Евгений Крылатов: я не считаю себя детским композитором

Мой новый знакомый Евгений Павлович Крылатов — писатель музыки. Сейчас он весьма похож на доброго сказочника, музыкальных дел мастера. Но в годы «золотого тридцатилетия», с 60-х по 90-е, когда в России и в мире писалась настоящая музыка, он был среди первых.

Талант обеспечил ему место под солнцем, но мало кому известно, что у него есть другой: верность и постоянство во всём от выбранного пути — до отношений с людьми, с кем шёл по нему.

Несмотря на рутину трудностей, что были и есть, творчество его наполнено тёплым светом, а слова заставляют задуматься…

-Добрый день, Евгений Павлович. Прежде всего, спасибо Вам за Вашу прекрасную, подчас, «неземную» музыку, и за возможность этой беседы. Мне кажется, что за почти полвека Вашей публичной деятельности Вам уже задали все «главные» вопросы, и, если интернет правдив, ответов хватит на две – три книги. Я предлагаю просто поговорить на некоторые темы, которые, как мне кажется, Вам близки…

Начну с разминки — Ваш кот. Он сидит на инструменте, в роскошной шубке, и смотрит, как Вы работаете. Кот явно за то, что Вы хороший человек, раз не прогоняете, а держите его рядом как музу. Судя по фотографии, Вы своему питомцу многое позволяете. Скажите, он у Вас музыкальный, — со слухом и со звуком?

-Это не кот, а кошка, зовут ее Миля. Она всегда, где бы я дома не находился — рядом. Если я работаю за письменным столом — она приходит и ложиться прямо на ноты — приходится ее не грубо передвигать на подоконник. Если я работаю за роялем — она ложится или садится на рояль. Кстати, это её трофей, он весь поцарапан!

-Вы признаёте, что для человека творческого важно, чтобы его любили? Пушкин уверял, что без этого не написал бы ни лирики, ни Онегина…

-Для любого человека, в том числе и творческого, важно, что б его любили. Но, не менее важно, что б он и сам был способен на любовь.

-«Начало славных дел» Ваших теряется в тумане шестидесятых. За давностью лет сейчас это время Вам не перестало нравиться? Оно видится таким, как и было, — простым, сложным, счастливым?

-Время молодости, вхождения во взрослую жизнь, первые творческие успехи, дружеские союзы, любовные волнения — было не простым, но счастливым и с каждым годом кажется все прекрасней!

-Интересный факт биографии (а может быть, и ложь интернета), я о том, что в это же время Вами что-то было написано в соавторстве с Никитой Богословским. Он — признанный мастер, и Вы, ещё только-только сделавший какие-то профессиональные шаги, они итак сложные, а тут тяжёлую и лёгкую фигуры вместе поставили?

-Я никогда не сотрудничал с Н.В. Богословским, это ошибочная информация! Если помните, профессор Преображенский советовал не читать за обедом пролетарских газет? А я Вам советую не верить написанному в интернете, или хотя бы делить всё на пять.

-Вашим дебютом в кино можно было бы считать год 1969-й, когда Вы написали музыку к мультипликации «Умка». Я хотел спросить о Зацепине: его поступок введения Вас в круг кино композиторов — блестящая «спецоперация»: взять Вас, никому неизвестного, в проект в качестве соавтора музыки и самому покинуть его, сделав из Вас единственного её автора?

-Я начал работать в кино на киностудии документальных фильмов. В конце 1960-х там написал музыку к 20-и фильмам. Туда меня рекомендовал мой друг А. Зацепин. Позже он меня рекомендовал и на студию Союзмультфильм. В те годы нас связывала не только большая дружба, но и схожесть наших судеб. Мы оба были не москвичи. Не устроенные в бытовом смысле. И Москва нам далась не легко. Я всегда вспоминаю с благодарностью этого замечательного человека и прекрасного композитора!

-А Ваш дебют в игровом кино состоялся в работе с Владимиром Бычковым над «Достоянием республики»?

-Я считаю своим дебютом те фильмы, где музыка принесла мне успех, после которого я стал известен в киносреде, и началась моя довольно успешная работа в кино. Действительно, это началось в 1971 году с «Достояния», следом за тем я написал музыку к фильму «О любви», режиссёра Михаила Богина, и к весьма популярной в прошлые годы картине «Ох, уж эта Настя», режиссёра Юрия Победоносцева.

