба фильма, и какова цена этих прав, если Вам это, конечно, известно?

— Они принадлежат «Союзмультфильму», но наши гонорары и авторские по ним давно закончились. «Союзмультфильм» сами со всеми судятся из-за прав на мультипликационную символику, так что, так…

— Кстати, Василий Борисович, «Театр детектива» это из какой оперы? На его тему существует официальная ложь, но очень бы хотелось узнать и неофициальную правду?

— Рассыпался этот театр, мной созданный, потому что, одарённых в него не затащить было, те грезили сериалами, а крайним нашли меня. Такое впечатление, как кто-то накаркал… Далее пустили слух, что Ливанов спился, что, впрочем, тоже, отчасти, правда. Да и что говорить о тех, кто, придя на работу, не переодевается, а, как сейчас говорят, перезагружается в кого-то другого, а завтра — в третьего…

Актёры народ весьма непростой, а жизнь иногда так перепутается, и, наоборот, какие-то сцены приходилось переживать, как жизнь…

По поводу актёрской профессии, и алкоголя есть классический случай: когда Сергея Филиппова Рязанов пригласил в «Карнавальную ночь», на образ пьяненького лектора, и Филиппов, пьяненький немножечко пришёл на съёмки, вначале Эльдар порадовался. — Вот, думает, как хорошо — готовая сцена, а когда её сняли, ничего не вышло, и пришлось переснимать с трезвым актёром. Потому что, находящемуся под градусом, ему кажется, что он всё делает замечательно, а, на самом деле, даже, если он чуть-чуть пьян, актёр не может себя контролировать, и играет из рук вон плохо.

Это блестяще доказал и Михаил Ефремов, и те, кто на сцену лезут с гитарами, или просто рот открывать под музыку — такие случаи не единичны.

Но и бытующее, в отношении некоторых известных актёров мнение, что они постоянно выпивают, это враньё! Поверье, кому-то искренне хочется трепаться об этом, раздуть в сенсацию, чтобы прослыть принципиальным, и правильно информированным. А вне работы, некоторые из актёров — да, выпивают, но я бы не сказал, что это такие выдающиеся выпивохи. В среднем, по профессии, их не больше, чем инженеров, врачей, или сотрудников наших внутренних органов, я надеюсь.

— Вы потрясающий писатель, уже оставивший серьёзный след в российской мемуаристике. А какой Вы читатель, — сейчас, например, что-то читаете?

— Вы знаете, писатели — не читатели. И Пушкин читал, в основном, пропылённые тома архивов. Я занимаюсь литературой с 1965 года. Сейчас у меня больше десятка книг-мемуаров, по объёму, почти «История государства Российского» — значит, Карамзина я уже догнал, но ещё не опередил. Мои книги часто переиздаются, значит, они интересны тем, для кого история не то, что прошло, и давно потеряно, а то, что приобретено, и это работает.

— Для Вас, как для актёра, которому не всё равно, что играть, Ваш Гамлет — это Ваш Холмс, такое есть не у каждого. До предложения Масленникова, Вы мало знали о себе сами, например, что в Вас есть такой потенциал — Холмс. Сценарий Вы прочитали за одну ночь, а сколько шли к образу, и чьей в нём заслуги больше — Вашей или режиссёра?

— Любой фильм начинается с режиссёра, которому небезразличен сценарий, и который обязан из актёров создать ансамбль, чтобы все играли, если и ни в его, то, хотя бы, в одной стилистике. Но атмосферу на съёмочной площадке, вопреки расхожему мнению, создаёт не он, а кинооператор — он попадает, или не попадает в тональность, которую сочинил, и следит, чтобы она сохранилась до окончания работы. На «Холмсе» это был Юрий Векслер, и когда Юра заболел, то и приглашённые новые снимали в его традиции, в поставленной им задаче. Юра прекрасно рисовал, и каждый, кого он помещал в кадр, был им предварительно для себя прорисован, порой, в деталях. На моей памяти, так ещё только работал у Эйзенштейна его Москвин.

Кстати, не смотря на то, что мы с Масленниковым уже работали на «Ярославне — королеве Франции», до меня на эту роль пробовались и Юрский, и Кайдановский Саша, мой друг, предложенные худсоветом, а меня Холмсом выбрал Векслер — для себя, он уже будущий фильм видел.

