Перейти к содержимому

«Маэстро, Ваш ход…» Беседа Игоря Киселёва с умным человеком и композитором Владимиром Дашкевичем

Владимир Дашкевич — маэстро, ожививший Холмса и подаривший много музыки детям. По звёздной классификации сейчас он «Красный гигант», стремящийся раздать запасы своей энергии всем в ней нуждающимся и, оказывается, их не мало, как холодных планет. Его музыка и рассуждает, и действует. В нечастых интервью он не балует журналистов подробностями личной жизни, но его рассуждения о творчестве красивы и интересны, а выдаваемые оценки, нередко расходящиеся с общепринятыми, оказываются на поверку весьма точны…

Владимир Дашкевич, композитор, интервью

-Добрый день, любимый композитор многих… Владимир Сергеевич, известно, что Вы серьёзный собеседник, и я постараюсь Вам банальных вопросов не задавать.

Итак: главные люди жизни, близкие Вам по духу, были или есть, кто они? Например, у Евгения Крылатова это были Шнитке и Караманов. У Михалкова — Артемьев. Творческая и мужская дружба связывает двух Игорей, Крутого, и Николаева. Может быть, Ваш духовный двойник — это Алексей Львович Рыбников, с которым Вы прошли одну школу, и имели одного с ним учителя, Арама Хачатуряна?

-В общих словах, с коллегами, которые входят в обойму затребованных композиторов, у которых есть и талант, и высокая композиторская техника, у меня как раз очень дружеские отношения. Я их уважаю, потому что музыкальные технологии очень непростая вещь, и специалистов в них считанные единицы. Поэтому у меня прекрасные отношения, во-первых, с Геннадием Гладковым, мы с ним дружны, и общаемся постоянно. У меня очень хорошие отношения с Рыбниковым, Артемьевым, и Дунаевским, не плохие с Женей Крылатовым, но если говорить «по духу», тут мне скорее близки поэты и исполнители, а наиболее близкие, в чьём творчестве я постоянно нуждаюсь, это Юлий Ким и Елена Камбурова.

-Камбурова — поэт?

-Нет, она мой постоянный исполнитель, а с Кимом у меня написаны наиболее серьёзные, большие сочинения — это «Бумбараш», который есть и фильм, и мюзикл, и опера, и опера «Клоп», которую мы пускали по Европе с огромным успехом.

Елена Камбурова, Владимир Дашкевич
Елена Камбурова, Владимир Дашкевич

-Простите, а где она там шла?

-Где только не шла — это лучшие сцены Рима, Парижа, Марселя, Берлина, Нюрнберга, Цюриха, Женевы, Афин, Лиона…

Я перечислил только основные точки — Париж аплодировал ей четыре сезона!

-Невероятно! Тогда у меня следующий вопрос: чем эта вещь зацепила искушённую западную публику? В принципе, и сюжет, и поэт не их — неужели музыкой, или непривычной лесенкой Маяковского?

-Это не совсем так: всё, что касается Маяковского, они совершенно превозносят, для них Маяковский не первый поэт России — это первый поэт мира!

-Казалось бы, что, кроме Достоевского, ничего более «нашего» для них нет. Ну, ещё Толстой, но они даже Пушкина, извините, знают исключительно по Онегину? Кстати, спасибо за Маяковского!

В. Маяковский
В. Маяковский

-Нет, ну почему? А Чехов? Ни один репертуарный театр Европы не существует без его пьес, и уже потом, они очень ценят наших поэтов, но Маяковский для них стоит на абсолютно первом месте, выше, чем Пастернак, или Мандельштам — Маяковский, как раз, мировой поэт, он не русский поэт.

-Спасибо, Владимир Сергеевич, кажется, я набрёл на действительного знатока и любителя поэзии. Остаётся выяснить, кто ещё из поэтов или мастеров прозы, говоривших на русском, являются мировыми — ведь даже Булгаков за пределами России мало знаком?

-Я могу назвать тех, кто интересует западную аудиторию. Снова повторю — Маяковский, конечно же, Мандельштам у них идёт номером вторым, за ними Пастернак, Ахматова, Бунин, и разумеется, Цветаева. Блока чуть хуже знают.