Песня из этого фильма «Лесной олень» популярна до сих пор, что для меня весьма приятно. Не знаю, много это или не очень, но я написал музыку более, чем к ста картинам.

-Редкое качество кинокомпозитора — «попадать в кадр». На западе этим прекрасно владеют Френсис Лей и Ганс Циммер. Я бы Вас поставил третьим в этой цепочке. Это врождённая педантичность или «условный рефлекс», к которому приучили годы работы? Режиссёрам с Вами было легко?

-Позволю себе пошутить — я «в кадре» был только в фильме «Доживем до понедельника», в прологе фильма, в роли музыканта камерного ансамбля — больше никогда не снимался! А по существу вопроса, — наверное, это просто ответственность. Режиссерам со мной легко работать, так же, как и мне с ними. Я всегда понимаю, что работаю в команде, в творческом ансамбле, и в общем замысле, а не «Solo»!

Режиссер не всегда может понятно объяснить, что именно он хочет, но он точно знает, что ему нужно, — он видит картину целиком. Это, когда хороший режиссер, а я работал с хорошими режиссерами. Как правило, большинство тех из них, с которыми меня свела творческая жизнь, и в дальнейшем продолжали работать со мной. Это Михаил Богин, Владимир Бычков, Павел Арсенов, Владимир Попов, Константин Бромберг, Леонид Нечаев, Динара Асанова.

-В одном из разговоров Вы заметили — стихи первичны. Осмелюсь не согласиться — некоторые видят другое: многие Ваши песни состоялись благодаря музыке, в них стихи — фон. В песне, как конечном продукте, музыка несёт основную художественную нагрузку, и зачастую, она самодостаточна, как бессюжетные балеты Жоржа Баланчина. Скажите, я ошибаюсь?

-В моей вокальной музыке первичными всегда являлись стихи! Я не помню, где бы они были, как Вы говорите, «фоном», может, за редким исключением. В русской вокальной музыке слова, как правило, играют главную или равноправную роль, хотя, конечно, бывают и исключения. Я по своей творческой направленности не композитор-песенник, а кинокомпозитор, поэтому у меня количество песен не велико и почти все они написаны для фильмов.

-Коль речь зашла о поэтах, Вы работали со многими выдающимися мастерами, практически, элитой, за исключением, может быть, Вознесенского. Но, по умолчанию, главным соавтором для Вас был и остаётся Юрий Энтин, о котором, кроме того, что он действительно талантлив и очень мил, мы очень мало информированы. Он у Вас всегда, как Пушкин, на диванчике лежал и писал? Юрий Сергеевич Вам практически друг, так расскажите о нём? Наверняка он человек разный?

-Действительно, благодаря кино мне довелось работать с лучшими, выдающимися поэтами нашего времени – Беллой Ахмадулиной, Леонидом Дербенёвым, Евгением Евтушенко, Робертом Рождественским, Юрием Энтиным, и другими, но главным для меня был и остаётся Юрий Сергеевич Энтин. С Юрой написано наибольшее количество песен, и с ним же меня связывает уже сорокапятилетняя личная, крепкая, мужская сильная дружба, я бы сказал.

Юрий Сергеевич человек сложный, ранимый, и в то же время являющийся носителем большого обаяния. Кстати, он не только остроумен, скорее, умён. Влияем ли мы друг на друга? Бесспорно: от него, мне кажется, во мне появилась склонность к импровизации, однако, и в нём сотрудничество со мной открыло новые грани его таланта, о которых он ранее и не подозревал, и которым не придавал поначалу большого значения.

Не стану растекаться мыслью по древу достоинств Энтина, но я просто обязан сказать: “Главные черты его личности — это удивительная лиричность, чистота, и, не побоюсь этого слова, высокая духовность, присущая классической российской поэзии!”

Юрий писал для многих, но, надеюсь, не так много, как для меня. Вот только самые известные наши работы: «Лесной олень», «Колокола», «Крылатые качели», «Прекрасное Далеко», «Подари мне этот мир», «Где музыка берет начало?», «Будь со мною»… «Вера, Надежда, Любовь», и «Где-то за облаком, где-то», «Вечная музыка».

Последнее наше произведение — ария Русалочки «Отпусти меня море, отпусти-отпусти», надеюсь, не осталось не замеченным публикой. Все эти, как теперь у нас говорят, «тексты» Юрий Сергеевич писал, учитываю мою творческую индивидуальность.