— А Вы сами себя, как выбрали, долго мучились?

— Знаете, сыграть эту роль — «я так вижу Шерлока Холмса» — это чушь! Конечно, сомнения были, мы и по фактуре с ним люди довольно разные, а зритель будет ждать абсолютного попадания. Но меня, как «английский характер», создала американская литература Джека Лондона, которого я очень люблю, и, как благоприобретение, Диккенс.

— А характер русский?

— Пушкин, Блок, Гумилёв…

— Вы сами потрясающий писатель, Конан Дойл не подвиг Вас на создание собственных детективов?

Нет, меня хватило только на предисловие к сборнику самого Дойла, которое я написал с большим увлечением. Я не перечитывал Конан Дойла, когда мы снимали первые серии, боялся растерять ощущение восторга перед ним, пришедшее в юности, но главным подсказчиком в воплощении его героя был сам Конан Дойл, которого я боялся взять в руки — а вдруг, я утратил юношеское восхищение этим произведением, всё-таки, прошло столько лет… И как-то, когда мне было не уснуть, взял книгу в руки, и открыл её на «Собаке Баскервилей». Я так и не уснул, но уже по другой причине — читал, не останавливаясь, пока не заметил, что уже утро. Годы, как я и ожидал, всё-таки, наложили некоторую иронию на мои юношеские восторги, и это тоже сказалось на стилистике фильма. Я продолжал читать рассказ за рассказом, не читающий человек лишает себя воображения. Нам не было нужды импровизировать, украшать автора — он сам выдал целую россыпь ярких выражений, ушедших во все народы, но, прежде всего, в английский. В работе над Холмсом мне больше всего помог сам Конан Дойл, он достаточно подробно описал Холмса. Я решал своего героя, как загадку природы — человека, который не суетится, но всё замечает, и мыслит. Это жизнь человека внутри себя, лишь изредка покидающего уютный собственный мир, ради настоящего, или просто подходящего дела.

— Тень Холмса, — Ватсон… В рассказах он не противовес Холмсу, и его участие в действии сведено господином Дойлем до фона, на которой написан сам мистер Холмс. Ваш Ватсон вышел вполне достоверным той дружбе, которая заставляет его рисковать, и разделять любую опасность с Холмсом. Кстати, дружба в фильме очень читалась — скажите, чем Вам так уж по душе пришёлся Виталий Соломин?

— Вы только что привели цитатку о том, что в английском сериале Ватсон — тупой исполнитель, но в русском Холмс воспринимает его серьёзно и, совершенно очевидно, признаёт равным себе. Характер взаимоотношений между главными исполнителями безошибочен, и язык их тела, и тон голоса, во время бесед красноречиво демонстрируют их дружбу и взаимное уважение. — Хотя, я, Ливанов, по признанию и английской, и нашей критики, великолепен, такая же настоящая звезда сериала Виталий Соломин в роли Ватсона.

А исполнения роли Холмса англичанином Бреттом — ну, что ж, идолы для того и существуют, чтобы их свергали.

Если меня Масленникову подсказал талантливый, но, к сожалению, очень рано от нас ушедший, оператор Юрий Векслер, Виталия на его роль утвердил худсовет, и мы с ним познакомились на кинопробе: это была пристрелка того, как мы будем смотреться в паре? По уровню его мастерства, я понял — другой мне не нужен! С Виталием мы сыграли дуэт совершенно разных, но абсолютно, взаимно дополняющих друг друга людей. Он во многом воплощал мое представление о Ватсоне. Живой, нарядно одетый, но с чувством меры, он держится по-военному, но не вздорно, а мягко располагая к себе, как и полагается врачу. Он вечно озадачен поведением и порядками своего друга, но всякий раз, как только он улыбается, или смеется, его молодое и доброжелательное лицо приободряется. И как трогательно и прекрасно мы с ним сумели показать дружбу, которая расцветает между Холмсом и Ватсоном. Уже через несколько минут фильма все убеждены, что они — друзья на всю жизнь.

Можно, с придыханием, сыграть любовь на экране, но дружбу сыграть невозможно — это таинство! Большое счастье, что с Виталием мы были обречены на дружбу и по наличию общих интересов, но главное — это совпадение наших взглядов почти на всё, начиная от искусства, и заканчивая прожиточным минимумом.