-Позвольте вставить мои пять копеек? Марина Ивановна и лирикой, и судьбой навряд ли понятна тем, кто не застревал в эвакуации больным и без денег, кающимся, и раздавленным…

Маяковский — другое. Он понятен Западу не своей знаменитой «лесенкой», а запечатанной в каждой строке «искрой». Бугай, он сломал столько же стереотипов, сколько и Достоевский?

-Надеюсь, они видят его иначе — Маяковский абсолютный мастер рифмы. Рифма у него, это то, в чём поздней с ним пытались сравниться Евтушенко и Вознесенский, Кирсанов, и тот же Бродский, впрочем, весьма нелестно «хваливший» за это того же Кирсанова…

А Цветаева поэт с такой выдающейся поэтической техникой, что её мировое место никто не оспаривает.

Владимир Дашкевич
Владимир Дашкевич

-Мне кажется, из приведённого списка, только Вознесенский тише, тоньше, и ближе остальных к поэту и гражданину — певцу революции.

-Вознесенский технически сильный поэт, но всё-таки его техника несколько однообразна, мне кажется. Впрочем, это дело вкуса, ведь многие интеллектуалы на Западе предпочитают нашим классикам — наших бардов, и в первую очередь Окуджаву. Булат Шалвович — он у них один из самых известных наших поэтов.

-Пусть так, Ваши оперы или сюита «Реквием» написанные на стихи поэтов конца серебряного века, не просто дань вкусу — стихи эти просятся на музыку. Но Цветаева, Ахматова, или Мандельштам так ли уж близки Вам по духу?

-Знаете, первое, что я прочёл у Цветаевой, был «Мой Пушкин», оказалось, что он и мой Пушкин тоже. Как после этого не любить стихи Марины Ивановны? На стихи почти каждого, кого мы упомянули, у меня есть свои работы.

-Я принимаю Ваш ответ, но хочу заметить, что Евтушенко, мне кажется, недоиспользован в качестве поэтического соавтора, он как раз хорошо поётся, и музыки просит минимум?

-У Евтушенко есть 13-я симфония Шостаковича — для него этого вполне достаточно.

-Разогрелись? Владимир Сергеевич, в профессию Вы пришли не прямым путём, а скорей, под прямым углом. В Вашей биографии есть вещи, мне непонятные. Играя профессионально в шахматы, в прыжках с парашютом проверяя себя на прочность, и это в сочетании с потребность к написанию музыки, в итоге, согласиться на какую-то… «химию», как Александр Порфирьевич Бородин?

Положа руку на сердце, Вы себя не ассоциируете с создателем «Князя Игоря»?

Владимир Дашкевич
Владимир Дашкевич

-Я был из очень бедной семьи, в которой не было никакой возможности, чтобы я занимался чем-то, что могло быть связано с приобретением инструмента, или оплатой моих занятий, и те мелодии, которые ко мне приходили, они так и ушли в никуда. Только после того, как соседи по коммунальной квартире поставили к нам мешавшее им пианино, для меня начался путь в музыку, но скорей на уровне самодеятельности, как тогда говорили.

-Интересно… А кабы не поставили, у нас бы и не было композитора Дашкевича?

-На 99,999 — это стопроцентно!

-Хотя, с другой стороны, не уйди Вы в музыку, может быть Вы стали бы большим шахматистом, ведь вы играете на уровне «Мастера спорта?

-Я был «кандидатом в мастера», но сейчас это уже где-то между» мастером спорта» и «гроссмейстером». От Ласкера — до Карякина шахматы технически выросли, но магия их покинула, в игре всё больше аналитического — это скорей уже напоминает игру компьютеров. Тогда «кандидатов в мастера» было очень мало, а сейчас «гроссмейстеров» очень много, их стало раз в двадцать больше!

-Возможно, это ностальгия по временам Вашей молодости: хоккей, фигурное катание, шахматы, и примкнувший к ним Балет Большого Театра — три составные части марксизма семидесятых?