-Сотрудничавшим с Вами поэтам, мы знаем, Ваша требовательность добавляла работы. Как всего десять процентов «песенников», Вы пишете «наоборот» — колдуете на стихи, кладя их на ноты. Евгений Павлович, а бывали случаи, когда Вы просили текст переделать. Ваш кастинг стихов нелегко пройти? Белла Ахмадулина быстро его преодолела?

-В процессе работы над песней часто бывает, что музыка меняет форму стихотворения, и тогда требуется дополнительная работа над стихами. Это нормальный процесс, и даже великий русский поэт Евгений Евтушенко, с которым мне посчастливилось сотрудничать на протяжении многих лет, всегда шел навстречу творческому процессу.

Что же до Беллы Акоповны, Вы меня удивляете: ну, какой может быть кастинг даме, да ещё входящей в великую тройку Ахматова — Цветаева – Ахмадулина. Я ей благодарен. Нет, с Беллой у меня никогда никаких проблем не было, надеюсь, как и у неё со мной.

-Но вернёмся к Энтину: пару лет назад он же откровенно посетовал, что сейчас жанр детской песни стал атавизмом, хотя он и его коллега Шаинский, готовы писать для нового поколения. Дети растут без музыкального детства, извините, на одной «попсе». А это, всё равно, что без нравственного присмотра. Как-нибудь прокомментируете эту ситуацию, Евгений Павлович?

-В советское время государство уделяло большое внимание художественному, нравственному воспитанию детей. Большое количество детских театров, детской литературы, фильмов и мультфильмов для детей способствовало появлению замечательных произведений для детей и юношества, в том числе музыки и песен.

В детской музыке работали композиторы, которые не были только лишь «детскими композиторами, а были музыкантами широкого диапазона — все с высшим консерваторским образованием!

-«Где ты появился на свет», — это Ваши «Гляжу в озёра синие», Ваши «Подмосковные вечера». Песня золотая, за неё я бы вам с Дербенёвым Государственную премию дал. И, во–вторых, она серьёзно доказывает, что Вы вовсе не детский композитор, и что, если в песне нет фальши — она народная.

-Я никогда не писал специально адаптированную музыку для детей, в ней скорей отражен мир и душа детства, которое навсегда остается с человеком, если он, конечно, остается человеком… О своей музыке говорить сложно. Сейчас, к сожалению, то немногое, что пишется для детей, в основном, за малым исключением, — та же музыка, как и взрослая — попса! Но, я надеюсь, что обязательно появятся авторы, которые продолжат прекрасные традиции детской музыки. Однако, повторюсь: мое творчество не ограничивается только детской музыкой, хотя она и детская относительно!

-Евгений Павлович, а Вы выступали с творческим отчётом на своей «малой родине», где Вы появились на свет, — перед своими земляками?

-На своей малой Родине, в городе Перми, я «периодически — регулярно» бывал. А на своей малой малой Родине, в городе Лысьве, где я родился, и откуда меня увезли в 1936 году в город Пермь, я побывал в первые в 2004 году, когда мне было уже 70 лет, но, всё-таки, это лучше, чем никогда?

-Песня о Петербурге, замечательно спетая Андреем Мироновым в «Достоянии республики», получилась у Вас сильней, чем требовал фильм. Скажите, откуда у уроженца Перми такое чувство к городу на Неве?

-А как могло быть иначе? К городу на Неве, городу Петра, Пушкина, Достоевского и огромному количеству великих русских имен, мне кажется, у каждого русского человека на генетическом уровне от рождения почтительное отношение! Я — не исключение.

-«Прекрасное далёко». Пожалуй, нет большего количества ремиксов на советские и российские композиции, чем на эту серьёзную песню для детей. Вы сами на каждом авторском вечере делаете её новую версию. Может быть, в этом есть ностальгия по будущему, придуманному Киром Булычёвым и Павлом Арсёновым, которого, к сожалению, не будет, — мы пошли не по тем рельсам и не в то будущее?

-Меня самого удивляет путь песни «Прекрасное далёко». Ей тридцать лет, но, она как будто хит, написанный вчера! Ее поют дети и взрослые, множество ансамблей и исполнителей разных стилей и направлений, и она органично звучит в любом стиле, как родная. Да, такого будущего не будет, мне кажется, но для меня главное, чтобы оно вообще было – мир настолько переполнен противоречиями, что не угадаешь, что будет хотя бы через пять лет?