Мы очень быстро сошлись, как друзья, сдружились жёны и дети, мне его очень не хватает, и пусть мы теперь вместе только на памятнике, он всегда со мной…

— Наверное, это не только Ваша заслуга, но и режиссёра, и автора в том, что любой, кто приходит к нему, чувствует себя защищённым. Он надежный. Если полиция обязана кого-то наказать, то Холмс старается помочь пострадавшим. В мире, где официальное правосудие не было замечено в стремлении защитить человека, Холмс был чем-то вроде высшей инстанции, к которой мог обратиться каждый. Кроме того, его правосудие — это человеческая справедливость, а не государственная юстиция.

— Он просто олицетворяет джентльменское поведение. Зрители всегда нуждаются в ком-то с подобными качествами.

— Хотели бы Вы, и считаете ли возможным второе появление Холмса — такого персонажа, как он, в нашей обедневшей, выцветшей культуре?

— Холмс, Штирлиц, Атос — они умны, благородны, не идут на компромисс с ложью, и именно в этом они герои, и настоящие джентльмены. Надеюсь, что такие люди будут во все времена, на них держится мир.

— А кто, по-Вашему, джентльмен? Я имею в виду, в понятии человека, который «родил» джентльмена Холмса, и, очевидно, сам рождён джентльменом? — Надеюсь, я ни преувеличиваю Ваших достоинств?

— Какие-то мои черты совпадают с этим, безусловно, иначе бы и выбор пал не на меня, и я бы не смог сыграть точно. Я думаю, что это было, во многих случаях, это есть, и должно остаться навсегда — когда человек вежлив, и внимателен к миру, что его окружает. Я не буду расшифровывать само понятие, но это включает многое, от чего наш век успел отказаться. Это абсолютная преданность своей стране, и выбранному тобой делу, и мужская дружба, бросающая нас на выручку, не взирая ни на какие обстоятельства, тем более, выгоду.

Масленников через великолепных актёров показал англичан, которыми бы хотели быть сами англичане, но не смогли, и уже не смогут — порядочных и благородных. Смотря на нашего Ватсона и подумать нельзя, что тот служил в армии, которая устраивала жесточайшей геноцид целых народов.

Холмс — добрый: понимаете, человек не добрый не будет приходить на помощь терпящим бедствие. Когда мы с Соломиным начали вместе играть, мы определили сверхзадачу: мы должны играть людей, которые бескорыстно приходят на помощь терпящим бедствие. В этом и зерно образа, и причина долгой жизни самих наших персонажей. К Холмсу будут возвращаться всегда, как возвращаются к Гамлету. Мир меняется, но в нём всегда находятся люди, нуждающиеся в бескорыстной помощи в своих бедах. Уже в последних сериях Холмса видно, как новый век наваливается на человека грузом своих открытий – цивилизация просто бьёт его по щекам, ломая индивидуальности, усредняя, и повелевая играть по его новым эгоистичным правилам, от которых сам мир человека требует постоянной защиты. И в данном случае, Конан Дойл замечательно угадал — Холмс и Ватсон это надёжные друзья любого, терпящего бедствие человека. О надёжности самого Холмса когда-то сказал замечательный американский актёр и режиссёр Орсон Уэлс: «Шерлок Холмс — это человек, который никогда не родился, но который будет жить среди нас, и никогда не умрёт». До сих пор в Лондон на адрес «Бейкер-стрит», 221-B люди пишут письма со всего мира, делятся с Холмсом и Ватсоном своими бедами — я думаю, что это не сумасшедшие люди пишут? Пишут не девчонки и мальчишки, начитавшиеся рассказов о них, а взрослые, которые знают, что его нет, но для которых он, как бы, есть, потому что, им надо высказаться тем, кто не выдаст твоих секретов. И в Лондоне есть контора, которая отвечает на эти письма — вот, что наделал Сэр Артур Конан Дойл…

— Холмс — идеалист, Дон Кихот?

— С чего Вы взяли? — Ну, начать с того, что французские энциклопедисты извратили Сервантеса, сделав из его героя предвестника коммунистических идей, с огнём в глазах, готовым обрушиться на всё человечество, которое ещё не присягнуло Дульсинее Тобосской. Он начитался рыцарских романов, как можно начитаться основоположников марксизма.