-Не думаю. Шахматы такая непредсказуемая вещь, сейчас шахматистов уровня Карлсена в мире нет, он шахматный гений современности, но он — один…

-А как же Серёжа Карякин, самый молодой гроссмейстер в истории, он разве не достоин однажды обыграть Карлсена?

Шахматисты Карлсен, Карякин
Карлсен, Карякин

-Я оставлю без внимания Ваше заблуждение на его счёт. Шахматистов уровня Крамника и Карякина в мировой табели о шахматных рангах человек десять, и из них пятеро россияне. Но Карлсена, который, извините, на две-три головы выше, среди них нет. Он играет совсем в другие шахматы, и никто не может пока разобраться, как с ним играть?

-Ох, не за тех Вы болеете… Перейдём к парашютам — Вы с ними прыгали. Почитав Вашу биографию, вот что выясняется: оказывается, у Вас был прыжок, чуть не закончившийся под колёсами поезда. Скажите, это ли заставило Вас покончить с опасными видами спорта, и всерьёз подумать о музыке?

-Парашютист я был постольку-поскольку: у меня серьёзная близорукость, а это несовместимо ни с каким видом спорта, кроме, пожалуй, шахмат. Но, раз нельзя — значит, мне на роду написано прыгать, Вы же понимаете! Ради этого пришлось снять очки, выучить таблицу проверки зрения, как таблицу умножения, и меня, естественно, пропустили. Я был на небе от радости за себя, оттуда и прыгал в очках, но в этом было больше самоуверенности. Однажды, после хлопка купола, они с меня улетели, и не видя места посадки, я уже не мог управлять прыжком — приземлялся вслепую, а там как раз из пункта А в пункт Б поезд шёл… Мы разминулись в метре, буквально!

Вы знаете, что такое инструктор зелёного цвета? Это значит, что ты уволен…

-Вас просто выгнали?

-Меня несправедливо торжественно проводили…

-Ну, и не жалейте, зато Вы теперь вон какой! А остались бы хитрым парашютистом, и похоронили бы в себе блестящий талант. Мастеров много, а выйти в гроссмейстеры в музыке куда посложней, чем в шахматах.

Э. Артемьев, В. Дашкевич
Э. Артемьев, В. Дашкевич

-Это уж, как Бог решит, кем тебе быть. Чтобы «напрыгать» на «Кандидата МС», нужно потратить уйму времени, а я уже занимался музыкой, и одновременно, её писать, ходить на завод, и бегать в аэроклуб я бы не выдержал — скорей всего, сам бы оставил секцию. Не знаю, как это со стороны выглядит, но целый день ты сидишь, ждёшь погоды, в буквальном смысле, а вместо неё, то ветер не тот, то начинается дождь — можно потерять неделю, и в неделю прыгнуть один лишь раз.

-Со стороны всё выглядит замечательнее… Скажите, а Вы уже прыгали «затяжными», или, как говорят курильщики, баловались?

-Затяжные, как Вы понимаете, это, когда уже надо тянуть на «Мастера», или напрыгивать на «Мастера международного класса» . Я до них не дошёл, но в принципе, со свободным раскрытием уже занимался, когда парашют раскрывают вручную. Это на уровень выше выбрасывания из самолёта, как из переполненного автобуса — Ваша остановка!

Затяжные прыжки вообще в ДОСААФ не любили, потому что, были несчастные случаи, и как следствие, неприятности у начальства. Их больше использовали какие-то специальные военизированные ответвления, которым своих не жалко…

-Давно хотелось узнать, у тех, кто завязал с прыжками, чувство полёта остаётся, или оно остаётся в воспоминаниях? Вы своё потеряли, или в творчестве это всплыло?

-Вы можете не поверить, но это незабываемое ощущение практически не сравнить с каким-то другим, конечно, оно у меня есть.

-За Ваш адреналин я спокоен, такой вопрос: говорить о Вас, и не вспомнить Хачатуряна — Вы с Арамом Ильичём по жизни шли тесно, и как я слышал, однажды помешали друг другу уйти из «Гнесинки»? За что Вас попросили оттуда?