-Музыке, как и фильму «Гостья из будущего», недавно исполнилось тридцать. Вы как-то отметили это событие, может быть, встречей создателей фильма с его поклонниками?

-В этом году действительно исполнилось тридцать лет фильму «Гостья из будущего», — спасибо, что Вы обратили внимание на эту дату. Нет, я не встречаюсь с поклонниками картины, но с некоторыми из них переписываюсь в интернете.

-Фильм получился практически музыкальным, для каждой сцены и почти для каждого кадра была создана мелодия. Вас так увлёк сценарий, или сделать фильм музыкальным был заказ «Госкино»?

-Этот фильм снимал замечательный режиссер Павел Арсенов, который очень чувствовал детей, сложность и смятение их душ в трудный для них переходный возраст. Дети, подростки, которые снимались у него, — его сильно любили.

Когда Арсенов начал работу над фильмом, у меня была очень напряжённая, можно сказать, драматическая ситуация в семье, связанная с нездоровьем супруги. У меня просто не было сил работать, и я просил Арсенова меня отпустить. Но Павел Оганезович не согласился и уговорил меня не уходить с картины. Я работал, как в тумане: сейчас смотрю картину и вижу, сколько там недоработок по музыке!

Меня спас мой талантливый друг и главный соавтор Юрий Сергеевич, — он написал в который раз удивительные стихи, и песня, написанная в последний момент, и прозвучавшая в самом конце фильма спасла положение.

-Евгений Павлович, позвольте не согласиться — Ваша музыка подошла идеально. Вам, как профессионалу, многое видней, но Вы писали для нас, и наша оценка имеет место быть. Скажу Вам более: однажды я задал Артемьеву не простой вопрос — не кажется ли ему, что именно в переломные моменты жизни, творчество получает искру от Бога. Так было у Шостаковича: работая над Оводом, он потерял жену, но музыка вышла светлой. Эдуард Николаевич согласился со мной, вспомнив, что и сам, сочиняя для «Рабы любви», он разрывался между двумя больницами, в которых находились его жена и сын, попавшие в автокатастрофу…

-Да, я знаю эти истории, может быть и соглашусь с Вами…. Я имел в виду техническую часть работы, то, что в фильме не хватает музыки. Многие эпизоды, не поддержанные музыкой, смотрятся бытово, а это фантастика! Фильм давал большие возможности для музыки, но, ладно, — дело прошлое.

-Повесть Булычёва «Сто лет тому вперёд», ставшая прототипом «Гостьи из будущего», и сценарий фильма во многом отличаются между собой. Евгений Павлович, Вы прочли саму повесть? А с Киром Булычёвым общались?

-Увы, нет, я не читал повесть Кира Булычёва и не общался с ним, к сожалению, а теперь уже поздно. Импульс и «настрой» на музыкальное решение шел от Арсенова.

-«Крылатые качели» из «Электроника»… Когда-то для этой песни понадобился неземной голос. Почему её не дали спеть Серёже Поромонову, обладателю как раз такого тембра, и который тогда ещё пел в свой полный диапазон?

-Знаете, нет, — для голоса Электроника тембр Сережи Парамонова не подходил. У него был «пионерский голос», а нужен был голос, как бы «Робертино Лоретти». Не уверен, что многие его помнят, но в шестидесятые таким голосом пел Лоретти. Нечто подобное я и искал, и молодая певица из детского хора «Большого Театра» Елена Шуенкова идеально подошла для этой цели!

-Вы многое написали на тему фантастики, например, написали красивую музыку к фильму «Акванавты», по книге Сергея Павлова, ставшему продолжением киноленты «Лунная Радуга», по его же роману, с музыкой Эдуарда Артемьева. Признайтесь, что Эдуард Николаевич поставил перед Вами определённую конкурентную планку – это влияло на работу?

-У меня мало картин на тему фантастики, по-моему, 2-3 картины. Я не видел фильм «Лунная Радуга» и не слышал музыку Эдуарда Артемьева к нему, хотя мы в то время с ним дружили семьями и часто виделись. Сейчас, по-прежнему, дружим, но видимся редко.

-Все фильмы, над которыми Вы работали, окрашены в Вашу музыку. Обычно композиторы съёмки «прогуливают», а как поступали Вы – работали сугубо в студии, или захаживали и на площадку, чтобы почувствовать «дух фильма»?