«Призрак Дон Кихота» начал бродить по Европе раньше «Призрака коммунизма»! Такие люди не исчезают, они готовы идти в Президенты, или варить вакцины, в которых ничего не понимают, но величайшее заблуждение, которых в том, что они истина, в последней инстанции, и способны в одиночку изменить мир!

— В фильме был ещё один персонаж, музыка…

— Да, и у неё была своя роль, которую она неплохо сыграла. Моё награждение Президентом в 2016-м состоялось под его увертюру, не уступающую увертюре Дунаевского к «Детям капитана Гранта».

Владимиру Дашкевичу она пришла на ум за десять минут того разноса, что устроил Масленников, желая получить лейтмотив, но мне кажется, что этот его подарок был сделан всем, и, в первую очередь, зрителям, которые по трём первым её аккордам безошибочно узнавали о том, что идёт по телеку.

— Скажите, в лице Владимира Сергеевича Вы не обрели для себя ещё одного друга?

— Вы знаете, он писал не на съёмочной площадке, поэтому, и хотел бы, но нет.

Не могу не отметить, к слову, что ещё одним из слагаемых, определивших успех фильма, стал павильон-квартира, в которой живёт сам Холмс, и жильё в которой приезжает арендовать Доктор Ватсон, созданный руками замечательных ленфильмовских художников, семьёй Каплан. Начал молодой Каплан — Марк, а заканчивали его родители, они воссоздали атмосферу настоящего английского дома поздней викторианской Англии.

Декорации — просто удивительные, возможно, воссозданные с тем же вниманием к деталям, как на западном телевидении. Тёмные декорации доминируют, добавляя в общую атмосферу мрачной краски, и даже сцены с Холмсом, ставящим опыты на Бейкер-стрит, создают готическое настроение изолированности от мира, нежели показывают нам квартиру в самом центре бурлящего мегаполиса. Поскольку, съёмки там велись по многу часов, то начиная работать над очередной серией, мы возвращались к себе, и это ощущение сделало дом на «Бейкер-стрит», 221-В нашим родным домом. Фасад дома мы нашли в Риге, и снимали там всем наружные сцены. Вообще, фильм снимался и в Риге, и в Таллинне, и а Санкт Петербурге — везде, где мы находили места, куда нас можно было удачно вписать, где разумное использование тумана, удачные ракурсы сильно нас выручали.

Костюмы в нашем сериале были действительно потрясающие, в первую очередь потому, что в них не было ничего кричащего, а актёры, как будто, в них родились. Я не думаю, что авторы фильма всякий раз подразумевали для каждой серии какой-то определенный год, но продюсеры фильма проделали образцовую работу с первоклассными костюмами и тщательно подобранным реквизитом. Никак не скажешь, что своеобразие это не то, чего они, несомненно, добивались большего всего.

— Что ещё Вас выручало в этом изнурительном марафоне из тринадцати серий – съёмки ведь растянулись — аж на семь лет!

— Прекрасный ансамбль актёров, моих добрых друзей, начиная с Рины Васильевны Зелёной, человека из моего детства. С нею, с Виталием Соломиным и с Брониславом Брондуковым у нас получилось, как я уже говорил, стать ожившими людьми того века.

— Вам известны отзывы западной критики и прессы на Вашу работу в «Холмсе»?

— Я кое-что читал, мне присылали из Англии целые альбомы, украшенные фотографиями моими, и тех, моих коллег, кто это сыграл у них. Похожести нет, но однотипность Холмса везде присутствует.

— Я, с Вашего позволения, приведу небольшой отрывок рецензии Лизы Эштон — весьма объективного английского критика:

«Одна из самых выдающихся «иностранных» экранизаций Холмса явилась к нам с другого конца мира. Есть немало критиков, которые утверждают, будто лучший Шерлок Холмс… русский. Русская версия предпочла акцентировать рыцарскую сторону Холмса, а не его эксцентричные манеры, и подчеркнуть не капризное поведение, а чувство юмора, проявляемое сыщиком в оригинальных рассказах. Холмса играли так много раз и такое количество разных людей. Имя им — сотни. Немало замечательных актёров попытали свою удачу на этом поприще, но, на удивление, слишком многие были абсолютно ужасны. Один из крайних примеров — Джереми Бретт, сыгравший Холмса в сериале Би-Би-Си в 80 и 90-е годы. Было чувство, что Бретт сознательно сделал своего героя наглым, высокомерным, и довольно шаржированным. У Василия Ливанова получился человечный и очень сердечный Холмс. Василий Ливанов немного старше необходимого, в его Холмсе уже мелькает седина, но ему удаётся проделать замечательный трюк — быть одновременно и вальяжным, и полным нервной энергии. Западные актёры стремятся к похожести. И если Ватсон Виталия Соломина в большинстве черт придерживался исходного типа, Холмс выглядел как ошибка, но именно это и сделало его таким правильным. Это как повстречать старого приятеля, как первый раз, заново. — Это можно признать блистательным»!