А. Хачатурян
А. Хачатурян

-Скажу Вам главное — Арам Ильич был человеком строгим, и в то же время он давал большую свободу сочинять. Мне он серьёзных замечаний практически не делал — у меня, как ни у кого, он принимал всё. Я заканчивал ученичество у него двумя очень сложными сочинениями — «Симфонией», и ораторией «Фауст» — это был высший пилотаж, и он захотел, чтобы я пошёл к нему в аспирантуру. Но я понимал, что если задержусь у этой сильной творческой личности, то не сохраню своё собственное творческое начало, поэтому мы с ним не договорились.

-Вам надо было сохранить свою руку?

-Мне кажется, он понимал как для автора важно его собственное творческое начало, поэтому не настаивал. Ему очень нравились мои первые работы — «Смерть Ивана Грозного» в Театре Советской Армии, а после «Бумбараша» он был очень рад, что у него появился такой ученик.

История, о которой Вы спрашиваете, у меня с ним действительно была: он уехал в командировку, а я тогда увлекался авангардом, распространял его среди студентов «Гнесинки». Далеко не заходили — нам просто нравилась музыка, сделанная не по лекалу, и мы её слушали, и сами немного писали в том же ключе, что, естественно, категорически запрещалось при Советской Власти. Как это бывает, кто-то рассказал руководству, и пока Хачатурян отсутствовал, меня исключили из института. Когда Арам Ильич, вернувшись, узнал об этом, он пришёл в ярость, написал заявление об уходе, и решил переводить меня в Консерваторию, а вот это уже были не шутки — бунт на корабле был в то время и в мыслях недопустим. Не знаю, чем бы дело закончилось, не вмешайся в него, она ещё была жива, Елена Фабиановна Гнесина — директор «Гнесинки», и дочь Великого композитора. Она упросила меня подействовать на Арама Ильича, чтобы он забрал заявление.

А приказ о моём отчислении из института за наспех сочинённую неуспеваемость лежит у меня в дипломе с отличием — вот так!

Естественно, что Хачатурян для меня больше, чем мой учитель.

А. Хачатурян
А. Хачатурян

-А когда Вы поняли, что состоялись? До кино — это ещё не Дашкевич.

-Не секрет, что для работы в кино и в театре композитору приходится менять стиль, и мой изменился сильно. Вообще, к композитору его стиль приходит постепенно, сначала его просто не угадаешь — он проступает, как водяные рисунки, возникает как бы из ничего, но становится всё заметнее, и кончится это тем, что однажды ты убедишься — в твоей партитуре нет лишних знаков, и решишь, что это Дашкевич.

-Владимир Сергеевич, если я понимаю, узнаваемость Вам принесла работа в кино. О Ваших дебютных короткометражках «Полчаса на чудеса» и «Феерическая комедия» можно сказать кратко — обе не оставили нигде заметного следа, но впереди уже был «Бумбараш», музыка к которому поставила Вас сразу в один ряд с метрами отечественной киномузыки. Вот, где Вам пригодилось всё, чему научила «Гнесинка».

Поговорим о Вашей визитной карточке, — «Холмсе». Каждая беседа с Вами открывает новые детали музыки к эпопее о великом сыщике…

-Действительно, в качестве визитной карточки для меня первые аккорды к «Холмсу» весьма подходят, потому что из моих мелодий, сопровождающих рекламу и массу заставок на TV и радио, чаще всего задействованы именно они. Ну, ещё на слуху, наверное, «Приходи сказка» из любимой детской передачи «В гостях у сказки», которую ещё Валентина Леонтьева начинала…

-Изумительные время, люди, и музыка — Вам было лет… тридцать?

-Нет, тридцать — это сейчас, тогда мне было не понять сколько, наверное, слишком много…

Вообще-то эта сказочная мелодия писалась к детскому фильму «Капля в море», но ей была суждена иная, долгая для музыки жизнь.

Что до увертюры к Холмсу, родившейся под нажимом Масленникова, то первые её варианты почему-то его не устроили. Я взял паузу, сильно затянул срок, и был поставлен перед условием: или к утру она будет — или музыку к Шерлоку будет сочинять другой человек!