-Вероятно, я из «прогульщиков», так как на протяжении всей своей работы в кино, я редко бывал на съемочных площадках, в павильонах. Моя работа начиналась в монтажной, и, спустя время, заканчивалась в тон–студии, при записи музыки.

На перезаписи музыки я, как правило, не присутствовал тоже. Хотя, нет, вспомнил, на съемках фильма, я пару раз я всё-таки присутствовал. Это было на моём самом первом фильме «Такой большой мальчик», который на киностудии имени Горького снимала режиссер Марина Федорова, — я на несколько дней приезжал на натурные съемки в Муром. И я приезжал в Санкт-Петербург, тогда ещё Ленинград на съемки «Достояния республики». Снималась сцена на крыше, где Андрей Миронов исполнял «Романс Маркиза» на изумительные слова Беллы Ахмадулиной. Незабываемое время! Незабываемый Андрей Миронов!

-Известно, что режиссёры не очень любят менять своих композиторов, удобней работать в паре: Гайдай — Зацепин, Ростоцкий — Кирилл Молчанов, Михалков — Артемьев… Пара Бромберг — Крылатов из этого же ряда, или Вы бы так не сказали? В таком случае, Кто Ваш основной режиссёр, Евгений Павлович?

-Дуэты, как правило, возникают у музыкантов и режиссёров, привыкших работать в одной стилистике. Писать для одного и того же — это как-то скучно. Даже, если фильм откровенно неудачный, сиди – пиши. Я привык к гораздо большему разнообразию и самой киномузыки, и материала для неё.

-В одном из интервью Артемьева прозвучала мысль о возможной скорой отставке музыки для кино. Появились программы, позволяющие извлечь пару тактов из любой мелодии, при этом, не нарушая авторских прав, и способные на этой скромной основе скомпилировать любую новую мелодию, по принципу конструктора «Lego». Не нужен ни оркестр, ни синтезатор, ни Зацепин, ни Морриконе, когда появятся операторы, готовые делать суррогаты прямо из воздуха, типа роботов. Вы не хотели бы высказаться по этому поводу?

-Я не думаю, что сможет настать момент, когда живого композитора, живое творческое начало заменит оператор — компьютерный компилятор. Это всё равно будет мертвая музыка! В ней не будет Интуиции, Тайны, Загадки. Она может выполнять прикладную, иллюстративную, технологическую задачу, но сочинить МЕЛОДИЮ компьютер не может!
Живая музыка — есть живая музыка! Её ничто не может заменить, так же, как ничто не может заменить живой симфонический оркестр! И сам Эдуард Артемьев, который в совершенстве владеет компьютерной техникой, творчеством это доказывает, создавая прекрасные образцы живой симфонической киномузыки.

-Вслед за Артемьевым, работу в кино Вы сравниваете с конвейером, когда даже некогда осознать созданное, в следствие чего музыка сегодняшнего кино, потеряла лицо настолько, что кажется написанной одним человеком. Чего, по-Вашему, не хватает российской киномузыке сегодня?

-Что касается сегодняшней музыки в нашем кинематографе, то я не очень в курсе происходящего, но мне кажется, что сейчас не хватает ярких творческих индивидуальностей при очень высокой технической оснащенности.

-Многие Ваши мелодии прозвучали в электронном регистре. Кто занимался их переложением? И интересно, где Вы их записывали в семидесятые–восьмидесятые, когда даже в Москве был острый дефицит студий, когда Артемьев и Зацепин решали этот вопрос, привлекая собственные возможности, а Рыбникову приходилось «перемахивать» через забор, чтобы ночью на «Мелодии» получить дополнительное время для записи знаменитой «Юноны». Может, это было на второй после «Мосфильма», «Киностудии Горького»? И на каких инструментах, Евгений Павлович, Вы искали новые тембры?

-Что касается моих «электронных опусов», то я особенно с ними не заморачивался. Почти вся моя музыка была записана оркестром кинематографии на студии документальных фильмов. В кинооркестре были два синтезатора и замечательные музыканты, особенно Игорь Назарук — он и сейчас работает в кинооркестре. Я объяснял, что мне нужно, и мы получали результат.

-Скажите, а когда пришло время перейти на «цифру», Вы сделали этот шаг, продолжив электронное направление, или вернулись к роялю?

-Когда наступило время компьютеров и «цифры» я, к сожалению, пропустил этот момент! Позже я пытался «догнать», но было уже поздно — «поезд» ушел уже далеко. Так я и остался у «Старого рояля».