Мне кажется, это был достаточный повод для того, чтобы русского актёра Ливанова Английская Королева наградила орден Британской империи «За служение театру и драматическому искусству». Можно сказать, за Вас порадовались две большие страны. Считаете ли Вы съёмки в этом проекте своим высшим творческим достижением?

— Мне кажется, так считаю не только я, а почему нет?

Не буду чересчур скромен: я скучал по своему Холмсу, когда были длительные перерывы в работе, я относился к нему, как к партнёру, другу, близкому человеку. Когда я побывал в Лондоне, однажды, в гостинице, носящей имя моего героя, когда мне пришлось зачем — то обратиться к портье, тот ответил мне: «Слушаю Вас, мистер Холмс»? — У меня комок к горлу подступил — узнали! Награждение меня орденом Британской Империи по Указу Её Величества, подписанному, к тому же, только что покинувшим этот мир, её супругом, Принцем Филиппом, сделало меня, в каком-то смысле подданным Британской Короны, и Королевы Английской — теперь это моя Королева, и, Боже, её храни!

— Пришлось за ним прогуляться в Англию?

— Нет, в 2006 году мне её вручил в Москве, в Английском Посольстве, Посол Британии, Энтони Бренкин, потому что, лично из рук Королевы орден могут получить только её подданные, или главы других государств.

— И что Вы ему сказали?

— Я ему сказал: «Боже, храни Королеву», и процитировал слова Александра Васильевича Суворова: «Какой восторг быть русским»!

Я эту награду воспринимаю, как признание нашей русской актёрской школы, хотя и английская очень сильная. Английская критика писала, что мы вернули Англии их национальных героев. Десятки сыгранных по всему миру Холмсов, и Ватсонов превратили героев в знаки, а мы вернули им чисто человеческие отношения. Маргарет Тетчер отозвалась о моём Холмсе, превзойдя английскую сдержанность, Питер Устинов приехал в Москву, чтобы познакомиться со мной, но самая большая честь мне была оказана дочерью Конан Дойля, Эджерин: мне позвонили из ВВС и передали её слова, что, если бы её отец меня увидел, он был бы счастлив.

— Я думаю, что и Ваш отец, увидев Вашего Холмса, был бы не менее счастлив, и его поздравления были бы Вам наградой, не менее, высшей…

— Возможно, Вы правы.

— А каково Вам было играть после Холмса, он Вам не мешал?

— Да, Вы правы. У Бориса Бабочкина так случилось с Чапаевым, а у меня с Холмсом. После таких удач уже Холмс, или Чапай играют кого-то. По большому счёту, актёр проверяется исполнением классики, где не может быть приблизительности — или ты точно попадаешь в десятку, и становишься Шерлоком Холмсом Конан Дойля, или, как говорил Яшка — артиллерист: «бац-бац, и мимо»!

В шутку могу вспомнить один из отголосков той романтичной поры. На одной из встреч, в зале набитом людьми в погонах и симпатичными женщинами, ко мне после выступления подошли с вопросом: «Вы играли Холмса семь лет, а не могли бы Вы сейчас раскрыть преступление»? Я ответил кратко: «Игорь Кваша сыграл не менее великого Маркса, но, он же не пишет сейчас продолжение Капитала»?

Я не создал образ великого сыщика, а «родил» человека, и это затмило все мои прошлые роли. Единственный, кто прорвался через этот заслон, это «Карлсон, который живёт на крыше». Не готов утверждать, что за каждую работу надо обязательно награждать, но за голос Карлсона, например, награда мне была вручена в том, что я был пожалован встречей с самой Астрид Линдгрен, и она совершенно не «звездилась». Она посмотрела фильм, не понимая ни одного слова по-русски, и сказала, что именно так должен разговаривать Карлсон. Мне показался у фрекен Линдгрен просветлённый взгляд — она, как музыка, которая не мелодична, но, всё равно, красива.