И. Масленников на съемках фильма о Шерлоке Холмсе
И. Масленников на съемках фильма о Шерлоке Холмсе

Чтобы хоть как-то выкрутиться, я наиграл Игорю Фёдоровичу прямо по телефону первое, что пришло в голову, при нём же её и сочинённое, и стал ждать приговора. Я уже стал думать, не сломался ли телефон, так долго трубка молчала, пока он не прошептал в неё — «пиши дальше».

-Простите, что перебью: так же, мягко говоря, странно зазвучала «Песенка о медведях» у Зацепина, «Город, которого нет» у Корнелюка, и тема «Три товарища» у Артемьева, возникшие точно из такого же абсолютного ничего.

Прошу Вас, продолжайте…

-Я не договорил, что у Масленникова гениальное чутьё на музыкальное решение фильма, думаю, с ним в этом никто не сравнится, и когда я это понял, начал писать быстро, даже с учётом того, что многое приходилось менять буквально на ходу.

-Интересно, маэстро, Вы в Лондоне не были, а Бейкер стрит 221 — бис без Ваших аккордов так и остался бы выстроенным на Ленфильме? Как Вам удалось поймать этот викторианский дух старой Англии?

И. Масленников на съемках фильма о Шерлоке Холмсе
И. Масленников на съемках фильма о Шерлоке Холмсе

-Ну, это простой вопрос — мне крайне симпатизирует сама фигура Холмса, шахматиста, по сути, и по сути, довольно бескорыстного джентльмена, который брался за дело не ради денег, да ещё же и скрипача…. Мистер Конан Дойл придумал своего героя весьма своевременно, когда читатель перестал видеть в книгах хотя бы справедливость, начавшую пропадать ещё со времени Фауста… Работая над фильмом, мы останавливались на мысли, что пора бы появиться и новому Конану Дойлу, — нашего времени.

-Вы верите, что во второе появление некоего подобия Холмса, снова будет найден рецепт человека, каким его задумал Господь?

-Я верю, что-то подобное произойдёт, с таким подходом мы и решали главные задачи картины. Фильм становился лучше, и у меня росло понимание атмосферы викторианской эпохи, как «роскоши, затиснутой в скромность». Масленников предлагал и мне попробовать себя на роль Шерлока, но у меня натура пошире, и трубки я не курю.

Шерлок Холмс - В. Ливанов
Шерлок Холмс — В. Ливанов

-Полагаю, заказ на музыку к фильму попал в Ваши руки не случайно, к этому времени Вам уже было, что сказать?

-Не будем подвергать разбору всё моё творчество, но более характерной для меня я считаю музыку из «Собачьего сердца»….

-Неожиданно… Тогда я задам непростой вопрос: музыку к «Мастеру и Маргарите», по всему, должны были писать Вы, а написал Игорь Корнелюк — почему, маэстро?

-Почему не я? Ответ простой — исключительно из финансовых соображений. В музыке стало популярно волонтёрство. Корнелюк заплатил за музыку, а я, всё-таки, по старинке, требовал гонорара. Ему эта работа нужна была, скорей всего, как реклама, он же концертирует… И знаете, саму музыку Корнелюка, в фильме у Бортко я как-то не воспринял. Там, конечно, музыка должна быть убойной силы — вот убойной силы у Игоря Евгеньевича не оказалось.

-Простите, но я ещё полагал, что эта работа была для Вас неприемлема изначально, по соображениям веры?

-Нет, я бы не отказался. Это произведение очень интересное для музыки. Для того, чтобы выразить то, что в нем есть, нужен целый мир — весь, какой он у нас, со всеми его красками, и всеми незакрашенностями. У Корнелюка хватило смелости взяться за непростую работу, но было бы лучше, если бы он это сделал лет на десять попозже, когда это был бы уже другой Корнелюк.

Игорь Корнелюк
Игорь Корнелюк

-Владимир Сергеевич, в работе над кинофильмом нельзя переоценить важность наличия или отсутствия дружбы между его создателями — композитором и режиссёром. Примеры таких отношений: Френсис Лей — Клод Лелуш, Никита Михалков — Эдуард Артемьев, Леонид Гайдай — Александр Зацепин, Ридли Скотт — Вангелис… Что у Вас в этом плане?