-Хороший ответ. Можно было и приврать что-нибудь… Выбор, равноценный чутью, привёл Вас к Долиной в «Чародеях», и к Абдулову, в них же. Вы часто полагаетесь на интуицию, она не подвела Вас ни разу?

-При записи песен в фильмах, если песня была в кадре, то лучше, если ее пели сами актеры, которые снимались. Если актеры сами не могли петь, то желательно чтобы певцы были неизвестные — известные голоса не всегда сливались с кинообразом. В моих фильмах сами пели: Андрей Миронов, Николай Караченцов, Владимир Басов, Вячеслав Невинный, Армен Джигарханян, и ещё много кто.

Саша Абдулов в «Чародеях» сначала отказался петь сам. Я записал песню «Представь себе» с двумя известными певцами, но их голоса с Абдуловым не «срослись». Тогда я убедил его спеть самому, и он это замечательно сделал. Если бы в то далекое время была современная технология, то вообще запись была бы супер!

«Песню о Родном крае» за Галину Польских спела молодая, никому не известная, Ирина Отиева, она же спела песни в «Чародеях» за главную героиню. Песню «Три белых коня» сначала записала и очень хорошо одна девочка — меня абсолютно устраивало. Но, режиссеру Константину Бромбергу ее исполнение показалось резковатым, и когда на запись финальной песни пришла Лариса Долина, он попросил ее перепеть «Коней». Конечно, Лариса её спела замечательно, и эта запись вошла в фильм. Я думаю, что благодаря этому исполнению песня «Три белых коня» и стала народным хитом!

-Известно, что всем инструментам Вы предпочитаете рояль, на нём же и сочиняете. Не менее известно и то, что в молодые годы Вас могла ждать профессия агронома — Ваша мама решила, что Вам лучше иметь работу на свежем воздухе. Что за чудо случилось, что она передумала, позволив Вам заниматься музыкой, и сама нарисовала на листе бумаги Ваши первые клавиши, такие же ненастоящие, как очаг в хижине у Папы Карло. Прошу Вас расскажите, пожалуйста, что это было за сольфеджио, за такое?

-Я очень рано начал заниматься музыкой — мне, кажется, было восемь лет. Как рассказывала мне мама, когда я слышал музыку из черного репродуктора, а тогда в основном звучала по радио народная классическая музыка и замечательные песни того времени, я приходил в большое возбуждение и «дирижировал»! Поэтому мама меня отвела в фортепианный кружок при Мотовилихинском доме пионеров города Перми (мои родители работали на Мотовилихинском заводе).

На следующий год я уже поступил в первый класс детской музыкальной школы, но, поскольку у меня не было пианино, то дома я первые годы занимался на бумажной клавиатуре -вкладыше в самоучителе игры по фортепиано. Позже местное управление культуры дало нам напрокат инструмент. Так началась моя жизнь в искусстве!

-Ваши главные песни были всегда на грани срыва: «Крылатые качели» не понравились режиссёру за кажущуюся простоту. «Прекрасное далёко» — было слишком уж завтра, новеллу «Вжик-вжик, кто на новенького» едва не зарезал сам же Андрей Александрович Миронов, сочтя «совком», а «Лесной олень» долго лежал на полке, поскольку его спел «не тот человек», предатель Родины — Аида Семёновна Ведищева. Но каждый раз Вам везло: Бромберг на Садовом Кольце расплакался драгоценными для Вас слезами, когда приехал из Одессы, где проходили съёмки «Электроника»…  Признайтесь, Вы родились в рубашке, или умеете убеждать?

-Ни то, ни другое, Игорь. У меня есть не дар убеждать, а, возможно, умение подождать и доказать делом. Я не позволяю себе вспышек недовольства с коллегами по работе, кто бы они ни были. Хорошая мелодия найдёт себе место, если даже не в этом фильме, то в следующем. Несколько раз я прибегал к этой практике. Например, песня, которую мы сочинили совместно с Юрием Визбором, отклонённая по причинам её, так сказать, «неукладываемости в философию» фильма, к которому она делалась, пригодилась позже. Правда, иногда, как Вы говорите, выручало и везение, но полагаться на него, или брать в расчёт, было бы большою ошибкой.