— Можно ещё один вопрос Вам задать, последний? С тех пор, как Вы обзавелись собственной мудростью, Ваше отношение к театру не переменилось?

— Нет, мои взгляды на театр не переменились, но переменился театр. У всех видов искусств, средства выражения разные, но законы одни и те же, и очень важна моральная составляющая, потому что, талант даётся от Бога. Талантливый человек в творчестве связан со своей верой, и, если Господь даёт людям свободу — верить в Него или не верить, это не отменяет веры. Проходя путь в искусстве, человек, даже изначально неверующий, всё равно, становится на путь веры — он понимает, на чём зиждется человечность. Это очень важно для любого художника, иначе он начинает приносить своим творчеством вред. Настоящий художник даёт надежду на лучшее, и его искусство только подтверждающий это факт через понимание Божьей воли.

Театр — это Церковь, вышедшая на площадь, и экспериментировать с ним надо осторожно, чтобы храм искусства не превратить в вертеп, где идёт сплошная торговля, близко напоминающая торговлю собой. Когда предлагаемая публике вседозволенность превалирует над духовным, таких режиссёров и исполнителей надо изгонять из театров, как это не побоялся сделать Иисус — ОН вошёл в Храм Божий, и выгнал всех продающих, и покупающих в храме. И опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей, и говорил им: «Написано, дом Мой домом молитвы наречётся, а вы сделали его вертепом разбойников»! Когда Сара Бернар играла Гамлета, которого мы, к счастью, не видели, это был из ряда вон выходящий опыт переигравшей всё знаменитости.

Но когда одна из наших, не лишённых привлекательности, молодых актрис взялась играть друга Дон Кихота, пастуха Санчо Панцо, у меня к ней был только один вопрос: зачем — это же извращение? Нет, она не ставила перед собой никакой задачи, или сверхзадачи — ей захотелось, Но, видимо, чего-то захотелось и режиссёру, и часто этот интерес совпадает. Эксперимент — это играть Шекспира в современных костюмах, когда происходившее в ту эпоху, тот опыт, как бы, плавно переносится в нашу жизнь, и, тем не менее, существуют люди, которым неймётся отличиться, увидеть «себя в искусстве», но залезть на вышку это не значит сделать в искусстве что-то новое. Шекспир, где Гамлет играет в джинсах, с гитарой — это от художественного бессилия.

В западной школе задача исполнителя ограничена чёткой обязанностью, какой бы ты ни был талантливый, воплотить драматурга, или сценариста, а это уже их зрение, а твоё, при этом, сужается до обыкновенного лицедейства — у артиста есть рамки: Габен, он всегда Габен — он всегда в одной маске, Как и Бельмондо, и Делон, а это уже больше похоже на ремесло, а ремесло — не профессия, и многие останавливаются, не идут в профессию, они тоже «любят себя в искусстве». Актёр, рассчитывающий на свой рост, предпочтёт любить «Искусство в себе», он учится у своих партнёров, у жизни, которая иногда сама становится его партнёром, а не изображает из себя ненужной таинственности.

Я особо никаким гримом не залепляюсь, но у меня Николай Первый и Шерлок Холмс, как будто, сыграны разными людьми. Следуя Станиславскому, сегодня можно стать приличным человеком, завтра приличным негодяем, а послезавтра выжившим из ума, но это только на первый взгляд странно. В каждом из нас есть место всему — и тому, что не стыдно из себя вытащить и показать, и тому, которое не следует выпускать из клетки. Во мне таких человек двадцать живёт, я утром просыпаюсь и думаю, чего мне с этими ребятами делать?

— И что решаете?

— «Любить искусство в себе, а не себя в искусстве», как сказал Станиславский, — другого способа существования, в любом виде творчества просто нет!

— Не смею Вас дольше отвлекать, Василий Борисович — беседа была прекрасна, несмотря на то, что я Вас ещё не спросил о многом…

Каждое интервью — это портрет, удачный или неудачный, надеюсь, что Ваш у меня выйдет правдивым. Не могу пожелать Вам много здоровья, но пожелаю Вам его доброго, и новых идей, чтобы они двигали Вами — движение — это жизнь!

Игорь Киселёв

Василий Ливанов: Шерлок Холмс никогда не умрёт