-Мне кажется, мой режиссёр Масленников. Он — это не только «Холмс». Мы с ним работаем, начиная с 72-го года. В 71-м был «Бумбараш», но это не с ним, а уже в 72-м у нас с ним был фильм «Гонщики», с молодыми Янковским и Леоновым, «Сентиментальный роман», с Кореневой и Прокловой, над которыми мы работали уже вместе. Следом за ними «Ярославна — королева Франции», а затем была и «Зимняя вишня»…

-Прекрасная музыка к которой могла Вам только явиться, как дивный сон — в героиню фильма влюбляешься сразу, и до последнего кадра…

-И далее — все картины с Масленниковым делал я.

-Вы озвучили большое число мультфильмов. Талантливо, или это было просто добротно, другой вопрос. Скажите, мне интересно: маленькая работа требует небольших творческих усилий, однако, я не уверен, что это так и работает?

-Я думаю, что мультфильмы не так уж легки, там требуется всё писать под хронометраж — лишний раз не повернёшься, как говориться. Например, я написал музыку с Юрием Трофимовым, снимавшим мультики по Дональду Биссету — «Малиновое варенье», «Крококот», — их целая серия, фильмов восемь, они сложны были тем, что мне приходилось постоянно останавливаться, там ведь сплошное действие, и следующий музыкальный отрывок должен был звучать уже по-другому. Так вот на Биссете я, признаться, вспотел не меньше, чем делая полный метр!

-А как Вам мода на собственные театры — «Табакерку», или, скажем, «Театр Алексея Рыбникова»? — Современные Карабасы, Вы полагаете, деятели культуры, или просто менеджеры, заточенные на бизнес-проекты?

Алексей Рыбников
Алексей Рыбников

-Частный театр, когда-то это было обычное дело, он антрепризный. Государственными были Императорские театры — Большой и Малый, пожалуй, и всё. Мне не сложно сказать, как я отношусь к тем и тем. Скажем, у Табакова «Бумбараша» играли четырнадцать лет — Миронов Бумбараша играл, это Вам о чём-нибудь говорит?

-То есть, Вы не против?

-Абсолютно. Иначе многие мои вещи просто негде было бы ставить. А где было бы поставлено «Преступление и наказание» того же Эдуарда Артемьева?

Негосударственный театр — очень ценная вещь в культуре, вполне соревнующаяся с театрами государственными, потому что, театры государственные в какой-то степени, «несгораемая сумма», а в какой-то зависят от политики государственной, и сдерживаются. Актёры, и прежде всего, директор и главный режиссёр уже не столь независимы, как это нужно.

-Любопытная точка зрения… Вопрос к профессионалу: маэстро, при слове «попса» Ваша рука не тянется за тяжёлым тупым предметом?

-Упаси Господь! Я человек мирной жизни — сейчас восемьдесят процентов звуков это попса. На самом деле, она не жанр, а просто разного рода популярная музыка, так это и следует называть, и она, как и всякая другая, бывает, как хорошая, так и неважная.

-Скажите, у Вас к ней нет неразделённой любви?

-Грешно было бы этого не признать, но с распадом Союза, всё-таки, попса активно деградировала, её особенность поиска короткого пути к слушателю абсолютно коммерциализовалась, в ущерб и вкусу, и обычному здравомыслию.

-Ага, а Вертинский был попса для своего времени?

А. Вертинский
А. Вертинский

-Так же, как Моцарт. Вертинский — это гений своего времени, и на все времена. В принципе, с очень скромным голосом, его влияние на публику было практически гипнотическим.

-Не соглашусь: это после «возвращения» он собирал залы, а в эмиграции собирал залы в кабаках.

-В кабаках и Эдит Пиаф пела, те же Зацепин и Федосеев прекрасно в них выступали. Мне кажется, что и «музыка бардов», и «городской романс» — особые случаи, к попсе не имеющие отношения.

-Если Вы об Окуджаве, Визборе, Городницком — к попсе их отнести может только свалившийся с Луны.