-Классическая музыка сейчас переживает «клиническую смерть». В России крупные формы закончились на Свиридове и Караманове. После балета «Комсомолия», написанного Вами в четыре руки с Алемдаром Сабитовичем, Вы этот жанр больше не посещали. У Вас нет планов снова засветить себя в чём–то «крупном»?

-Крупные формы, наверное, не мой конёк, но Вы забыли упомянуть о «Цветике-Семицветике». Этот мой балет был поставлен даже в «Большом». И сейчас мы с Энтиным работаем над мюзиклом для детей «Русалочка» по одноимённому фильму, к которому я когда-то написал музыку. Может быть, это и не крупная форма, ну, тогда, значит, средняя.

-Мы заговорили о Караманове, давайте продолжим о нём, и, если не возражаете, я хотел бы просить Вас вспомнить о том, кто считал Ваш дом почти что своим, Вашем друге и однокашнике, Альфреде Шнитке.  Чему вы друг у друга научились?

-С места — в карьер у меня на эту тему не получится, попробую издалека: Я поступил на композиторское отделение Московской консерватории в 1953 году, в это время в консерватории учился весь цвет композиторов этого поколения — Родион Щедрин, Андрей Эшпай, Александра Пахмутова, Юрий Саульский, и многие другие. Наш курс был представлен более молодой четвёркой – Альфредом Шнитке, Алемдаром Карамановым, Эдуардом Лазаревым, и мной. Еще была группа иностранных студентов. В нашей группе только Альфред Шнитке был москвичом, остальные были иногородние, жили в общежитии в довольно стесненных материальных обстоятельствах — особенно Алемдар Караманов.

Альфред уже успел закончить Мерзляковское училище при Московской консерватории, и потому был, в отличие от нас, хорошо подготовлен по теоретическим предметам, и всегда приходил в момент необходимости к нам на помощь. Кроме того, он помогал нам сдавать зачеты по немецкому языку, немецкий был для него родным. Это был очень интеллигентный и отзывчивый человек. У него была замечательная семья, особенно мама, Мария Иосифовна — добрая и гостеприимная женщина. На протяжении всех пяти лет обучения она во все праздники, а также в дни рождения Альфреда, устраивала дома хлебосольные приемы для нас, бедных, и не всегда сытых студентов.

Но лидером, «центром притяжения» у нас был Алемдар, — человек гениальной одаренности, блестящий пианист, очень яркий и при этом непосредственный, как ребенок! Мы его все очень любили и особенно высоко ценил его Альфред Шнитке, о чем он, живя уже за рубежом, неоднократно говорил. С Алемдаром Карамановым нас связывают и родственные связи – так наши жизни переплелись…

После окончания консерватории наша группа распалась, Лазарев уехал в Молдавию, Караманов, закончив еще аспирантуру, уехал в родной Симферополь. Мы с Альфредом остались в Москве, но виделись уже меньше.

С 1972 года, на протяжении более 20-ти лет, Алемдар зимой приезжал в Москву и жил у нас. В эти приезды у меня дома проходили исторические встречи двух великих музыкантов, Альфреда Шнитке и Алемдара Караманова. Из всей нашей дружеской компании остался один я. …Пока!

-В дискографии Народного артиста России Евгения Крылатова нет песен о войне. Может быть, и хорошо, что эта тема Вас обошла, но думаю, что она не обошла Вашей семьи. Расскажите, Евгений Павлович, у Вас кто-то служит в «Бессмертном Полку»?

-В день окончания Великой отечественной войны мне было уже 11-лет, я жил на Урале, и хорошо помню атмосферу того времени, — Я жил войной — Тыл жил войной — Мы жили войной! Люди полностью были погружены в какие-то немыслимые проблемы, связанные с отсутствием спокойной жизни и небывалого напряжения. Тема войны, пусть не много, присутствует в моем творчестве. Это документальные фильмы «Народа верные сыны», «Великий подвиг». Художественные -«Такой большой мальчик», «Я Вас дождусь», где есть песня на слова Михаила Матусовского «Воспоминание о войне», к кинофильму «В небе ночные ведьмы». Для песни Евгений Евтушенко написал замечательные слова. Слова для песни… Вы знаете, мне не нравится это выражение. Точнее сказать, он создал восхитительные стихи, всего несколько четверостиший, но в фильме песня шла на титрах, и слов много было не надо.

Потом я решил на основе этой песни сделать отдельное развернутое концертное произведение — я обратился к нему, и Евтушенко дописал еще несколько куплетов, в итоге получилось большое драматическое произведение «Баллада о военных летчицах». Стихи гениальные, как говорят, -«на разрыв аорты»! В 1987 году оно прозвучало один раз в моем авторском концерте в Колонном зале Дома Союзов. Это сочинение, несмотря на некоторую симфоничность и оперность, не для академической, классической певицы. Я долго не видел такой певицы, которую я хотел бы услышать в этом сочинении, и вот эта певица появилась, — это самобытная певица и актриса Елена Ваенга. Я передал ей ноты «Баллады», и надеюсь, что она исполнит её, как надо!

-Евгений Павлович, Вы очень красиво пишете: красивые слова, красивая музыка. Замечу, что, если бы не призвание музыканта, Вы могли бы стать, как Евтушенко, поэтом, сильным и честным. Я всё больше убеждаюсь, что не ошибся, подбив Вас на этот не простой разговор.

-Спасибо, но я как-то не думал над этим. Не быть композитором мне и в голову не приходило, я всегда знал, кем буду!

-Лет тридцать назад в своих лучших песнях Вы обращались к «Будущему», которое стало, наконец, «Настоящим». Те песни – «гостьи из прошлого», вот уже поют роботы,«видеофон» лежит у каждого в кармане… А Вы ничего не хотели бы сказать «новому будущему»?

-Мне кажется, что Булычёв не был бы рад тому, что люди, идущие по улице, в толпе, или едущие, всё больше погружаются в свои мобильные устройства, и всё больше напоминают чем-то самих роботов. Пожелание у меня одно: Берегите в себе человека!

-Ваш сонет «Прощай» — очень сильная тема, в нём чувствуются личные переживания автора. Подобное я слышал лишь у Вангелиса. Наверное, он предназначен всем, у кого есть память. А кто, если это не очень личное, был Ваш адресат, кому был посвящён его горький мёд?

-К сожалению, всегда есть, кому писать посвящения. Это происходит даже бессознательно… Я бы, конечно, мог Вам ответить точно, но я не уверен, что это не касается меня одного, извините, Игорь.

-Согласен, маэстро, но на мой следующий вопрос всё же прошу Вас дать ответ. Многие из последних Ваших работ, так или иначе, обращены к Богу: «Будь со мной», «Помогите мне надежда, Вера и любовь», или чудесно исполненная Николаем Басковым «Господи помилуй – слёзы осуши», являющаяся, как бы продолжением Вашего же реквиема «Прощай», пропетого Александром Градским в зените своих возможностей. Простите меня, но темы о бесконечности души пишутся, когда своя не на месте. Я знаю, Вам трудно, но, может быть, Вы расскажете мне, какая она была, Севиль Сабитовна, Ваша жена и друг, которую Вам Господь дал на долгие 57 лет?

-На третьем курсе консерватории я зашел попроведать Алемдара в общежитие, он был не здоров. В комнате у него была девушка… Когда я позже спросил — кто это, он сказал — это моя сестра, Севиль. Я не знал, что у него есть сестра. Она училась на юридическом факультете Московского университета. У них отец был турок, поэтому у них имена турецкие. Севиль, с турецкого, — Любимая! Это был Промысл Божий. Седьмого января, в пятьдесят седьмом, мы расписались — это было Рождество Христово! Тогда это был рабочий день, я в то время снимал плохонькую квартирку, куда я и привез свою молодую жену. Вечером к нам в гости приехали Алемдар, Альфред и одна подруга жены. Выпили бутылку шампанского — это и была наша свадьба!  Какое было прекрасное время — мы с ней прожили 57-лет! В пятьдесят седьмом поженились, пятьдесят семь лет были вместе… В 2014 г. моя дорогая Севиль покинула этот мир…

-На прощание я бы Вам хотел пожелать покоя, но Вы не из тех, кто кинется его исполнять, поэтому я пожелаю Вам острого ощущения жизни и благодарных слушателей. Ещё раз спасибо Вам за музыку к «Гостье», которая пройдя и через каменное русло девяностых, сумела не только остаться, но сделалась ещё ближе нормальным взрослым и детям.

И ещё — пусть в медленные московские ночи к Вам приходит звёздный, незабываемый свет Севиль, и Вы с ней будете говорить…

Игорь Киселёв (издание «Эксклюзив»)

Фото из личного архива Евгения Крылатова

 

Памяти Евгения Крылатова: в прекрасное далёко мы начинаем путь…