-Но я бы в этот ряд «изгоев» поставил ещё обязательно Высоцкого, Елену Камбурову, Юлия Кима, творчество которых можно отнести к искусству высокому. Я бы назвал то, что они придумали и исполнили, новым термином — «Музыка третьего направления» — мы это так называем. В общих чертах, в неё попадает огромный культурный слой между классикой и попсой, или то, в чём соединены классика и популярные мотивы.

Елена Камбурова
Елена Камбурова

-«Музыка третьего направления», по Вашему определению, это такое слияние простого со сложным, куда, наверное, можно отнести и Ваши собственные работы, но всё так меняется… Вы мне объясните, сейчас эта музыка есть, или для кино и она закончилась с пришествием в кинопроизводство и театральный процесс продюсеров?

-«Третье направление» это все мы — это и Рыбников, и Гладков, Артемьев, Макс Дунаевский, Журбин…

-И Вы думаете, Алексей Львович разделит Ваш взгляд, а не назовёт его вольнодумством?

-Ну а почему нет? Он же работает в классической манере, но в то же время соединяет классическую традицию с популярными мотивами. И определение «Третьему направлению» дал не я, а ещё много лет назад Родион Щедрин — он называл так то, что сочиняли Микаэл Таривердиев, и вся наша вышеперечисленная «бригада».

-Скажите, а «Кармен-сюита» самого Родиона Константиновича, откуда и куда — она «неоклассика»?

-Нет, ну что Вы. Щедрин — это классическая традиция, хотя он и написал какие-то популярные вещи, вроде «Не кочегары мы не плотники», то есть, отметился в этом жанре, но уже и тогда Родион Константинович всячески отнекивался от принадлежности к нему, а потом и окончательно окунулся в чисто симфоническое звучание. Прав ли он — это философский вопрос. Мне кажется, что в лёгком жанре, как Богословский или Хренников, он не запомнился, но люди хотят на музыке больше отдыхать, и в этом желании «третье направление» для них ближе и понятней, чем ортодоксальная классика.

«Кармен-сюита», в принципе, замечательная музыка, но всё-таки, она не столько Щедрин, сколько Бизе…

-А Вы не смотрели «Щелкунчика» Кончаловского? Как Вам сам Пётр Ильич в обработке Эдуарда Николаевича?

Н. Михалков и Э. Артемьев
Н. Михалков и Э. Артемьев

-Не запомнился, но к чести Артемьева, он там почти ничего и не поменял. Принципиально другое — увеличение количества валторн, и увеличение меди, в целом, утяжеляет музыку, но не делает её такой же лиричной, как у Чайковского…

-Чайковский — поэзия в музыке, а в нашей, если хотите, её пик. Но я бы не стал критиковать и её не поэтов. Музыка, литература, хороши и своей поэзией, где правят красота и азарт, и прозой, уходящей корнями в классику. «Третье направление», по праву, ближе к поэзии, но Вы в нём не поэт — скорей, беллетрист…

-Я это уже слышал, только согласитесь, «третье направление», всё-таки, реально существующая эстетика. Когда-то мы, теперь уже старая, гвардия, ушли в него, как в многообещающий жанр: я — начиная с «Бумбараша», Рыбников — у него ещё до «Юноны и Авось» были «Буратино» и «Красная шапочка», музыка совершенно замечательная! Гладков, конечно, который, по образованию, как и я, химик, скатившийся в композиторы, отчасти, Зацепин… Не знаю, кто в нашей «Могучей кучке» за Мусоргского, кто за Глазунова, но за Александра Порфирьевича Бородина нас с Гладковым — аж, двое!

-Гладков, это Григорий или Геннадий — их, кстати, тоже – аж двое?

-Оба! Я думаю, у Григория две работы с мультфильмами точно знаковые — это «Пластилиновая ворона» и «Падал прошлогодний снег».

Ну, а если посмотреть фильмографию Геннадия Игоревича, она вся вклад в «третье направление», в отличие от, скажем, Эдуарда Артемьева, который успешно работает в разных жанрах.

-У меня последний вопрос: В одном из недавних интервью Вы дали оценку нашумевшей теме музыкального плагиата, проведя параллель между скандалами Дидье Маруани с Филиппом Киркоровым, и Френсиса Лея с Микаэлом Таривердиевым, спровоцированным во времена памятные королём чёрного юмора Богословским. Вы серьёзно полагаете, что хамское задержание иностранного композитора это часть какой-то игры француза, или обоих фигурантов, ибо, по справедливости, сочинителям музыки действительно стало тесно между семью нотами и десятком полутонов?

Дидье Маруани
Дидье Маруани

-Тут нужно исходить из музыкальных законов. В музыке есть то, что делает её узнаваемой — это мелодия. И есть элементы развития, это так называемые, секвенции, модуляции, и так далее, это — музыкальный костюм. Так вот: человек и костюм, всё- таки, не одно и тоже, и если человек переодевает костюм, оставаясь тем же самым человеком, то я к таким костюмным переодеваниям музыкальной темы отношусь достаточно спокойно. Потому, что этих костюмов можно назвать сколько угодно много, и вышеупомянутые секвенции, которые в каждой мелодии есть, они не являются первичными для этой мелодики, не ахти какой. Её обвинение в плагиате как раз не коснулось — оно коснулось секвенционных продолжений этой темы, а это уже костюмная, декорационная составляющая, а не её музыкальная сущность.

-Они спорили из-за «вторичного»?

-Их спор произошёл из-за необязательных музыкальных элементов, я бы так сказал. Как есть обязательные элементы, делающие мелодии узнаваемыми с первых звуков, и отличаемыми одна от другой, так есть серединки, отвечающие за развитие, которые, бывает, и довольно часто, что совпадают и у классиков. Так что, назвать такие совпадения плагиатом я бы считал необоснованным.

Ф. Киркоров
Ф. Киркоров

-Мне хочется с Вами согласиться — создать совершенно оригинальный музыкальный рисунок становится всё невозможней. Что-то уже встречалось, а если оно достаточно интересно, то обязательно повторится…

-Абсолютно оригинальное произведение — это то, которое мы запоминаем.

-Мне кажется, вопрос философский: память не настроена на распознавание, она настроена встречать по костюму – «главное, чтобы костюмчик сидел»?

-Нет. Наша память так устроена, что она запоминает только то, чего в ней раньше не было.

-Интересная мысль.

-Конечно. Это, как музыкальный пейзаж, в котором появляется какая-то новая гора, скажем, новый холмик, или новый ручеёк…

-Владимир Сергеевич, беру свои слова назад — Вы поэт.

-Не надо, — я композитор, и немного шахматист. Позвольте, закончу: музыкальный ландшафт обогащается новыми проявлениями, а когда музыка не даёт Вам никаких новых проявлений, то Вы её просто не замечаете, не запоминаете…

Владимир Дашкевич
Владимир Дашкевич

-Спасибо, Владимир Сергеевич, Вы убедительны, но, увы, время нашей беседы заканчивается. Я узнал много интересного, нового, но даже то, что я знал, в Вашем изложении выглядит достаточно эксклюзивно.

Хочу поблагодарить Вас за приятно проведённое время — я почувствовал прекрасного собеседника. Вы оказались большим мастером не только музыки, но и слова, и прекрасно выдержали «экзамен». Желаю, чтобы и по всем вопросам, которые задаёт жизнь, Ваша точка зрения была решающей, и чтобы творческий дух продолжал находить Вас, и, по возможности, в добром здравии.

Игорь Киселёв — журналист.

Метки:


Просмотров - 3 516Поддержать проект

4 комментария для “«Маэстро, Ваш ход…» Беседа Игоря Киселёва с умным человеком и композитором Владимиром Дашкевичем”

  1. О, моя любимая музыка из детства! Столько приятных воспоминаний нахлынуло… Шерлок Холмс — гениален! Крепко жму руку автору интервью и маэстро, было очень приятно больше узнать о Владимире Сергеевиче!

  2. Даже и не знала, что в Гостях у сказки — мелодия Дашкевича! Такая красота и доброта!

  3. До сих пор часто слушаю эту прекрасную музыку. Как хорошо, что Вы стали композитором! Спасибо!

Добавить комментарий для Алёнушка Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *